— Твою ж мать… — понимаю, что я, скорее всего, где-то в подвале, а мне надо туда, наверх. — Помогите! — кричу, но даже я понимаю, что голос очень слабый.

— Кто тут? — слышен тихий вопрос и осторожные шаги по лестнице.

Господи, неужели меня кто-то услышал?!

— Я. Помогите…

Вниз спускается какая-то пожилая женщина, застывает ненадолго между лестничными пролётами. Глаза становятся больше, а лицо бледнеет. Она падает в обморок.

— Ёбаный в рот… — срывается с моих губ ругательство.

Полгода не материлась, но тут не до церемоний.

— Женщина, вы там как?

Тишина в ответ.

Звездец! Перепугала до чёртиков человека.

Ещё бы! Если меня отправили уже на тот свет, то моё чудесное возвращение повергнет любого в шок.

Рано или поздно сюда кто-нибудь всё равно спустится, или эта женщина очнётся и меня найдут. Пятясь спиной, доползаю до угла и откидываюсь на стену. Так лучше… Так отдохнуть можно. Только болит очень живот, и кровь сочится через бинты. Я снова в отключку.

Резкий запах ударяет в нос и приводит в сознание.

— Фу… — пытаюсь слабо отмахнуться.

— Живая. А ты говоришь мёртвая, — говорит мужчина кому-то.

Надо мной двое в форме охраны и та самая женщина, что в обмороке была.

— Да говорю тебе, умерла она вчера днём, вся больница в курсе, — шепчет санитарка. — Я как увидела её на полу, так и сама того, — слегка присвистнула.

— Филипповна, ты опять в процедурке спирта хряпнула? Шевелится, видишь же. Значит живая. Тащи каталку, к хирургам повезём, пусть смотрят. У неё швы разошлись.

— А можно меня к главврачу? — еле шевелю языком.

— Не можно. Он сам явится, поверь мне, — подхватывает меня на руки один из мужчин.

— Борис Васильевич! — кто-то настойчиво теребит за плечо.

— Ммм… — отмахиваюсь, как от назойливой мухи.

— Борис Васильевич! У нас тут такое творится! — переходит на тон выше.

Открываю глаз и смотрю на медсестру из хирургии. Мозг плохо соображает после выпитого коньяка, тело болит от того, что заснул прямо за столом, сложив голову на руки.

— Что ещё? — трясу башкой, но виски сдавливает боль.

— Мы вам уже два часа звоним, а вы не отвечаете…

Переворачиваю телефон, лежащий на столе. Сдох бедняга без зарядки.

— Думали вы дома, — продолжает. — А потом охрана сказала, что не уходили. Я сюда.

— Короче.

— Это видеть надо, на слово вы не поверите, — тяжело выдыхает.

— Попробуй, — смотрю в сторону дивана, на котором в неестественной позе спит Гордей.

Нахерачились мы с ним вчера знатно.

— Идёмте, и сами увидите.

Прежде чем выйти из кабинета, подхожу к Дэю и подставляю палец под нос. Дышит.

Ну и отлично.

Голова гудит, в лифте хватаюсь за неё и держу, чтобы не лопнула.

Мы поднимаемся на восьмой этаж, к реанимациям.

Назарова ведёт меня за собой аккурат к той палате, что для Макс готовили.

— Посмотрите, Борис Васильевич, — кивает на дверь.

— Я что пустых палат не видел никогда?

— А она не пустая…

Кого, блядь, без моего распоряжения сюда положили? — дергаю за ручку и вхожу, с желанием наорать.

— Это как? — не отвожу ошалевшего взгляда от кровати.

Макс… Живая… Разговаривает с Супруновым, нашим дежурным хирургом. Трубка с кислородом подключена к носу.

На ватных ногах подхожу к ним и чувствую, что у меня пробиваются слёзы радости.

— Макс…

— Это я, Борис Васильевич, — измученно улыбается.

— Мы наложили заново швы, сделали УЗИ, — слышу, словно из банки голос Супрунова. — Есть переохлаждение.

— МРТ срочно подготовьте, — проговариваю на автомате.

Врач внутри меня понимает, что если была клиническая смерть, то может повредиться мозг.

— Как только Носов приедет, так сразу. Я попозже зайду, — уходит.

— Как же так, Макс?

