Старик продолжал молчать.

Лорд усмехнулся:

— А ты когда-то говорил, что я не умею дружить. Я твой единственный друг. Единственный, кто не отвернулся от тебя. Единственный, кто добился для тебя свободы, друг. Из Холма наказаний живыми не выходят. А ты выйдешь, потому что мне дорога твоя жизнь и твоя дружба. Лорды умеют дружить — я это доказал.

Старик поднял на него глаза:

— Это не дружба…

Лорд скривился:

— Как хочешь. Ты совершил ошибку — я нашел её и покарал, как она того заслужила. А тебя ждет свобода — я добьюсь её для тебя уже этим летом. И не бойся — я тщательно зачистил все, что связано с Семечкой — никто не знает о ней, больше никогда тебя не заденут с недостойной лорда связью.

— Это не связь… Это была любовь…

— Любовь? Любовь с отвратительным полиморфом, который не помнит даже кем был изначально?

— Любовь с самой прекрасной женщиной на свете.

Лорд подался вперед, наклоняясь к лицу старика:

— Напоминаю. Эта женщина продала твоего ребенка в биолабораторию, и хвала крови Холмов я тогда успел вовремя. Я уничтожил лабораторию до того, как она заработала. Ты говоришь, что я не понимаю слово «дружба». Мой друг, ты не понимаешь слово «любовь». Уж поверь.

Ник, вытянув ноги, сидела в кафе на центральной площади столицы Двадцать первого округа и пыталась наслаждаться жизнью. Поводов для наслаждения у неё было много — она спустя две недели дрянных дорог добралась-таки до Фратерниса, она выполнила свое обещание — посылала Лину открытки с каждой встречающейся почты в качестве извинений за вынужденную двухнедельную тишину и у неё оставалась всего неделя пути между Фратернисом и Либорайо. Чинить её сломанный фейри-блок, её дышащую на ладан плиту и барахлящий холодильник вместе с молчащим интером отказались даже в столичных мастерских. Вот так вот. Один мастер честно сказал:

— Да отправьте это обратно в фейри-мастерские! Никто вам не починит фейри-технику. Знаете, какие нам рекомендации присылают по ремонту? «Проверьте кнопку 'Вкл-выкл», чтобы она была в положении «Вкл.», проверьте шнур питания, чтобы он был подключен в рабочую розетку. Если данные методы ремонта не помогли — отсылайте в фейри-мастерскую.«. Вот так-то, синьорина! Когда-то мы летали на самолетах… Когда-то столицы были связаны друг с другом железнодорожным сообщением… От Фратерниса до Либорайо было всего два дня пути на экспрессе. А еще были огромные океанические лайнеры… Сейчас этого ничего нет. И все почему? Потому что фейри поперек горла было наше железо, опутавшее земли и сдерживающее их. Зато сейчас есть Границы, разобщенное человечество, как мантру произносящее слова 'Лишь бы не новая война!», и полностью неподвластная нам фейри-техника. Захоти фейри поставить нас на колени — уже завтра умрут интеры, экспресс-доставки, автомобили, ультры, телевизоры и компьютеры. И что-то мне подсказывает, что в этот раз люди не полезут в бой, а поползут в Холмы за привычными благами… Вот так-то, синьорина… И не смотрите так, я из бывшего Двадцатого, все никак не могу привыкнуть к местным правилам…

Ник пришлось смириться, что добираться придется привычно колесами по дороге. Зато всего неделя осталась между ней и Либорайо! Только радоваться не получалось.

Несмотря на весенний вечер, обычно чудесный в любом уголке мира — ведь сложно испортить весну, несмотря на горячий кофе и круассан, несмотря на бурлящую площадь, радоваться было трудно. Если внимательнее присмотреться к Двадцать первому округу, то он казался пыльным, грязным, неухоженным, на него как саван погребальный надели. Чахлая трава на газонах, больные деревья, ветер с примесью увядания, несмеющиеся дети, обгрызенные тени — в свои худшие дни Эван и то оптимистичнее выглядел. Хотя у Эвана была фора — кофе, блинчики и совершенно потрясающий голый торс. Словно на весь Двадцать первый округ в отместку за Джонса натравили душеедку. Или прокляли. Только Ник не знала — бывают ли такие большие душеедки или огромные проклятья. Фейри, кстати, так рвущиеся к власти в округе во время войны, сейчас тут отсутствовали. Полностью.

