— Почему не сможешь?

— Хочешь, чтобы Павлушу удар хватил?

— А может он тоже любит расхаживать голым. — Мое воображение невольно рисует обнаженного Павла, и мне становится неловко. Маша от изумления открывает рот. Отгоняю пошлые мысли, как можно скорее добавляя: — И сооружать горы из грязной посуды. Или носков.

— Ну-ну, — бурчит Маша. — Пока он успешно маскируется под чистоплюя.

Мы задорно смеемся и болтаем о пустяках. Спустя двадцать минут возвращается Павел, расплываясь в радостной улыбке.

— Обо мне судачите, барышни?

— Павлуша, ну как прошло? — Маша подбегает к мужчине и хватает его за рукав. Павел улыбается еще шире. — Ну говори же!

— Президент предложил мне пост финансового директора. Он считает, что компании пора привить ответственное отношение к деньгам. И моя скрупулезность здесь как нельзя кстати. И это не мои слова, а самого Марка Петровича.

Маша делает круглые глаза и бросает на меня озадаченный взгляд через плечо, означающее нечто среднее между “вау” и “это полный кошмар”. Мои волосы встают дыбом. Для пушкинского управляющего подобное повышение, конечно, круто, а вот для всех остальных означает только одно — теперь придется бороться за каждый рубль. Потому что пройти через сито Павла — та еще пытка.

— Павлуша, ты гений! Ты это заслужил, — щебечет Маша. — Давай вечером отпразднуем!

— Всенепременно, Машуня. У меня еще есть дела. Я найду тебя позже.

Павел удаляется. Маша смотрит на меня и на ее лице проступает тревога.

— Надеюсь, мне не придется согласовывать с Павлушей бюджет. Я этого не выдержу. В рабочих вопросах он страшен.

— Ничего, Машуня, — подтруниваю над подругой я. — Ты справишься. Максимум, о чем попросит Павел, убрать один ноль.

Мы обе не выдерживаем и громко хохочем. Неужели я снова могу смеяться?

Дни пролетают незаметно — я передаю дела Маше, доделываю оставшиеся отчеты, привожу в порядок документы и, конечно, репетирую речь. Я не имею права опозориться дважды, поэтому в этот раз особое внимание уделяю всем возможным каверзным вопросам.

За несколько дней до выступления звонит куратор TED и сообщает, что мое выступление перенесено на самый конец и будет завершать мероприятие. От удивления я только открываю рот. Даже не знаю, радоваться или расстраиваться этой новости.

Девять месяцев назад я сказала бы, что сегодня самый главный день моей жизни, ведь я снова выступаю на TED. Но теперь это, конечно, не так. Самые главные дни я провела с Эриком, и они навсегда останутся таковыми.

По традиции приезжаю на мероприятие заранее, чтобы подготовиться к выступлению и освоиться на месте. Куратор проводит инструктаж и дает последние наставления. Отправляюсь в гримерку к стилисту. Мастер старается на славу: на голове создает легкую укладку волнами с пробором посередине, на лицо наносит ненавязчивый макияж с акцентом на глаза. Вставляю в уши золотые серьги-кольца — миниатюрные, без всякой вычурности. Надеваю длинное трикотажное платье, алое, словно паруса на корабле капитана Грэя. Закончив со мной, стилист уходит. Раздается стук, дверь приоткрывается. Оборачиваюсь и вижу Марка. Не скажу, что встреча с ним для меня приятная неожиданность.

— Саша, привет! — обращается ко мне Шефер с подозрительной доброжелательностью. — Можно к тебе?

— Марк? — с ноткой надменности приветствую бывшего руководителя. После сегодняшнего выступления мой долг перед компанией будет выполнен и мы расстанемся навсегда.

— У тебя есть время?

— Что-то важное? — дерзко уточняю я. У меня нет ни малейшего желания общаться. Остаюсь сидеть в кресле, лишь слегка поворачиваясь в его сторону. Надеюсь, разговор будет коротким и необременительным. Совсем не хочется потерять настрой перед выступлением.

— Пожалуй. Я хотел извиниться. Я был несправедлив к тебе и сделал неправильные выводы, — трет лицо ладонью. Во второй руке держит бутылку с водой.

— Бывает, — мой голос звучит скептически.

— Слушай, если бы я мог отмотать назад, отмотал бы. Ты пойми, я слишком привязан к Эрику и его семье. Так уж сложилось, что у меня нет никого ближе. Его боль я воспринимаю как свою. — Марк похлопывает рукой по груди.

