— За Гилтиана. Его жертва не напрасна, — Фео поднял бокал и, не чокаясь, осушил его.

Тени больше не дрожали — замерли, не распаляя и без того больное воображение. Растворился в стенах зала призрак князя, уверившись, что борьба за его дело продолжится. Фео слышал треск незримых рун и чувствовал движение времени. Оно сделалось осязаемым, его получилось бы ухватить и согнуть, а за спиной словно раскрылись четыре крыла.

Перед отлётом Фео пригласили в сад, к Руми. Она выглядела чуть лучше, чем вчера, но нельзя скрыться от правды — прежней её уже не увидят. В больших карих глазах застыл туман, а круги под ними смазывали красные пятна от ожогов.

— Я рада, что мы встретились, — начала она, чуть улыбаясь. — Две тысячи лет я ждала возвращения Аймери, почти два десятка — чтобы вновь увидеть мудрость и свет Гиддеона. Ты многому научился и стал великим воином.

Фео поклонился, когда она замолчала: говорить долго ей удавалась с трудом. Ива положила ветви на её плечи, успокаивая, а карп из воды глядел внимательно, как рыбе несвойственно. Может, ждал какой команды, например, водой плеснуть на изувеченные стопы. Переведя дыхание, Руми продолжила:

— То, что ты есть и сейчас здесь после всего, что пережил, означает, что мы победим. Не просто разгромим демонов. Свет неиссякаем, и Неру действительно сильнее Скверны, и воля способна разбить клетку рабства. Ты поймёшь, когда увидишь.

«Ждет, что я пожалею Аватара?» — Фео смотрел на неё пристально. Внутри скрёбла тревога, что Руми попросит о милосердии. Ведь перед ней возродившийся Аймери, которого она спасла, и кому, как ни ему вернуть долг. Но вместо этого она молча протянула ладонь к лицу Фео. Он зажмурился интуитивно. Тепло наполнило голову и пошло вниз с золотыми огнями.

Когда Фео открыл глаза, то от чёткости линий ему стало больно. Прищурился, повертел головой. Бронзовку, что лениво ползла по столешнице, мог разглядеть ясно, как никогда. Раньше бы виделась зелёным пятном.

Новый мир волновал, звал познакомиться с собой, показать нечто иное кроме черноты всех прошлых дней.

Подобие смерти напоминало стремительный сон, провал в пустоту и более ничего. Теперь же Ару терзал негасимый свет. Она не могла отвернуться или зажмуриться, он был всюду, проникал сквозь закрытые веки и ранил глаза. В грудь же будто вгрызлась пиявка. Решила, видимо, что нашла подходящую жертву для питания, и сколько Ару ни пыталась сбить гадину, не выходило. Такого бессилия прежде не знала и металась, как бешеный зверь в агонии.

Потом всё прекратилось. Боль отступила, мир обрёл очертания. Ару ощутила границы тела, и больше не слышалось торжественно-траурное прощание Тэрмидэ.

«Умер», — усмехнулась Ару. Все Живущие умирают, лишь демоны вечны и даже лишившись плоти способны возродиться. Так было с Ару много раз, но впервые она испытала мучения.

За серыми полуразрушенными стенами белый снег покрывал осиротевшую землю. Вьюга, ощущая, что скоро угаснет, пыталась напоследок разыграться в полную силу, но холод не жалил демонов, и ветру Ару противостояла стойко. Никого живого она не чувствовала поблизости, и, окинув окрестности всевидящим взором, убедилась, что одна в белом хаосе.

Вскоре появился Кнун. Вместо настоящих ладоней — две культи. Он брёл, покачиваясь, к храму, где пробудилась Ару. «Меня ищет», — догадалась она и озадачилась. Кнун вёл себя как немощный, лишённый своих даров.Не пытался прибегнуть ко всевидящему взору, пока Ару наблюдала за ним издали и не торопилась себя выдать.

Не застав никого, Кнун сел на расколотые ступени. Снег быстро припорошил его плечи и смоляные волосы, а теневые руки дрожали на ветру. Текли минуты, а Кнун не двигался, превращаясь потихоньку в сугроб.

Ару-таки вышла. Смятение, ещё тлевшее после пробуждения, усиливалось. Первое, о чём хотела спросить она: «Чем закончилась битва?» Если Кнун здесь, то и Сагарис наверняка уцелел и спасён.

«Он-то не шестерня», — подумала Ару о своём царе. Сагарис решал, кому жить, а кому умереть. Его приказы не оспаривались, одновременно с тем он не ставил себя выше остальных и, как и любой из его воинства, был готов пожертвовать собой.

