— Это оборотень. Он хочет, чтобы мы шли за ним.

Нет, это оказался не Ойнокорэйт, но существо удивительное. Так в старых сказках описывали лесных Духов: нечто двуногое, на пару голов выше человека, а такого низкого, как Фео, на все три; руки были длинные и тонкие, похожие на ветки, а ноги наоборот — бревна; лицо завесили мшистые космы, а голову венчал олений череп. Опиралось оно на тотемный посох, и, лишь благодаря ему, Фео догадался, что перед ним — оборотень, чьё обличье застыло между Живущим и зверем.

Посохом оборотень коснулся воды. Пошла рябь, следом послышался тихий плеск. Из тёмного ледяного омута выглянула длинноносая рыба с заволоченными пеленой глазами. На белой спине синими рунами мерцали имена Ойнокороэйта и Афелиэ. Рыба хлопала пастью, словно разговаривала с оборотнем, а Фео следил за этим действом, пытаясь понять, в своём ли уме он после падения в ледник и общения с демонами-призраками. Если выживет и расскажет кому — не поверят. Бред же.

Рыба повернулась к Фео и от её пустого и одновременно пристального взора сделалось окончательно не по себе. Никто на Земле не смотрел тоскливее.

— Ты… демон… — утробно произнёс оборотень; первичный язык едва узнавался среди звуков, издаваемых полузвериной глоткой. — Такой же… как Ирчимэ.

— Не совсем. Просто душа Аймери возродилась.

— Теперь ты скажешь… как снять проклятие…

­Рыба ударила хвостом, а Фео вновь застыл на несколько секунд, чтобы дать истощенному разуму отдохнуть. В диком сиянии жёлтых глаз оборотня он приметил ожидание, терпеливое, но близкое к отчаянию. Про рыбью пустоту и думать не желал.

— Зима отступит, если все племена объединятся и откажутся от кровной вражды. Мы вместе, не только оборотни, а вообще все народы, должны сразить нашего общего врага…

Произнести имя Аватара Фео оказался не готов.

Оборотень присел у края воды, время от времени поглядывая на рыбу. Та иногда ныряла, но затем возвращалась и всё также таращилась на Фео.

— Это Наму. Не бросает отверженных… спустись с ним в ледяные воды… скажи рыбам… что не каждый обречён. Что родичи наши будут прощены…

«Да вы сумасшедшие!» — крикнул бы Фео, но пожелал сберечь тёплый воздух. Что мог сказать? Что не простил бы демонов-оборотней, что слаб? Как вообще говорить с рыбами?

А как спуститься? Тёмная ледяная вода пугала сильнее, чем тени демонов. Погрузившись в неё, Фео будет бессилен, и любая, даже мельчайшая ошибка убьёт его.

— Неужели вы сами не можете привести рыб?

Наму встрепенулась, а оборотень покачал головой.

— Они… нас… прокляли… за… — указал посохом на проём, из которого выкатился Фео.

Теперь уроки истории понадобились как никогда ранее. Почему для оборотней всё сложно? Остальные дошли до мысли создать одно государство и жить вместе, но не они, всё носящиеся со своими обидами!

Лицо моряка Линнэ возникло перед глазами. Бледное, обветренное, с застывшей маской ужаса. Послышался голос Гилтиана: «Все синдтэрийцы ненавидят кентарийцев». Фео казалось, что рядом бились чёрные волны, и скалился, готовясь поглотить жертв, Океан Штормов.

— Хорошо. А есть здесь ещё отверженные?

Оборотень кивнул.

— Тогда вы должны вывести их на поверхность. Ваши сородичи в беде, помогите им. Что там между вами в прошлом было, не важно, но сейчас сразитесь за общую землю!

— Нас мало. Молодые все… безъязыкие. Им не за что воевать на земле.

— Я видел ваших молодых. Миро и Сумаю. Они вполне хорошо разговаривали.

Наму встрепенулась так, что окатила брызгами Фео. Он злобно глянул на неё, но тут же сник. Как пронзительно она глядела сквозь слепоту и рыбье обличье! Сердце разрывалось.

— Они не из наших… ища прощения для нас… сами потерялись.

— Скоро прощать будет некому! Все умрут! О чём и как вы просите меня, если сами не готовы выйти? Вы какому-то чужаку верите больше, чем своему народу?

— Да, Аймери… ты понимаешь… а они — нет.

— Так объясните! Вихрь времён!

