— Ему было дело до нас? — спросил он тихо.

— Разве вы не знаете? Разве стражи не передали вам послание? Саландига стоял у городских врат.

— Нет. Я ничего об этом не знаю, да и в твои слова поверить невозможно. Не стал бы он унижаться и вверять судьбу в руки стражей.

«Вот если бы не унижался, действительно, вышло бы лучше. Значит, никто ничего не передал. А, может, и сами рыбы подговорили кого-то убить Саландигу, когда сменился караул. Я уже ничему не удивлюсь».

— Унижение — не самое страшное, на что пойдешь ради других. Саландига всех хотел собрать под небесами, чтобы каждый был услышан. Он бы не стал неволить, будь вы не согласны.

Фео сильно надавил на «небеса» и «неволить». Оборотни заёрзали. Кто-то поднялся, чтобы подойти к правителю, но тут же сел. Ирчинай вцепился в подлокотники. Продолжая смотреть лишь на Фео, он произнёс:

— Кто ты такой?

Это было не погружение во времени, а такое плотное и объёмное воспоминание, что Фео поначалу даже растерялся, но совиная тяжесть на плече не дала забыться. Круглый зал потускнел, смазались лица оборотней, будто зрение вновь померкло, однако Фео видел остро.

Минеральные жилы в тёмной пещере походили на звёздные скопления, но, как и в Чаше Жемчугов, до настоящего неба было далеко, и потихоньку оно вытравливалось из сознания. Фео поднял руку и почти безразлично наблюдал, как отслаивалась кожа. Перерождение протекало медленно, и только Кнун пытался его ускорить, допустив роковую ошибку, а раньше всё шло по плану. Плоть потихоньку сгорала, а чудовищную боль притуплял яд, который Адзуна щедро наливал по первой просьбе. Вся жизнь тянулась от одного глотка до другого.

В углу, прямо перед пыточной камерой лежал некто, чьё имя Фео знал, но знание это было ему безразлично, как и всё, что происходило вокруг, и только где-то в глубине души трепыхалось: «Беги».

«Беги», — произнёс Фео не своим голосом.

Некто поднял голову. Его лицо было в грязи и кровоподтеках, глаза заплыли и не открывались полностью, густые тёмные волосы спутались, а одежда превратилась в лохмотья, хотя пробыл пленник в кузнях всего несколько дней. А, может, больше… Фео потерял счёт времени.

Пара секунд понадобилась несчастному, чтобы всё осознать, и с воплем он попятился в угол и выставил вперёд руки.

«Уйди! Уйди! Нечисть!» — завопил он на оборотничьем, но Фео всё прекрасно понимал. Слышал его сердце.

«Не кричи, — пробормотал Фео и согнулся: в голову словно залили свинец. — Я помогу тебе».

«Мертвец! Прочь!» — ещё громче заорал оборотень, и пещера вторила ему. Затем он махнул рукой, и резкий порыв ветра сбил Фео с ног. Он едва не упал в настоящем, так остро ощутил то, что происходило тогда.

Захотелось ударить в ответ, но вместо этого Фео повернулся к зеркальной стене и внимательно оглядел себя. Он ещё походил на Живущего, правда, усопшего. Волосы выпали. Кожа обтянула лицо и лопнула. Зато шея странно вытянулась. Вспоминалось, что раньше она была гораздо короче. Глаза мерцали красным. Одежда… от неё, дотлевающей, мало что осталось. По чужому совету Фео облачался в тень.

Оборотень превратился в мышь и бросился к выходу, но Фео с бешеной скоростью кинулся наперерез, и вот уже сжимал в кулаке серое мохнатое тельце, не чувствуя мелких острых зубов.

«Вот и зачем ты его подначивал? — послышалось откуда-то из темноты. — Прекрасно знаешь, что никто отсюда не выйдет, пока я так не решу».

«Отпусти… его…» — прошипел Фео, но против воли сжал кулак сильнее.

«Ты сам его не отпускаешь, как же я могу? Лучше ослабь хватку, у мышек косточки хрупкие. Этот оборотень мне живым нужен. Он согласился на опыты, и, думаю, из него получится что-то интересное, сам будет доволен».

«Не будет… Адзуна… однажды ты поймешь… и твоя участь будет страшнее нашей».