Ник вздохнула — прав был Брендон, когда говорил, что в Либорайо еще все хорошо. Да Либорайо — рай, как ни глуп был каламбур. Здесь же, даже в столице, до сих пор вздымались вверх развалины — их так и не смогли разобрать. Сама же столица, точнее то, что от неё осталось, была по размерам ничуть не больше Алисо — несколько аллей, пара парков и вершина цивилизации — один на всю столицу развлекательный центр. Ник как раз сейчас на него смотрела — там должна быть почта. Сходить, что ли, отправить очередную открытку Лину, предупреждая, что вернется через неделю? Вернется и порадует, что он бешенный и заразный. М-да. Тут и думалось только о плохом. Мысли крутились и крутились только об одном — Лин заразен, его надо уничто… Уж лучше она себя уничтожит, чем Лина, вот точно. О ней, хотя бы, никто жалеть не будет. Ну, сгинула и сгинула, ловец же, им не всегда везет.

Ник залпом допила кофе, сейчас отчаянно горький и невкусный, собралась с силами и направилась в сторону развлекательного центра. Жаль, не учла время — кажется, там закончился сеанс кино, и сейчас из дверей центра хлынула волна женщин и детей, сметающая все на своем пути.

Ник встала в стороне от двери, и потому заметила, как вырвался из узкого проема рыжий мальчишка, как он заметался по широким ступеням крыльца, кого-то ища и не находя, как попытался прорваться обратно, исчезая в толпе, как над людьми понесся испуганный женский крик:

— Марковка! Марковка! Не убегай! Подожди меня!!!

Ник рванула через толпу, хватая рыжего мальчишку за руку и замирая, несмотря на толкающуюся и ругающуюся толпу, — на неё смотрел совсем маленький Осень. Рыжий, веснушчатый, с огромными ресницами и ярко-голубыми глазами, еще доверчиво смотрящими на мир, знакомый аромат её… Ой, уже не её Осени — его ни с чем не перепутать.

— Это ты Марковка? Пойдем в сторону, чтобы не затоптали…

Мальчик качнул головой:

— Мне нельзя уходить с чужими…

Ник важно кивнула:

— Нельзя — это точно. И ты не уходи — только отойди чуть-чуть в сторону.

Мальчишка нахмурился и внезапно рванул обратно в заметно поредевшую толпу. Он прорвался в холл центра и бросился к женщине лет тридцати пяти, а то и старше, одетой в джинсы, легкую блузку и светлый пыльник. Только от пыли он не защищал… Ник спешно пошла за мальчишкой — знала, что упускать его нельзя ни за что. Брендон заслужил знать о сыне.

Женщина заступила Ник дорогу, боком прикрывая обхватившего её руками за талию Марковку:

— Простите, вам что-то нужно от моего сына? Я позову стражу.

Ник старательно улыбнулась ей, хоть хотелось плакать — тень от женщины была совсем изъедена непонятной магией, и сердце еле-еле билось в груди, хоть трещины и душеедки не было. Женщина, как все в Двадцать первом округе, была щедро посыпана пылью и пахла тленом. Ей осталось совсем немного — она сильно постарела, а ведь красивая была когда-то — каштановые волосы, правильное лицо, бледная кожа, сейчас вся в щедрых преждевременных морщинах, ясные голубые глаза — жаль, погрузиться в них и прочитать, что же с ней случилось, у Ник не вышло.

— Не надо звать стражу, пожалуйста. Я лишь хочу поговорить.

Женщина сухо сказала:

— Мне не о чем говорить с вами.

Ник взглядом показала на Марка:

— Я бы хотела…

Женщина спешно достала пару монеток из кармана пыльника и дала сыну:

— Сходи, сыграй на автоматах, пока мы тут с мадму…

— Меня зовут Ник Доу.

–…азель поговорим, — проигнорировала её слова женщина. Она чуть поправила полу пыльника специально показывая Ник кобуру на поясе джинсов. — Намек понят? Там железные пули. У вас пара минут.

Ник понравилась прямота женщины и её способность защитить себя и сына. Жаль, с магией она была не в состоянии справиться.