Чуть ослабив путы, приготовился к броску, отметая мешающие остатки сострадания. Внезапно Нэйджу накрыл туман — Эллариссэ и не понял, как это случилось. На обожженную макушку капнуло что-то сверху и отозвалось болью.

Ледяной зал таял, словно его перенесли в самый жар пустыни Амала. Влажный воздух тяжело было вдыхать. Эллариссэ метнул копьё, которое, чёрной полосой расчертив белую мглу, пропало. Что-то подсказывало, что цели оно не достигло, а всевидящий взор не помогал: слишком густой и плотной была пелена.

Он услышал тяжелые шаги. Некто медленно приближался. Эллариссэ зажег руну, надеясь быстро расправиться с неизвестным, но туман вдруг расступился на десять шагов и стеной окружил. Рука опустилась сама собой. Над Эллариссэ возвышался Ойнокорэйт.

— Т-т-ты… откуда ты здесь взялся? Ты не мог…

Великий Дух сделал ещё один шаг навстречу. Его коралловые рога разрослись, в них лежала Секира Бурного Моря. Как в древней легенде.

— Кто тебя призвал?!

Не было ответа. Эллариссэ трясся, в ужасе пытаясь придумать, как избавится от неожиданного противника. Ни луч, ни тень не возьмут Великого Духа. Что же с ним, биться по-настоящему? Эллариссэ старался нащупать пузырёк с зельем, чувствуя: тело больше не выдержит. От Ойнокорэйта исходило мягкое, но для Аватара обжигающее сияние.

Только достал пузырёк, как хлесткая струя выбила его из рук. Драгоценного снадобья не осталось.

— Хочешь убить меня?!

Эллариссэ всё же ударил светом, но водой сделался Ойнокорэйт. Из воды же он поднялся вплотную к Аватару и своей огромной ладонью сжал запястье Эллариссэ. Не вырваться.

— Ты предал меня! Предал Айдохведо!

Волной Эллариссэ подхватило и сбросило с огромной высоты. Только у самой земли захлебывающийся Аватар сумел остановить время, а потом телепортироваться, спасаясь от позора.

От Ойнокорэйта отделился его же сияющий силуэт, а плотная фигура превратилась в шар воды. Внутри неё в тюленьем обличье застыл некто. На белой шкуре были вычерчены мерцающие синие руны, а на лбу горел знак: звериная лапа с выведенной на ладони спиралью воды. Ойнокорэйт легко дунул на шар, и тот лопнул, а тюлень плавно опустился на пол, приняв первозданный облик.

На коленях перед Великим Духом стояли Фео, Фатияра и Шакилар. Едва живые, покалеченные, они смотрели с восторгом, который мог быть только у ребёнка, чьё заветное желание исполнилось. И взгляды обращены были не на Ойнокорэйта — на Хоуфру.

— Моё время в этом мире заканчивается. Проклятье снято, и скоро двери Хаоса закроются. Надеюсь, мы никогда больше не увидимся. Спасибо, что услышал меня.

— Ты простишь наш народ? Мы очень виноваты перед тобой. Особенно я.

Ойнокорэйт коснулся его лба.

— Дети мои, вы очень выросли.

Он растворился в солнечных лучах, забрав с собой боль и страх. Земное стало бренным, неважным: слияние с Великим Духом не прошло бесследно. Глаза Хоуфры видели больше, чем видят Живущий и зверь. Больше, чем видит шаман. Обитая между живыми и неизведанным, Ойнокорэйт сумел, когда в нём нуждались сильнее всего, прорваться в мир плотный, и Хоуфра отыскал Духа.

Зала задрожала, и через секунду гигантская тень заслонила солнце.

— Скорее, поднимайтесь!

Навстречу, спрыгнув с драконьей шеи, к Хоуфре неслась Нея. Постаревшая, но узнаваемая. Он прищурился, закрыл глаза, но она не пропала. Её теплая рука коснулась его щеки.

— Скорее!

Хоуфра подхватил на плечо Шакилара, Фео же помог Нее нести Фатияру. Затаскивать на ящера раненых помогал ещё один дракон, уже в обличье Живущего, которого Фео назвал Ша-Цу. Когда все залезли, ящер зарычал от тяжести и замотал головой.

Секиру Хоуфра вложил в руки Неи, а та даже сжать треснувшую рукоять боялась. Хлопала большими, полными слёз, глазами, и только повторяла: «Скорее, скорее».

— Летите! — крикнул Хоуфра, скатившись по драконьему крылу. — У меня ещё одно дело.

