Неделю назад Эрик девицу уволил. Еще бы! После того, как она натворила столько дел. Нахалке хватило наглости попросить дать ей возможность "уйти красиво". Я бы ни за что не согласилась, а Эрик пошел навстречу. Поэтому никто в офисе о позорном увольнении ассистентки не знает. У Луганской своя легенда — ей сделали предложение, от которого невозможно отказаться. Мне уже жаль ее будущего работодателя, пусть даже выдуманного.

К моему огорчению, именно сегодня Алина притопала за вещами. На нашем этаже ошивается нескончаемый поток опечаленных поклонников. На столе ассистентки красуются коробки дорогих конфет, макаруны и даже изящный букет цветов. Прямо проводы со слезами на глазах.

За тот час, что я наблюдала за сборами девицы сквозь стеклянные стены своего кабинета, от нее ушел уже шестой расчувствовавшийся молодой человек. Вижу, как к Луганской грустной поступью направляется седьмой воздыхатель.

Мне пора ехать в аэропорт и сейчас подворачивается великолепный шанс уйти, не говоря беспардонной нахалке ни слова. Бросаю на черноволосую макушку Луганской злобный взгляд. Я точно не буду по ней скучать. Собираю вещи и покидаю кабинет. Гордо прохожу, не удостаивая длинноволосое чудовище ни словом. С остальными сотрудниками мило прощаюсь.

Вызываю лифт. Слева пристраивается неприятный профиль. Поверить не могу, опять она. В руках коробка с вещами, конфеты, еле-еле вмещающиеся в подарочные пакеты, цветы. Делаю вид, что не замечаю Луганскую. Слышу какое-то противное щебетание.

— Здравствуйте, Александра. Поможете подержать коробочку? — ждет пару секунд мою реакцию. Делаю вид, что не замечаю ее. Любуюсь стальной дверью лифта. Девица картинно пожимает плечами и ставит коробку с пакетами на пол, оставляя в руке лишь пышный букет. — Нет так нет. Зря вы меня игнорируете. Я умею признавать поражение. Поздравляю вас, — смотрит с прищуром.

Не выдерживаю и поворачиваю голову, чтобы заглянуть бывшей помощнице в глаза.

— С чем? — вкладываю в вопрос всё скопившееся презрение.

— Ни с чем, а с кем, — глумливо усмехается Луганская. — С Эриком, конечно. Я проиграла. Вы победили.

Ненавижу ложь. Ненавижу притворство. Вспыхиваю, словно спичка.

— Это не игра, Алина. Ты поступила чудовищно. И за свое грязное поведение получила по заслугам. — Зачем-то горячусь я, акцентируя внимание на обидном эпитете.

— Смешная вы, — издевается Алина. — Эрику мое внимание льстило, уж поверьте. Да и к тому же за чувства не увольняют.

— За чувства может и нет, а вот за подлость — еще как. — Срываюсь я. Подхожу к стальной двери и зачем-то несколько раз яростно нажимаю на горящую кнопку вызова. Где этот чертов лифт? Девица фальшиво растягивает рот в улыбке, глядя мне прямо в глаза. По моим пальцам пробегает бешеная дрожь. — Как можно настолько не иметь совести, Алина? Ты что, не понимаешь, как сильно навредила своим поступком Эрику?

Луганская картинно хлопает себя свободной рукой по щеке и разевает рот, изображая ужас:

— Ой-ой-ой. Ну и поганка же эта Алина. Во всём-то она виновата. Не то, что вы — такая белая и пушистая, — выдерживает короткую паузу, затем вытягивает указательный палец и направляет прямо на меня. — Вам, Александра, не мешало бы получше посмотреть в зеркало, — высота голоса собеседницы опускается на несколько нот. — Я-то, может, ему и навредила, но вы — и только вы — разрушили Эрику брак! — небрежно убирает волосы за ухо. — Даже не представляю, как вы будете с этим жить. Дочери теперь расти без отца.

Что городит эта идиотка? Стою как вкопанная, не в состоянии пошевелиться. От услышанного теряю дар речи. Приезжает лифт, двери открываются. Алина подхватывает вещи с пола и, виляя бедрами, заходит в лифт. Встает между двумя расступившимися в стороны мужчинами, одаривая их белоснежной улыбкой.

— Аривидерчи, Александра. — Фальшиво растягивает слова, глядя на меня в упор. Двери лифта закрываются.

