Завеса распахнулась, и в чум ворвалась Фатияра. Резкая и порывистая, она бросилась к Фео и рухнула ему на грудь.
— Ну наконец-то ты проснулся! Я боялась, что сердце у тебя не выдержало! Сейчас я тебе помогу!
— Не надо… лучше Лу Тенгру…
Фатияра посмотрела на колдуна.
— С ним всё будет в порядке. Тяжёлые ушибы да истощение. Ещё пару дней лечения и… — тут она ненадолго смолкла. — Как прежде, конечно, уже не будет, но что в моих силах, я сделаю. Тебя помотало не меньше, так что садись, займусь тобой.
Пока она вливала в его тело жизненную силу, Фео поинтересовался:
— Проклятие рассеялось? Закончилась вечная зима?
— Встанешь, сам посмотришь. Объяснить могу, но выйдет скупо. Сначала поешь. Я принесу!
Она выскочила прежде, чем Фео успел попросить её не утруждаться: всё-таки она царевна.
Фатияра вернулась с двумя плошками ароматного супа. Свою Фео поставил в сторонку — держать даже на коленях было горячо, он же не феникс. Лу Тенгру приподнялся и неохотно взял ложку.
— Давай, кушай, — с улыбкой произнесла Фатияра. — Не надо себя хоронить.
— За меня не волнуйся: я буду жить, пока нужен Силинджиуму, — пробурчал колдун.
— Ты нужен своим друзьям, — ответила Фатияра.
Глаза Лу Тенгру сделались круглыми. Больше он ни слова не сказал.
Похлебка пахла олениной, а крупа в ней разварилась, превратившись в кашицу. Однако Фео ел, чтобы хоть чем-нибудь наполнить желудок и чувствовать себя иначе. Не мёртвым.
Подкрепившись и ощутив, что сил немного прибавилось, Фео решил пройтись и осмотреться. Хотя Фатияра предлагала сопроводить его и помочь, Фео отказался. Ему было стыдно за слабость. Фатияра не меньше него страдала, а держалась бодрее, лик её по-прежнему был светел.
Никогда ещё он не видел такого яркого солнца. Оно, казалось, занимало половину небосвода, выжгло лазурь до белизны. Чум стоял на плоском уступе, вокруг которого от талого снега раскисала почва. Всё кругом готовилось превратиться в одно грязевое болото.
Сердце заныло. Увечья долины видно было издалека. Каменные зубья вздымались на десятки метров, глубокие трещины избороздили покрытую пеплом землю. Чернел взорвавшийся вулкан и соседние с ним горы. Рухнувший остров завалил ущелье. Хоть Фео и не знал, как здесь было раньше, но догадывался, что прекрасно. Северная природа ещё с цветных картин привлекала его сочетанием яркого и тусклого, неповторимым очарованием цветения тундры. Зацветёт ли она, усеянная каменными костями, разбитая, разодранная?
Фео всё не мог прийти в себя и в полноте осознать случившееся. Раньше он не то, что не видел — не представлял подобных разрушений. Будто Духи-гиганты спустились и швыряли друг в друга утёсы, пока не угомонились, утянув за собой чёрные тучи. Звенели ручьи, дул свежий ветер — душа должна была ожить, исполниться радостью за то, что победа одержана, но нет. Слишком велика цена, слишком. И вместе с платой за прошлые победы она становится непосильной.
— Это всё… ждёт и людей. Даже если мы каким-то чудом победим… — Фео поперхнулся.
— Мы победим, — уверенно произнесла Фатияра. — Ведь нас много, и мы вместе. Это Эллариссэ один. Вокруг него только тени и мёртвые.
Она говорила бойко, почти как ребёнок, сама не сомневаясь в своих словах. Её щёки горели, глаза блестели. Фатияре было тесно на уступе, так бы и сорвалась, чтобы пробежаться по прокисшей земле и огнём превратить воду в пар.
— Скажи, — послышалось сзади, и Фео с Фатиярой обернулись на Лу Тенгру, — кто не дал мне умереть?
— Госпожа Драголин успела превратить породу в нечто мягкое. Ты ушибся, но не погиб, потому что она увидела тебя и поспешила.
— Не стоило, — тихо ответил Лу Тенгру. — Менять свою жизнь на мою не было смысла, а рисковала госпожа слишком сильно.
— Это и есть дружба! Она не в корысти, не в выгоде! Она выше этого!
— Ты Драголин совсем не знаешь, царевна.
— Нет, знаю! Она воспитала Ночжу тем, кто он есть!
Фео снова закашлялся, уже намеренно, отвлекая от спора. На самом деле ему было приятно слушать Фатияру, хотя не без горечи для себя он понял, почему погиб Гилтиан, вернее, ради чего. И Ратибор тоже. Как много лжи было в словах «ты справишься лучше».