— Чем закончилась битва?

Зима хоронила молчаливого Кнуна, и Ару пришлось трясти его за плечи, чтобы он взгляд хотя бы поднял.

— Ну?!

— Мы покинули Даву. Воины Света победили.

— Ты лжешь! Мы были сильнее! Где твои перводемоны?! Где Лариоса?!

Снег растаял, и облака пара поднялись настолько плотные, что скрыли весь мир от взора Ару. Только Кнуна видела она. Не было больше воя метели — его заглушил дикий рёв:

— Где Аватар?!

— Ушёл в Нанрог. И брат с ним.

«Брат…» — просвистело где-то над ухом. Ару обернулась. Никого, только белый мрак вокруг.

— Тебе Сагарис оставил дело, так что…

— Нет, — из пальцев Ару полетели искры, — в этот раз я не дам Аватару всё испортить! Буду надзирать лично. Если он засомневается, промедлит хоть одну секунду перед Живущими — убью.

Она ожидала, что Кнун оспорит её слова, но он, окутанный паром, мокрый, по-прежнему был тих, словно подменили решительного сумрачного гения кем-то, кого Ару не узнавала.

— Это твоя вина, — сказала она.

Туман рассеялся. Со звоном капли разбивались о брусчатку и ступени разорённого храма. Глаза Кнуна не сияли красным, но взгляд его пугал. Тёмный, глубокий, как бездны первозданной Тьмы. Ару вновь показалось, что её тело и разум распадаются, но мучает теперь не свет, а мгла. На миг за ней мелькнуло нечто чужеродное и нелепое. Страх сменился любопытством, и Ару приблизилась.

— Да. Я провалил всё, что мне доверили. Возможно, когда ты вернешься, меня уже не будет.

— Это почему? Ты нужен Сагарису.

— Вот именно — нужен. Пока занимаюсь Семилепестковым перстнем. Но я близок к финалу — он уже обретает осязаемую форму.

— Ты один командуешь тенями! Эта сила — твоя!

— Ошибаешься. Закончив то, что могу сделать, я умру. Я подвёл своего царя.

Ару не понимала, почему перечит. Кнуна она терпеть не могла — он занимал её место возле Сагариса, был слаб в бою и не заслуживал своего ума. Но что-то изменилось, неощутимо и одновременно резко. Ару за теменью вселенной увидела, что отличает среднего брата от старшего.

— Сагарис передумает, демонов осталось мало…

Кнун телепортировался так, что пространство дрожало с полминуты, а тёмный силуэт, вырезанный на ступенях, никак не растворялся.

«Если бы ты спросил меня, кто более достоин быть твоим советником, Кнун или…» — вспомнилось Ару.

«А я не спрашиваю, — усмехнулся Сагарис. — И что ты взяла за меру достоинства?»

«То, что Кнун — жалок. Полезен, не думай, что я принижаю его, но всё время битвы он в твоей тени и может только унести тебя, а я способна на большее. Я не глупее…»

«Если бы не он, я бы погиб при штурме Домэна. Кнун первым поддержал меня, когда я предложил уничтожить патрициат, и шёл за мной до конца. Он прикрывает мою спину, тогда как тебя я раз за разом вытаскиваю. Из-за твоего буйства — одни неудачи, и по тупости своей ты считаешь, что затмишь Адзуну, дай тебе шанс. Кнун скромен, он работает ради нашей общей славы, ты же ищешь её только для себя. Теперь проваливай, чтобы я больше тебя не видел!»

Ару смотрела в глубины белого неба.

«Кнун любит брата. Даже у демона тлеют остатки чувств. Это не помутнение. Значит, и во мне теплится жизнь… или же я как Сагарис. Мёртвая и снаружи, и внутри».

Влага на коже застыла, и на мгновение Ару захотелось ощутить, как колются и обжигают ледяные иголки.

Сагарис оставил Аватара одного, и последнего оказалось легко найти — он огибал Нэти с запада, по рубежам Силиндэ, и тени тянулись за ним почти незримой для Живущего процессией. Уже тысяча километров была позади. У владений заклинателей погоды остановилась пробуждённая оборотнями зима, и Ару сначала удивилась, увидев зелень, которую только-только золотила ранняя осень. Пристанищем Эллариссэ выбрал старую крепость, обрушившуюся из-за давнего землетрясения. Плющ расползался по крошащемуся камню и давил его. Ящерица забилась в щель, ощутив приближение смерти.