— Я подтверждаю её слова, — произнёс он.

— Эй-ей, мы договаривались! — из ежиного кокона высунулась рука, но тут же по ней правитель ударил тростью.

— Выйди, могучий человек, за спинами моего проклятого семейства тебя не видно. Осколок оставь себе, отбирать не стану, и поверю в твою силу. Раз ты спустился в Чашу, и отверженные за тебя вступаются, ты не прост. Ещё раз скажи, чего ты хочешь.

— Поднимитесь на землю. Помогите своим сородичам.

— Сородичам… Саландига, говоришь, хотел позвать, да мои его слов не донесли… а Секира дана всем. Звучишь ты разумно, мальчик-человек, но умереть за ошибки других мы не готовы. Масса Океана Штормов не бесконечна, своё море отстоим, а что вокруг — не наше. Ты задел моё сердце, и я отпущу тебя, если поклянешься молчать о Чаше.

— Клянусь, — произнёс Фео, мысленно благодаря Духов за незнание оборотнями возможностей Осколка. — Но вместе со мной прошу отпустить Намунею, её детей и драконов.

Тут уже вскочили все оборотни, даже правитель. Его лицо покраснело так сильно, что Фео испугался — сейчас хватит удар. Нет, Ирчинай выдержал. Опираясь на трость, он стоял, покачиваясь, но не намеревался садиться. Встревоженный игольчатый шар прыгал со ступени на ступень, будто намеревался подхватить господина, если тот рухнет, остальные собравшиеся ещё держались поодаль, но Фео ощутил, как резко остыл воздух. Медленно к ногам подползала корка ледяных шипов.

— Драконов? — переспросил Ирчинай, нависая над Фео.

— Они не ваши подданные. Пусть уйдут со мной, если рыбы не хотят.

— Всё, что здесь есть, живое или неживое — моё. За драконов я заплатил жемчугом, потому они останутся в Чаше. Если нужно, то вечность.

— Можно нанять кого-то за плату, но не держать пожизненно. Иначе это — рабство. Рабы бывают только у Скверны.

— Ты смеешь подобное произносить в моих чертогах?! Сравнивать меня, благодетеля, и Скверну?

— Я останусь вместо драконов!

Сердце билось где-то в ушах. Руки Намунеи на своих плечах Фео не сразу почувствовал, а его запястья касалась Сумая. Тепло их близости пробуждало уверенность в правоте, и Фео, прокашлявшись, продолжил:

— Я умею преобразовывать воздух и смогу заменить драконов. Отпустите их, чтобы они вернулись на свою Родину. Не решайте за них.

— Ты лишь один раз говорил с одним из них и считаешь, что всем это нужно? — забурчал шар, а правитель уже спокойно произнёс:

— Давным-давно они ушли под честное слово своего нанимателя, но он забыл про них; тот, кому они доверили свои жизни, их сородич. А ты, будучи для них никем, готов распрощаться со своей свободой ради незнакомцев? Что движет тобой?

— Свободен тот, кто решает за самого себя. Я не потеряю волю, оставшись в Чаше, потому что сам это выбрал. Но они, если тоскуют по земле, должны вернуться на поверхность.

— Ты обманешь! — вдруг раздался хор голосов.

Прежде тихие оборотни, казалось, не были личностями, всегда выступая единым фронтом, словно стая рыб, подчинённая некому внутреннему порядку. Они пугали слаженностью и расчётливостью, всегда зная, как и когда действовать. Фео поёжился и устыдил себя за дрожь, хотя тело помнило мороз.

— Да, — кивнул Ирчинай. — Вряд ли ты оставишь здесь артефакт, а не захочешь вернуть его людям, а если не захочешь, то будешь проклят. Сделка твоя для глупцов, и никакое честное слово тебе не поможет.

— Вы можете решить за себя, остаться или нет, но не за драконов. Их император сейчас в Нанроге, сражается за их будущее, спросите, готовы ли они присоединиться.

— Ни о чём просить не буду. Мы тебе ничем не обязаны. А теперь и тебя мы здесь оставим, раз ты так любишь лишнее трепать!

Оборотни выпрямились, и Фео будто окружила ледяная стена. Осколок в руке горел, и хотелось сильно сжать его и напитать кровью, но вдруг ощутил за зеркальной гладью чью-то боль. Миро. Его ранили чары, на коже алел ожог, а отверженный стоял, не шелохнувшись. Фео коснулся ещё тёплой раны.

— Энь Тэ. Гронд Силин. Вихрь времён.