Сам вгляд не мог отвести от Неи. Это мираж, иллюзия. Прощальное благословление Ойнокорэйта, а чувства просто обманывают.

— Там… там О-рон! Я с тобой!

Хоуфра не успел возразить. Его сердце рвалось из груди, одновременно с тем он чувствовал себя чудовищно уставшим.

Тела О-рона и Ядулы сковал лёд, заключив в саркофаг. Унести их оборотни не могли, но не похоронить, пусть так, вдали от семей, не имели права. Хоуфре ещё не верилось, что Ядула умерла. Её стойкость поражала, и думалось, что после Даву ей всё нипочём. А нет, разорвалось её сердце, и она решилась на предательство из-за обиды и зависти.

Хоуфра взлетел за секунды то того, как чары Аватара окончательно рассеялись, и громада парящего острова рухнула. Столб пыли немного задержал железный купол, но через брешь облако всё равно прорвалось. Хоуфра мчался за драконом, не сводя глаз с Неи. У него было столько вопросов, и он надеялся поговорить с ней.

Внизу всё посерело от пепла. Из плоти земли будто вырвали рёбра. Чернели вулканические трещины и сам взорвавшийся пик. Даже очертания гор изменились, вершины будто кто-то изрубил, сделав острыми, а склоны оплавил. Снег с них сошёл.

Когда теплый южный ветер дунул, Хоуфра не стал усмирять его, хотя легкое птичье тело закружило в потоке, и на мгновение он потерял из виду дракона. Но выровнявшись, отыскал их и больше не отставал до тех пор, пока не начали снижаться.

На снежном ложе лежал Миро, укрытый шкурой. Будто спал. Белая медведица положила ему голову на колени. Хоуфра легко узнал Сумаю. Приблизившись, он погладил её по голове и тут же одёрнул руку. На макушке у медведицы были две шишечки, молодые рожки.

— У жилья Моэги я видел Духа, похожего на тебя. Теперь я всё понял. Обличье отверженных — не наказание, а часть нашей природы. Нашей особой близости с миром. Слепые…

Медведица повернула голову, с интересом уставившись на Хоуфру. Затем ткнула его носом в ладонь, и, перевоплотившись, произнесла:

— Папа…

Хоуфре хватило сил только взглянуть на Миро, прежде чем он сполз вдоль края ложа и, схватившись за голову, нырнул в забытие, но был возвращен прикосновением четырёх ладоней.

Три белых медведя грели друг дружку, сидя возле Миро.

«Почему я не знал, что это мой сын? Я расспросить его обо всём и столько рассказать, но теперь между нами — тишина. Ты выбрала тишину, потому что я этого заслужил. Моя жизнь промелькнула мимо меня, я не успел ухватить хоть краешек её».

Хоуфра ощущал себя уничтоженным. Никакая победа, никакая Секира не были ему нужны.

Уже наступила глубокая ночь, но никто не искал убежища, благо, мороз не гнал. Все, как могли, растягивали момент прощания с Миро. Хоуфра видел его там, на пороге вечности, рядом с Великими Духами. Двери миров были открыты, но не войти в них раньше срока. Если бы хоть ещё одно мгновение подарила вселенная, Хоуфра бы позвал Миро в мир земной, чтобы увидеть живой взгляд, услышать голос.

Себе поклялся, что найдёт сына в новом рождении, и судьба их сложится иначе.

Фео долго спал, почти три дня. Когда же, наконец, проснулся, то не сразу понял, что с ним и где он вообще находится.

В щель, оставшуюся от занавешенного прохода, заглядывало рыжее солнце, из-за чего стены чума заливал оранжевый свет. Отдыхать на шкурах было тепло и мягко. Из-за тяжести в голове Фео захотелось вновь забыться, однако он попытался приподняться. Закололо крохотными иголками спину.

Рядом лежал укрытый одеялом до самого подбородка Лу Тенгру. Фео его не сразу узнал. Вороньей черноты в волосах эльфа почти не было, сам он выглядел обезвоженным. Обветренными губами Лу Тенгру шептал что-то неразборчиво. Фео подполз к нему, чтобы расслышать: «Почему я жив? Почему я опять выжил?»

— Орэ… Орэ Неру…

Фео не удержался и упал на плечо Лу Тенгру.

— Энь Тэ…

Перед глазами поплыли алые пятна. Чтобы не потерять сознание, Фео пришлось снова лечь. А Лу Тенгру повернулся к нему спиной.