— Ну что ж. Ты можешь быть спокоен. Скоро я окончательно исчезну из ваших жизней.

— Я этого не хотел. — Марк кажется искренним. Впрочем, какая теперь разница. Хотел — не хотел. Он здесь вообще не причем. Пожимаю плечами. — Тебе надо подъехать в понедельник в семнадцать часов в посольство США. С документами, которые подавала. Сможешь?

— Что? — смотрю на Марка в недоумении.

— Твой вопрос с визой улажен.

По спине пробегает холодок. Что он только что сказал? Мой вопрос улажен? Но ведь это невозможно. В оцепенении смотрю на мужчину. Замираю, словно неподвижная статуя. Марк слегка улыбается, видя мою растерянность.

— Как улажен? Но ведь мне сказали, что это невозможно.

— Это было почти невозможно. К счастью, есть люди, для которых даже невозможное возможно. — Мужчина внимательно смотрит мне в глаза. — Я понимаю, почему ты не сказала об этом Эрику. Но тебе следовало позвонить и рассказать об этом мне.

— Боюсь, мы были не в тех отношениях, — ошарашенно признаюсь я.

— Понимаю. И сожалею.

— Марк… Мне что, действительно дадут визу? На сто процентов?

— На сто.

Закрываю глаза. Сейчас я не в состоянии мыслить здраво. В голове прокручивается миллион мыслей.

— А Эрик знает?

— Я ему не говорил. Твой вопрос решился только сегодня. — Марк откручивает крышку и делает глоток из бутылки. — Ты сама должна решить, как теперь поступить. Я лишь устранил препятствие.

— Марк, я не знаю, что сказать.

— Спасибо сойдет.

— Спасибо, Марк. Огромное спасибо.

— Удачи на выступлении.

Марк протягивает руку для рукопожатия. Не сразу понимаю, чего он хочет. С трудом поднимаю онемевшую ладонь и, видимо, делаю то, что нужно.

Мужчина направляется к двери, на миг замирает, будто хочет сказать что-то еще, но потом передумывает. Одаривает меня улыбкой, демонстрируя белоснежные зубы, и прикрывает дверь.

Смотрю вслед ушедшему Марку, не понимая смеяться мне или плакать. Что всё это значит? Если я получу визу, у меня появится шанс всё исправить? Что мне делать? Как объяснить Эрику произошедшее? Как забрать назад слова “Я тебя не люблю”? Не слишком ли поздно для всего этого?

Моя голова сейчас взорвется. Тру виски, пытаясь взять себя в руки. Встаю со стула и начинаю мерить шагами гримерку. Колени сводит нервная дрожь. Я испытываю на прочность недавний маникюр, терзая ногтями лаковое покрытие.

Предположим, я позвоню ему. И что скажу? Эрик, прости, я была дурой. Все мои слова от начала и до конца — одна нескончаемая, безобразная ложь. Я наврала, что не люблю тебя, потому что люблю слишком сильно. Я причинила тебе боль, поскольку побоялась омрачить твою жизнь куда большим страданием. Да, у меня свой шкаломер, оценивающий, какая утрата сильнее: рана от потери меня тянет на ноющую восьмерку, а Лизы — непоправимую десятку. Я была слишком самонадеянна и считала, что выхода нет. Оказалось, что есть. Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня? Сможем ли мы забыть о том, что я натворила? Сможешь ли ты поверить, что больше такого не повторится?

Меня мучают сомнения: вдруг я опоздала, вдруг он не даст мне еще один шанс, вдруг я ранила его слишком сильно.

Хожу из угла в угол, то и дело посматривая на настенные часы. Мне давно пора выкинуть из головы все посторонние мысли и сосредоточиться на выступлении. Но что поделать, если разговор с Эриком стал для меня важнее всего на свете.

Надо действовать незамедлительно. Даже если ничего уже не исправить, хуже чем сейчас уже не будет. Разница во времени с Чикаго девять часов. Значит у Эрика восемь утра. Беру телефон и нахожу знакомый номер. Сердце бешено колотится, ладони вспотели. Была не была. Нажимаю. Слышу ответ: “Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети”. В чём дело? Может Эрик сменил номер телефона? Но разве тогда не должна стоять переадресация? Выжидаю десять минут и набираю Эрика снова. Всё то же самое. Я могла бы написать Эрику в мессенджер, но это не тот вопрос, который следует обсуждать в переписке.