Костяное копьё застыло в воздухе. Чьи-то нервы не выдержали, а Фео не успел понять, как столь быстро оградился. Туман в его сознании клочьями заслонял окружающий мир, но одно видел ясно — нужно помочь тому, кто страдал. Миро мучился ради никому не нужной церемонии, Фео чувствовал себя в долгу перед ним, а себя винил за то, что позволил. Осколок ещё никого не смог заставить присоединиться к Воинам Света, и Фео не собирался прибегать к его чарам так, как обычно. Искал другие ключи. Мгла в душах отверженных, о которой говорила Фатияра, царствовала и у рыб, только звалась не обреченностью, а страхом.

Лицо Миро посветлело, появилась улыбка, а злоба в глазах сменилась благодарностью, однако это продлилось недолго: он увидел в шаге от Фео копьё. Сам Фео взял оружие и бросил его к ногам правителя, без гнева или презрения. Совершенно холодно.

— Что ты сейчас сделал? — спросил Ирчинай, подавшись вперёд так, что едва не рухнул на ступени.

— Я не буду с вами драться, не за этим пришёл. Но и нападать не позволю.

— Нет. Что за сила в твоих руках?

— Исцеление. Я ослабил боль Миро.

В подтверждение этих слов Миро высоко поднял раскрытую ладонь и произнёс:

— Фео спас нас из Даву и берёг всё время. Этот человек несёт свет Жизни!

— Свет Жизни! — крикнула Сумая и тоже зачем-то подняла руку.

— Ты терпел боль ради человека, — обратился Ирчинай к Миро, — а человек тебя выручал. Теперь просит за драконов. Я не понимаю — для чего? Они ему не сородичи, вообще никто. Для чего он старается?

— Он хочет послать их на убой к демонам, — влез мерзкий ежиный шар. — Повелитель, разве вы не видите? Только корысть движет им, никакие послы не заявляются ради сладких речей. Ему плевать на наш порядок, он готов разрушить всё, что мы создали и хранили сотни лет ради себя самого! Мы укрепим стены пещеры, и даже Океан Штормов не разрушит их!

— Не разрушит, — прошипела Намунея, — но кругом не останется ничего! Один единственный город во тьме! Сколько вы выдержите взаперти, и, главное, выдержат ли драконы, зная, что вы их обрекли?

— Замолчи, Наму! — рыкнул советник, но под его носом оказалась ладонь правителя, и вновь советник спрятался в шубе.

— Кто сейчас ведёт оборотней? — тихо спросил владыка, но голос его прозвучал громче грозного рёва.

— Хоуфра, — ответил вместо растерявшейся Намунеи Миро.

— И что, — вновь обратился правитель к внучке, — ты пойдешь воевать рядом с тем, от кого бежала под воду? От кого прятала общих детей? Он возненавидит тебя за ложь. Все ненавидят тебя, Наму.

— Да, — кивнула она. — Но сильнее, чем я себя, ни один Живущий меня не возненавидит. Я оставила Хоуфру, когда он нуждался во мне, я укрыла от него часть его жизни, лгала детям, не пришла за ними в Даву, а он пришёл, не зная правды. Я больше не побегу, и вы меня не удержите. Если боитесь за свой город, то я умру в этой войне, и никому больше не открою его тайны.

Правитель перевёл взгляд на Миро.

— А ты вернешься на землю, чтобы влачить жалкий быт с отверженными, или станешь частью семьи правителя? Я оценил храбрость твою и сестры, но тот, в ком рыбья кровь, выбирает Чашу Жемчугов.

— Я своими глазами видел ужас. Не будет мне счастья и спокойного сна, если он бродит рядом. От него никакие стены не спрячут. И я видел тех, кто не боится, я хочу быть рядом с ними.

— А ты? — повернулся Ирчинай к Сумае.

— Если вы не пойдёте, то я вернусь к отверженным. Они от сородичей не сбежали, а разделили с ними боль и вину. Отверженные — смелые.

— Казнить… — зашелестели голоса. — Дерзость…

— Если их душам вернуть надежду, они превзойдут многих, — произнесла Сумая, заглушая шелест. — Им руку протянуть, как руку протянули Фео, как он протянул руку нам, и как Ие помогли драконы. В мире не кровь властвует, а дух. Сострадание. Ещё в языке людей есть слово — человечность.

Фео невольно улыбнулся, но сник, когда правитель обратил взор на него.

— А ты успел обдумать собственное предложение? Правда решил остаться ради драконов?