А ещё из-за этого придурка, Остапенко, сорвался мой первый поцелуй.

Скотина, не мог попозже появиться?!

Макс, ты соображаешь? Ты сейчас о поцелуях думаешь? Ты ещё о потере невинности начни задумываться.

Ты же всегда была против всяких муси-пуси.

А тут парень решил тебя поцеловать и ты поплыла?

Нет! Так нельзя! Это всё не твоё.

От них лишь одни проблемы. Так что выкинь вожатого из головы. Он не для тебя. Вернее, ты не для него.

Все эти мысли роились в голове снова и снова до самого подъёма. Сегодня суббота, днём должна приехать мать, привезти кое-что из вещей и то, что я просила.

На зарядке я вялая, как зелень на южном рынке, сказывается бессонная ночь.

Гордей Петрович изредка бросает косые взгляды в мою сторону, но сразу отворачивается, если смотрю на него. Не ругается за мою медлительность. Он, похоже, тоже всю ночь не спал, видно по тёмным кругам под глазами, и зевнул пару раз.

Значит, не одна я до утра с совестью воевала. Ему сложнее, у него педагогическая этика. Узнают — заклюют. И с работы выпнут.

Радуюсь впервые, когда он решает не мучить нас утренним кроссом вокруг лагеря. Я бы упала в траву через пятьсот метров, свернулась калачиком и уснула. Жалею, что отдала ему вчера вторую банку энергетика, сейчас он бы мне пригодился, как никогда. Остальные раздала друзьям.

После завтрака есть пара часов свободного времени. Разгоняю наш курятник из спальни и закрываю дверь на швабру изнутри. Падаю на кровать лицом в подушку и сразу же засыпаю.

Просыпаюсь от громкого стука. Сажусь на кровать и пытаюсь сквозь ещё не ушедшую дрёму понять, откуда звук.

Дверь… Кто-то сильно в неё долбится. Помотав головой, тру уши руками. Кровь приливает к голове, и я просыпаюсь окончательно.

За дверью Гордей Петрович и мать. Несколько ребят стоят у входа в спальню парней.

— Ты почему не открываешь? Мы уже минут пять стучимся. Гордей Петрович дверь хотел ломать, — накидывается взволнованная мама.

— Спала, — спокойно.

— Спала? Чем ты ночью занимаешься, что днём спишь?

Я кидаю взгляд на вожатого, он опускает глаза в пол.

— Я не высыпаюсь, — вру матери в лицо. — Свежий воздух, физические нагрузки и всё такое. Вот спать и хочется.

Мать волнуется, она до сих пор живёт в страхе, что всё вернётся. Вялость и сонливость — это одни из симптомов.

— Со мной всё нормально, мам, — успокаиваю её.

Она смотрит на меня с удивлением. За последние пару месяцев я слово "мама" не произносила ни разу. С радостью смотрит то на меня, то на вожатого.

— Я заберу её на пару часов? — спрашивает у него.

— Да, конечно. Только на КПП распишись, — говорит уже мне.

— Здесь недалеко посёлок, давай туда съездим? Посидим в кафе, съедим по шашлыку, — улыбаясь, предлагает мать.

— Давай, — кидаю рюкзак на заднее сиденье её машины, а сама сажусь на переднее.

— Как тебе в лагере? Нравится? — задаёт вопросы, когда мы от него отъезжаем.

— Норм, — бросаю короткий ответ, глядя в окно.

— С кем-нибудь подружилась?

— Мам, с кем тут дружить? Все свои. Даже в отряде всё те же надоевшие рожи, что и в колледже.

— Гордей Петрович сказал, что ты вроде с Линой Макаровой подружилась.

— Ему показалось, — всё так же лениво смотрю в окно. — Она с Кирюхой шуры-муры крутит, вот и приходится общаться.

— А сам Гордей Петрович как? Хороший педагог?

— Нормальный, — раздражаюсь.

Ну, нафига о нём-то говорить?!

— Его мама сказала, что он университет с отличием окончил. Историк. Ты тоже историю любишь, — продолжает свою песню.

— Мам, давай про него не будем, а? — нервно сжимаю кулаки в карманах шорт. — Ты меня сосватать за него хочешь?

— Нет, конечно! Просто тебе история для поступления нужна, может попросить его с тобой позаниматься?

Ага! Знаю я, чем он хочет заниматься.

