— Столы ломятся от еды…

— Не могу я есть, когда все смотрят, — отворачиваюсь.

— Ты что в ресторане никогда не была? — удивлённо.

— Не сравнивай. Там всем на тебя плевать, они в свои тарелки смотрят. А тут на нас глазеют, — замечаю внимание к нашим персонам.

Он быстро накладывает в тарелку всяких закусок, передаёт мне два стакана с соком.

— Идём.

— Куда?

— Туда, где никого нет, — кивает в сторону боковой двери.

За ней зрительный зал, мы попали на самые последние ряды, сели на кресла, а на другое, которое между нами Макс поставил тарелку.

— Ешь, пока в обморок от голода не грохнулась, — приказывает.

— Не перегибай, — кривлюсь и принимаюсь за бутерброд с икрой.

— Когда учился в школе, одна моя одноклассница так заморила себя диетами, что стала терять сознание на уроках.

— О, нет! Диеты не для меня, — кручу головой. — Сколько тебе лет?

— Девятнадцать. На втором курсе учусь. Управление, — тоже уплетает канапе.

— По папиным стопам решил пойти?

— Нет. Не хочу я быть таким… Не моё это.

Неожиданно. Мажор оказался не таким уж и мажористым? Присмотрелась повнимательнее. Холеный весь. Русые волосы аккуратно подстрижены и стильно уложены. Голубые глаза отдают холодным блеском, прямой нос, тонкие губы. Весь такой миленький, ладненький. Но что-то в нём не нравится на уровне интуиции, только не знаю что…

— Спасибо! Я сыта, — стряхиваю крошки с юбки.

Блин, как же в ней непривычно.

— Отлично. Чем занимаешься по жизни? — улыбается.

— Учусь.

— И где, если не секрет?

— В одиннадцатом классе.

— Оу, так ты ещё ребёнок, а выглядишь взрослее, — с расстройством.

— Сам ты ребёнок, — недовольно. — Мне восемнадцать. Просто в школу пошла на год позже, чем все. И вообще, ты от меня не сильно-то далеко ушёл по возрастным меркам.

— Ну, извини. Не хотел обидеть, — растягивает доброжелательную улыбку, но мне она почему-то не нравится. — Слушай, может, свалим с этой тухлой вечеринки, покатаемся по городу? — предлагает. — У меня тачка здесь.

Нутром чувствую, что это ничем хорошим не закончится, но, как всегда, иду наперекор своим предчувствиям и соглашаюсь.

Захватив вещи, мы выскальзываем с приёма.

— Не хило, — смотрю на красный спорткар, к которому мы подошли.

— Нравится? Зверюга, а не тачка.

С этим не поспоришь, коней четыреста под капотом, но это консервная банка, в ней места нет, там так тесно, что пукнуть страшно — задохнёшься сразу.

Мерзикин срывается с места, желая показать всю крутость и себя, и тачки, быстро набирает скорость.

— Газ сбрось, здесь больше пятидесяти нельзя, — предупреждаю его.

— Ой, да ладно! Боишься? — нагло лыбится.

— Нет. Просто предпочитаю правила соблюдать.

— Водишь?

— Да, у меня есть машина.

— И ни разу не было желания погонять и нарушить правила?

— Я их и так постоянно нарушаю.

Пока мы разговаривали, я не заметила, как мы выехали на шоссе, ведущее за город.

— Куда мы? — заволновалась.

— Кататься… Здесь светофоров нет и тачек меньше. И красиво смотри как, — кивает вперёд.

Там действительно красиво.

Мокрый асфальт светится серебром в лунном свете, а по земле ползут клубы тумана. Только эта картина вызывает скорее страх, чем умиление. В ужастиках весь трэш именно с такого пейзажа и начинается.

Неожиданно Мерзликин съезжает с трассы на боковую дорогу, ведущую вглубь леса, и тормозит, проехав метров сто.

— Что ты делаешь? — начинаю паниковать.

— Хочу пообщаться, — протягивает руку и проводит рукой по бедру, задирая подол юбки.

— Краба убери! — скидываю его руку.

— Ого, а ты дерзкая, мне такие нравятся, — очередная попытка полапать.

А потом он просто накидывается на меня, сжимая в тиски. Вот сейчас его тесная, до невозможности, машина играет плохую роль, я не могу в ней развернуться для удара.

— Отпусти, урод! — сопротивляюсь.