Вечером вода ушла, и Фео вновь вышел прогуляться. Хлюпала под ногами раскисшая земля. Мертвыми ветвями мелкие тундровые кустики тянулись к рыже-алому небу. Нанрогу предстояло пережить и настоящую зиму, уже недалёкую. Фео старался оживить их, несмотря на головокружение и слабость.
Неспешно он добрался до курганов. На холодной раскисшей земле лежали те, кому уже не помочь.
Оборотни хоронили сородичей, не разбирая, кто из какого племени. Слишком много было погибших, что самое страшное — совсем юных. Смерть прибрала и обидчика Фео, желавшего выдать его Аватару, но отказавшегося от этого, и Хоржага. Несмотря на старость, не спрятался, а выбрал бой и пал, чтобы другие могли жить после него.
Среди скорбящих была женщина, похожая на Ядулу, и поначалу Фео решил, что это Ядула и есть, даже приготовился связать её, но вовремя одумался. Рядом с ней стоял один из пленников Даву. Хоть кто-то уцелел.
Для Миро сложили кострище. Хоуфра наотрез отказался хоронить сына в земле, в которой руки Сагариса могли до него дотянуться.
— Больше он моих детей не тронет! Ни живых, ни мёртвых!
Удивительно, но никто и не противился. Каждый был поглощён горем и не был способен отстоять традицию. Фео поднялся на холм, чтобы навсегда проститься с другом. Того словно не тронул тлен. Миро спал, казалось, сейчас встанет и, наконец, улыбнётся, увидев, что его мечта осуществилась — он теперь под солнцем наравне со всеми. Не выдержав этой мысли, Фео заплакал.
Он знал — эти слёзы не только о Миро, оттого не мог остановиться, даже когда Намунея обняла его. Горе её было тяжелее, но и стыд не сдержал Фео.
— Прости, — произнёс он, наконец справившись с собой.
— Ты защитил Миро. Вернул его мне. А потом он защитил тебя…
В невыразимой печали она всё сильнее напоминала Митчитрию, и Фео не справлялся с этой неуместной мыслью. Одновременно он крепко сжимал Осколок в бессильной злобе. Надеялся, что боль перекроет ярость. На зеркальной глади будто кто-то кистью размазал кровь и вывел две руны: «силин» и «лариэ».
— Не надо жечь. Я знаю заклинание, которое сбережёт тела от Сагариса, — медленно произнёс Фео.
Взгляд Намунеи потух. Казалось, она может ослепнуть снова, но Фео был рядом, чтобы не допустить этого. Её брошь всё ещё была у него, и он отстегнул её, возвращая. Кровь попала и на перламутр, испачкав его, и неизвестно, получится ли её смыть. Фео подумал, что даже хорошо, если нет. Так он навсегда останется с Намунеей.
Внимание обоих принадлежало Миро, его последнему пути. После заветных слов тело стало прахом, который ветер подхватил и унёс к горам, где смешает с землёй. Так замкнётся круг Жизни, которому служат оборотни.
Сотню раз Фео повторял заклинание для тех, кто желал уберечь погибших родичей от лап Сагариса. Под конец, уже истощённый, он хотел вернуться, но его окликнул Хоуфра.
— Фео, я не успел поблагодарить тебя.
— А… да не надо. Не за что.
— Как не за что? Я всё видел. Да и Нея мне многое рассказала.
Они сели рядом на камень и наблюдали некоторое время за разбредающимися по чумам оборотнями. Все — состарившиеся, чудовищно уставшие. Их осталось мало, меньше, чем умерших. Это пугало. Фео хватался за Осколок, в безумном порыве сделать хоть что-то, но каждый раз опускал его.
— Что вы теперь будете делать? Объедините племена?
— Разве у меня есть такая власть? — Хоуфра поднял бровь.
— А как же! Это вы сняли проклятие с Секиры и прогнали Эллариссэ! Кто же ещё?
— Хм… проклятие снял не я один. Моя роль была совсем ничтожной. Та же Ядула сделала гораздо больше, пусть и запнулась под конец, — «запнулась под конец» он произнёс чуть тише, словно не хотел, чтобы кто-либо их слышал. — Эту напасть не мог победить один оборотень, даже будь его сердце огромно. Всё тоньше, хитрее, и дорогу нам проложила Ия. Может, знаешь, внучка верховного шамана, которая теперь превращена в меч госпожи Драголин. Ия спасла меня из Даву, пожертвовала собой. За ней пошли оборотни, и за теми, кто был освобождён благодаря её жертве. Она — та, кто оказался выше предубеждений.