Фео разжал кулак, и в этот момент стало светло до рези в глазах. Шелестели наряды оборотней и их голоса, а правитель как застыл в ложе. Ясно было, что увидел, пусть не так красочно, как Фео, ведь не погрузился в Вихрь времён и не был в кузнях, но ощутил боль, за две тысячи лет не угасшую. Отыскал Ирчимэ во взгляде Фео.

— Так вот кто ты… и нет никого, как ты?

Не уточняя ничего, Фео кивнул. Переживать чужое, наполненное тьмой прошлое, было тяжко, но не так мучительно, как раньше. Примирение с Аймери помогло, и, думая о нём, Фео знал — его собственное бытие показалось прекрасным настолько, что ради него выиграна борьба со Скверной. Теперь он не мог отступить, читая в рыбьих глазах скорбь неисчислимых лет.

— Весть о твоём спасении дошла и до нашего города… жаль, что не было никого, подобного Руми, чтобы протянуть руку Ирчимэ.

— Вы сами можете протянуть руку другим. Тем, кто заточён в леднике.

Намунея так громко ударила себя по лбу, что зал откликнулся эхом, а сама она качнулась и тихо застонала. Дочь её замерла, как и прочие собравшиеся, а совиные когти едва-едва не разрывали плоть. Правитель сильнее вжался в спинку ложа и исподлобья следил за Фео.

— А кто виноват, что они там оказались? — злость в голосе правителя звучала как рычание и одновременно хлюпанье. — Не обманом, не в муках они стали демонами, а пролив кровь собственных братьев. Считаешь меня невежей?

— Нет, ваше величество, но… — влезла Намунея.

— Молчать! К тебе обращаюсь, человек! Для чего нам жалеть тех, кто хотел истребить нас, кто по своей воле примкнул к Скверне? Пусть родичи-отверженные по ним плачутся, или… — взгляд его впился в Сумаю, — не могут? Тогда чего ты хочешь от нас?

— Ваше величество, — Фео шагнул вперёд, заслонив собой Намунею, — я говорил с ними и понимаю их чувства. Они ищут сострадания и прощения, и именно между ними и вами самая широкая полоса вражды. Перешагните её. Это возможно, и сам я не раз был свидетелем чуда.

— Чудес не бывает, маленький смертный человек. Я много повидал за свои века. Оборотни сотворены, чтобы жить порознь, и отвечать за чужие беды мы не обязаны.

— Нет чужой беды! Ойнокорэйт всем вам подарил Секиру и всем оборотням выбрал защитника! Судьба святыни — общая для вас всех. Ваше величество, — Фео пришлось выдохнуть, чтобы продолжить, — прощать нелегко. Я это знаю. Но без чужой помощи я бы погиб и в прошлой жизни, и в этой. Прошу, поднимитесь не только над водами, но и над собой, покажите настоящее величие.

— У тебя нет права так и о таком просить. Ты лишь свидетель кончины Ирчимэ и возродившийся, но более никто, чтобы перед лицами всех почтенных горожан требовать что-то от правителя.

— Фео не никто, — прошептал кто-то позади, и этот шепот прогрохотал громом под перламутровыми сводами.

Не соблюдая никаких приличий, Фео и мать обошла Сумая. Быстрым шагом она приблизилась к ложе правителя, не поднимаясь на пьедестал, что возвышал Ирчиная над всеми. В рыбьем серебре и с короткими рогами она выглядела нелепо, а хрупкостью походила но оленёнка, но с тем её решительность не вызывала сомнений. Правитель гневно смотрел на неё, но чем отвечала ему Сумая, неизвестно. Высунулся из игольчатого шара советник, а оборотни вытянули шеи и повставали с мест.

— Фео очень могущественный, — с нажимом произнесла Сумая. — Он разбил котёл Скверны, всем пленникам дал силы выбраться и поднял рощу железных деревьев, чтобы защитить нас от звёздного дождя.

— Это что за способности у человека?! — выкрикнул оборотень в шубе и тут же утонул в иглах.

— Это не способности человека. Это способности души. Фео правильно сказал — каждый может сотворить чудо. Если ты мне не веришь, — Сумая подчеркнула колдовское «ты», — то я тысячей путей докажу, что не лгу.

— Даже под пыткой? — неожиданно спросил правитель, и Намунея бросилась к дочери.

— Даже под пыткой, — отчеканила Сумая.

Зашелестели крылья, и Фео с облегчением потёр плечо. На ладони остался кровавый след, но ничего: неглубокую рану можно быстро затянуть. К ногам Фео упал Осколок Прошлого, а сам Миро опустился рядом с сестрой.