— Сама разберусь, — отвечаю ей.

На удивление в местной кафешке сносный шашлык. И вообще всё свежее.

Мы привлекаем слишком много внимания. Заведение у дороги, посетители в основном водители. А мама, как всегда, на себя всё самое лучшее надела.

Она трещит про работу, отца. Он собирается баллотироваться на место мэра. Не сомневаюсь — у него получится. Он привык добиваться своего.

— Кстати, я там тебе привезла тёплые вещи и лекарства, — вспоминает мама.

— Зачем?

— Со следующей недели дожди обещают на несколько дней. А лекарства ты дома забыла.

Не забыла, специально не взяла. Опомнилась только здесь, потому что в эту коробку я репеллент засунула. Хорошо Макарова с собой пол аптеки привезла. Да и не выходит она никуда по ночам, темноты боится.

— Жаль, мы собирались всем отрядом в поход на пару дней вверх по реке. За вещи, спасибо! — благодарю мать.

Она снова удивлённо расширяет глаза.

— У тебя точно всё нормально? — спрашивает с подозрением.

— Да.

Мы не ладим последнее время. Это да. Но может пока закопать топор войны? Я вчера даже с Селезнёвой не собачилась, хоть и хотелось. Она не нарывалась, а мне высасывать предлог из пальца было лень.

— Поедем, я тебя всего на пару часов отпросила, они уже прошли, — засобиралась мать. — На следующие выходные приедем вместе с отцом, заберём тебя день рождения праздновать.

— Я в лагере буду днюху отмечать, — заявляю я, расстраивая их планы.

— Хорошо, тогда закажем торт побольше и доставим сюда, — теряется.

— Не надо торт, — возмущённо.

— Как же не надо! Ведь праздник такой — восемнадцать лет. Совершеннолетие.

— Ладно, как хотите, — отмахиваюсь. — Только аниматоров не вздумайте приглашать, клоунов и в лагере хватает.

Неделя началась с плохой погоды. План пойти с ребятами в поход провалился, отложили до солнечных дней, но это не точно, потом их можно уже не заставить.

От безделья они сходят с ума. На улице льёт дождь, сидят почти всё время в своих корпусах. Если некоторые, уткнув нос в телефоны, спокойно существуют, то другие срываются друг на друге. Пару драк уже пришлось пресечь у мальчишек, за девчонками наблюдаем пристальнее, там в ход могут пойти в этом случае все подручные средства и травмы могут быть серьёзные. Но на удивление все стычки проходят только грязными словесными потоками. Я столько новых ругательств для себя открыл, которые мне раньше и не снились. И это дети…

По вечерам развлекают себя сами — устраивают стихийные дискотеки, сегодня застали их после отбоя за игрой " Правда или действие".

Мы тоже в такую в своё время играли, действия были унизительными и пошлыми, поэтому разогнали их.

— Вот что вам не спится по ночам, Гордей Петрович? — недовольство в словах Лаврова.

— Работа у меня такая, — караулю в дверях, чтобы все разошлись по своим местам.

— На самом интересном месте пришли. Штефан должна была лифчик показать, — проходит мимо.

— Не видел что ли никогда? В магазин сходи, поглазей, — даю ему еле ощутимый подзатыльник.

Он только смеётся и приглаживает растрепавшиеся волосы.

— Согласен, лучше бы с нами поиграли, — встревает Петрищев. Эти двое всегда на передовой. — У вас опыта больше, вопросы бы поинтереснее были.

Всеобщий ржач. Я только сжимаю губы. Пошляки!

— Ермолаенко где? — замечаю отсутствие Максим.

— Она часа два назад ещё ушла, — сдаёт Селезнёва с довольной улыбкой. — Куда — не сказала.

Зашибись! Где её искать в такую погоду?

Не думаю, что она два часа будет бродить под дождём. Где-то должна под укрытием сидеть. Не совсем же отбитая на голову.

В первую очередь обхожу беседки. Её нигде нет.

В обуви уже хлюпает, не раз в темноте наступал на лужи.

Убью, когда найду!

Осталось два варианта, где искать, — у реки, но это вряд ли, и летняя сцена, там есть крыша. Иду туда.

— Осторожно, — раздаётся голос откуда-то справа, когда вхожу на площадку эстрады. — Там лужа.

— Макс! Какого хрена ты здесь после отбоя торчишь? — ору на неё.