— Вот видите, меня даже там не принимают. Не нужна я им, — шутит. — Буду дальше вам тут надоедать. И воевать с болезнью…

— Воевать? Да, обязательно воевать… — крепко обнимаю.

Гордей

— Дядь Боря, хуевые у тебя шутки, — выслушиваю бред, который он несёт. — Совсем несмешные.

Протираю руками лицо, пытаясь разогнать сон.

— Какие нахер шутки, Дэй?! Я сам охуел когда увидел. Но она там, в палате, — показывает за дверь. — Лежит и улыбается. Ну, не там сейчас — её на МРТ повезли. Но факт есть факт — Макс жива! Я своими глазами видел, — резко падает в кресло, словно у него силы закончились.

— Разве так бывает? — всё ещё не верю.

— Про синдром Лазаря что-нибудь слышал?

— Нет. Но по названию догадываюсь, что это про воскрешение…

— Да, Дэй. Второе пришествие… В медицине это называется ауторесусцитацией. Воздух, скапливаясь в лёгких, давит на сердце и оно перестаёт биться, а когда констатируют смерть и прекращают реанимацию, давление спадает, то оно само запускается. Макс очнулась в морге, скорее всего сразу, как её туда привезли. Но наркоз и холод не дали проснуться, а только ночью. Охрана просмотрела по камерам, она шесть часов добиралась от морга до лестницы ползком. И не одна сука этого не заметила. Расстреляю нахер всех вместе с реаниматологом криворуким!

Вот сейчас я начинаю приходить в себя и понимать, что он не прикалывается.

Срываюсь с места и пулей лечу по коридору в сторону нужного кабинета. Поскальзываюсь на мокром полу, скольжу несколько метров на пузе, поднимаюсь и снова бегом.

Врываюсь в комнату.

— Молодой человек, сюда нельзя! — возмущается какая-то женщина.

— Это жених, — дергает её за рукав вторая.

— Женихам можно, — посмеивается мужчина, сидящий за компьютером. — Не каждый раз такое увидишь. Я тридцать лет врачом работаю и в моей практике это впервые. Кстати, жених, — разворачивается ко мне. — С головой всё в порядке, удивительно, но ничего не пострадало. А остальное лечить надо.

Я смотрю на экран компьютера, который транслирует с камеры внутри аппарата всё происходящее.

Макс… Моя любимая Макс хлопает вяло глазками.

— Ну, теперь-то точно вылечим, — задыхаюсь от распирающего чувства счастья.

Это трудно объяснить, нет таких слов, чтобы описать моё состояние.

Спасибо, Господи, за чудо!

Саундтрек: Герои — Пока мы молоды

В гримёрке я один, все уже ушли. Просматриваю последние новости и заглядываю в статистику. Я должен знать ситуацию.

— Гордей, через десять минут реклама и после неё ты должен быть в студии, — заглядывает редактор.

— Да, хорошо…

Выхожу, надеваю очки для солидности и иду по длинным и бесконечным коридорам телестудии. Уже год пару-тройку раз в неделю мельтешу на всех федеральных каналах как социально-политический аналитик, после победы в кастинге. Всё же будущая профессия моей жены наложила и на меня свой отпечаток. Мы оба настолько погрязли в этом, что я ломанулся в преподавание истории и политологии в ВУЗе, а она, как и прежде, моя ученица. Если признаться честно, то у неё лучше получается, большую часть материала помогает подбирать именно Макс.

В кармане вибрирует телефон, забыл на беззвучный поставить.

Воспитатель Евы.

Что ещё? — слегка потряхивает.

Меня начинает колотить, когда я вижу этот номер. Деточка, мягко говоря, у нас не подарок.

— Да!

— Гордей Петрович, вы должны срочно приехать в садик.

— Я сейчас не могу, у меня съемки. Часа через два.

— Вашей жене мы тоже не можем дозвониться, — раздраженно.

— И не дозвонитесь. У неё экзамен сейчас. Что случилось? — стараюсь говорить ровно, но хорошо понимаю, что наша бандитка опять что-то отмочила.

— Ева избила мальчика. Ударила кулаком в живот.

Блядь… Опять! У дочки повышенное чувство справедливости, просто так она никого не тронет. Вся в мать!

— Наверняка он сам задирался, — выдаю вслух.

— Вы поощряете рукоприкладство!

Не всегда… Но есть такие дети, которым хочется отвесить леща.

— Поговорим, когда я приеду, — дохожу до студии.