Меня пробирает небывалая злость. Как Луганская смеет в подобном меня обвинять? В чём интересно я виновата? В отличие от нее, я никогда не вешалась на Эрика и всегда держала дистанцию. Разве я когда-нибудь строила ему глазки? “Нет, нет и еще раз нет”, — утверждает разум. “Уверена?”, — ехидничают чувства, сея в душе зерно сомнений. Тело охватывает жар, лицо горит. Хорошо, что рядом никого нет. Я бы не вынесла, если бы сейчас пришлось улыбаться.

Заново вызываю лифт и спускаюсь на первый этаж. Вместо того, чтобы направиться сразу к выходу, захожу в кафе и заказываю бокал вина. За пару минут опустошаю его, ощущая в теле расслабляющее тепло. Надо немедленно выбросить всю эту ерунду из головы. Алина ляпнула это из зависти. Абсолютно очевидно, что она влюблена в Эрика и мечтает оказаться на моем месте. А уж сколько в ее арсенале грязных штучек и говорить нечего.

Расплачиваюсь с барменом, накидываю пальто и выбегаю на улицу. Завывает метель. В лицо ударяет ледяной ветер, облепляя открытую кожу снежными хлопьями. Запрыгиваю в подъехавшее такси. Мое прекрасное настроение испорчено.

Сегодня особая пятница — в Пушкин прибывает моя боевая команда во главе с госпожой Точилиной. Будем вершить великие дела вместе, централизованным фронтом. Утром прошу Юлю Коль выделить в пушкинском офисе четыре рабочих места. Одно находится прямо рядом с моим столом — конечно, для Маши. Спустя полчаса дверь пушкинского офиса распахивается и я слышу знакомый, звучный голос. Маша собственной персоной.

— Ау-ау! — громогласно говорит девушка. На Маше серое пальто-халат и яркий желтый шарф, обмотанный вокруг шеи. — Ну и что же никто меня не встречает? Есть тут жизнь? Похоже, пора поддать жару этому помпезному городишку.

У сотрудников лезут на лоб глаза, и они настороженно поглядывают на явившееся чудо-юдо. Вскакиваю с места и бегу к моей бесбашенной девочке.

— Маша! С приездом!

— Что у вас тут за траур? Почему такая адская тишина?

Коллеги тихонько посмеиваются, и я тоже непроизвольно улыбаюсь.

— Ты уже заселилась в гостиницу?

— Да, закинула по дороге вещи. Там тоже было мертвое царство. Я его слегка встряхнула.

Открывается стеклянная дверь и из кабинета выплывает Павел. Вид грозный.

— В чём дело? Почему вы так шумите, дамочка? — уперев руки в боки выговаривает начальник. — Вы не на базаре, а в офисе уважаемой компании.

— На базаре? — Маша презрительно осматривает Павла с головы до ног. — Это вы мне?

— А кому же еще, — гневится Павел, сжимая губы.

— Вот уж не знаю, к кому вы так обращаетесь, господинчик.

Глаза Павла лезут на лоб, из ушей того и гляди пойдет пар:

— Вы что себе позволяете? Вы знаете, кто я такой?

— Боюсь даже предположить. А теперь ступайте-ка по своим делам. Вас никто не приглашал вступать в разговор. — Девушка машет рукой, словно отгоняя назойливую муху.

— Как вы смеете разговаривать со мной в таком тоне? Немедленно представьтесь.

— Вы будете запоминать или записывать?

От издевательств Маши лицо Павла покрывается ярко-бордовыми пятнами, а ноздри раздуваются всё сильнее. Мне становится неловко и хочется сгладить ситуацию, но я не знаю как.

— Я сейчас охрану вызову. Говорите ваше имя немедленно! — бесится Павел, размахивая перед носом Маши указательным пальцем.

— Записывайте, неуравновешенный вы мой. Точилина Мария Евгеньевна. PR-директор.

Маша с довольной ухмылкой проходит дальше и плюхается на диван, задрав ногу на ногу. Открывает сумочку и достает пудреницу с зеркальцем. Неторопливо ее открывает, вытаскивает помаду.

— Что вы разгорячились-то в конце концов? Разве так подобает себя вести деловому человеку? — Маша покрывает губы розовым слоем и причмокивает. Павел смотрит на девушку ошалевшими глазами. Его грудь выпячена сильнее обычного, а глаза сверкают, бросая молнии. — Садитесь сюда. — Маша хлопает рукой по гладкой коже дивана. — Побеседуем.

Павел настолько разгневан, что теряет дар речи.