Штанина высохла. Прежде не доводилось применять Осколок из-за такой мелочи, но сейчас она раздражала настолько, что Фео мог превратиться в вулкан. Оборотни ради самих себя будут хоть что-нибудь делать? Или им умереть проще?

Сияние Осколка усиливалось против воли. Вот уже вся пещера озарена. Плясали в круге жизни рыбы, олени, медведи, овцебыки, волки, лисы, вороны и совы. На суше, в море и в небе. Разнотравье устилало своды. Всё будто колыхалось от прикосновений нарисованного ветра и выдыхало новый. Как не похожа была эта зала на эльфийские! Там — величественно, искусно и грандиозно, мысль простиралась до краёв вселенной, туда же увлекая кисть; здесь — просто, приземлено, зубилом, но так, что один колосок от другого отличался. Фео поблагодарил Руми за острое зрение и то, что она показала ему сады. Теперь воспоминания о природе одушевляли наскальные рисунки.

Захотелось простить оборотням всё: вялость, слабость, глупость. Лишь бы остались живы, а не сгинули, как команда Эридана, как магикорцы и все, кто выступил против Аватара или хоть как-то мешал ему.

— Я спущусь и поговорю, а вы сделаете, как я прошу. Ради нас всех попытайтесь. Поверьте, — Фео пристально посмотрел на оборотня, завороженного светом Осколка, — я видел многое. Даже то, что казалось невозможным. Чтобы чудо случилось — нужно стараться.

Он поднял щит и попытался повторить то же, что и наверху. Получилось быстрее, и графитовый стержень упал к ногам. Продержаться Фео сумеет прилично.

— Веди, — сказал он рыбе и нырнул.

Мгла сгустилась вокруг мерцающих рун. Холод пронзил тело, и первые мгновения Фео даже вдохнуть не мог. Он ощущал дрожь щита и сопротивление воды, но погружался уверенно. Рыба часто напоминала о себе, хвостом задевая броню Фео и увлекая за собой.

Вдруг пространство уплотнилось: сначала стало тягучим как желе, затем вовсе непроницаемым. Колдовские узоры перестали читаться, их дополнили новые завитки. Морозные. Щит распался, и Фео скатился по стенке ледяного пузыря. Вокруг — толща воды. Снова в ловушке, снова преданный оборотнями.

Во льду застыла и рыба. Видно было её гибкий белый силуэт, скованный невообразимым морозом.

Фео сел, обняв колени. Как в глубоком детстве, когда мальчишки обижали, а он забегал в дом и не выходил из комнаты до возвращения отца. Но всегда появлялся Гиддеон, и любая туча рассеивалась, любая обида угасала. Ухватить бы время за хвост, прожить ещё раз те часы…

Теперь нет никого. Ни отца, ни друзей. Никто под горой в подземном источнике не отыщет Фео.

Становилось душно. На стенах появились капельки, а сам Фео взмок. Так странно — париться в ледяной тюрьме. Разум судорожно искал разгадку.

«Люди и погодой владеют». Руки чудовищно затряслись, едва Фео попытался поднять их. Никто не осваивал все дары. Даже сейчас, если всё получится, высвобожденную воду девать будет некуда. Фео утонет.

«Нужно пытаться алхимией». Прежде он сотворил воздух, и больше ничего не захотелось. Сделалось чудовищно зябко. Стуча зубами, Фео потянулся к вершине пузыря, но тут же поскользнулся и упал. От удара затылком голова загудела.

Только свет Осколка напоминал о том, что жизнь не закончилась, но всё время сбегать от смерти не выйдет, хотя и обидно погибнуть здесь, после чана со Скверной.

Потихоньку становилось легче. Или беды уже не терзали так сильно, или… тёплый кристалл. Бездумно, в секундном бешеном порыве Фео приложил тёплый кристалл ко льдине, а поверх него крест-накрест — Осколок Прошлого.

— Вихрь времени мира Неру!

Ускорять — не замедлять. Через дрожащее тело утекала энергия, то самое Время, которое Фео только-только хотел ухватить. Теперь непрожитые дни проносились мимо.

«Плевать. Лишь бы плавился», — лёд плавился, пришлось встать над поверхностью, чтобы не намочить ноги в луже.

Ноющей макушкой Фео коснулся верхней стенки. Места оставалось чудовищно мало, как и воздуха. Пот мешал смотреть. Утерев лоб, Фео лёг на живот и потянулся за рыбой. Выскальзывала. Едва вышло её поддеть так, чтобы сдвинуть громадину, и уронить в лужу. Фео захрипел. Нервы близки были к тому, чтобы лопнуть.