Слышу, как трещат мои колготки, раздираемые его пальцами. Он пытается поцеловать, но я с трудом проталкиваю руку между нами и отталкиваю его лицо от себя.

— Не строй из себя целку, — хриплым рыком и продолжает меня заваливать на кресло.

— Уёбок, руки убери! — вывернувшись всё же, попадаю ему локтём в кадык. Он начинает задыхаться и хватать жадно воздух.

Дёргаю ручку в попытке выйти из машины, но дверь заблокирована. Прижимаю локтём горло хрипящего ублюдка к спинке, снимаю блокировку и убегаю в лес.

Он не ищет меня… Минут через двадцать только выходит и кричит надрывным голосом:

— Ебанутая, заблудишься! — ждёт ответа.

Тишина.

— Ну и пошла ты в жопу! — садится и уезжает.

А меня от полученного адреналина и холода начинает колбасить. Впервые за десять лет я рыдаю. Слёзы текут из глаз бесконечным потоком и, перемешавшись с тушью для ресниц, режут глаза.

Я даже не знаю где сейчас. Сколько мы отъехали километров от города? Трясущимися рука нахожу в кармане телефон и набираю единственного человека, которому могу позвонить в такой ситуации.

— Гордей, помоги мне…

Она рыдает, и я не могу ничего понять.

— Макс, успокойся и объясни толком, где ты?

— Я не знаю… Где-то на шоссе в сторону Владимира…

— Слушай меня, включи геолокацию на телефоне и пришли мне. Хорошо? Я выезжаю, — хватаю с вешалки куртку и ключи от машины.

— Ладно… — снова рыдания.

— И не плачь. Я скоро буду. Если ты на дороге, то сойди с неё к деревьям, не мельтеши на трассе. Я подъеду, и выйдешь, — сбегаю быстро по лестнице вниз.

— Я в лесу…

Где? Как ты вообще туда попала?!

— Тогда подойди наоборот ближе, чтобы тебе меня было видно.

— Дэй, мне страшно…

— Я знаю, мне за тебя тоже. Ты геолокацию отправила?

— Да, — голос звучит спокойнее.

— Значит, я скоро буду.

— У меня батарейка садится.

— Я уже еду. Подожди немного.

Она не услышала, отключилась. У неё истерика…

У Макс истерика? Что должно было такого произойти, чтобы железная Максим вдруг заплакала? Это точно не от того, что её платье надеть заставили.

Через минут двадцать я был на месте.

— Макс! — осмотрелся по сторонам, в попытке заметить её.

— Я здесь, — тихо откуда-то из-за деревьев.

Бросился к ней.

— Ты где? — темно, твою мать.

— Тут, — где-то рядом.

Вот она. Сидит, прислонившись к стволу дерева, натянув юбку на колени так, чтобы она прикрывала ноги. Рядом стоят туфли.

— Макс, что произошло? — присаживаюсь рядом с ней.

По лицу размазана тушь, в глазах слёзы, а тело бьёт крупная дрожь от холода. Она молчит и крепко прижимается ко мне, пытаясь согреться.

— Как ты здесь оказалась, Макс? — снова пытаюсь до неё достучаться и получить ответ.

Но она только качает головой.

Мой взгляд скользит по ней, и я замечаю её разорванные колготки.

— Макс, скажи, что ты их о кусты порвала… — строго, а внутри расползается нехорошее предчувствие и леденящий ужас.

Она отрицательно качает головой и опять громко всхлипывает.

— Кто это сделал? — требую уже ответа. — Фролов?

— Мерзликин…

— Какой ещё Мерзликин?

— Максим Мерзликин, сын губернатора, — начинает снова плакать.

Ну, Мёрзлый! Я тебя убью!

— Как ты оказалась с ним?

— Мы на открытии кинотеатра познакомились, показался милым, пригласил по городу прокатиться. Потом сюда завез, и приставать начал, — рыдает.

— Господи, Макс… — сердце останавливается.

— Я убежала… Ударила в горло и убежала… Он не успел…

С души упал огромный камень.

— Поехали в полицию, — помогаю ей подняться, отдаю в руки туфли, а сам подхватываю её на руки и направляюсь к машине.

— Нет. Я не могу. Это испортит папе карьеру. У него выборы в марте…

— Макс, какие выборы? Тебя этот ублюдок чуть не изнасиловал, а ты про какие-то выборы, — гневно, но понимаю, что перегибаю.