Почтовая служба находилась в восьми километрах от завода в селе Лозовая. Чтобы своевременно доставлять пакеты и письма, Климу дали лошадь по кличке Дуська. Это была молодая шустрая кобыла, которая резво бежала по степной дороге. К верховой езде Ворошилов привык с малолетства. Но в последнее время у него часто появлялись головные боли: это были последствия избиения Клима на Голубовском руднике. Особенно сильно чувствовались боли при быстрой езде, приходилось сдерживать Дуську, а иногда и спешиваться.

Однажды ему стало совсем худо. В полуобморочном состоянии он сполз с кобылы у моста через речку, абы как примотал повод уздечки к столбу и впал в забытье. В тот момент из Лозовой в Васильевку проезжал знакомый извозчик. Увидев беспомощного Клима, он помог ему подняться, усадил в фаэтон, а Дуську привязал сзади экипажа. Солнце палило очень сильно, и извозчик поднял кожаный навес. Находясь как бы в полусне, Клим не смог предупредить, что кобылица у него с норовом.

Когда тронулись, Дуська встала на дыбы и обрушилась передними ногами на фаэтон. Клим открыл глаза: около его плеча торчали лошадиные копыта. От неожиданности вскрикнул. Извозчик, резко повернулся: навес смят и пробит, а Дуська застыла в странной позе.

Извозчик успокоил кобылу, убедился, что с Климом всё в порядке, сказал с облегчением:

— Ну, брат, счастливый ты человек, ведь на волосок от смерти был. А если бы конские копыта ударили тебя...

После этого случая Ворошилову дали другую лошадь — старую, степенную...

Ворошилов называет свою курьерскую работу переходной ступенькой от школы к производству. В то же время он по-прежнему был тесно связан с ребятами-подростками, с которыми учился у Семёна Мартыновича Рыжкова, да и с самим учителем и его семьёй. Вместе с тем круг его знакомств расширялся. Появились новые друзья, рабочие Сергей Сараев, Павел Пузанов, Иван Придорожко, Епифан Плуготаренко и другие. Вместе они ходили вечерами на сельские танцы под гармошку, а в субботние или воскресные дни устраивали скромные пирушки на свежем воздухе на берегах прудов. Часто заводили разговоры о положении рабочих, заработках, штрафах, поведении заводских начальников, а также о событиях в стране или за её пределами.

Наряду с Васильевской земской школой открылась новая школа — для детей работников завода ДЮМО и молодых заводчан, желавших получить образование. С помощью Семёна Мартыновича Рыжкова Ворошилов наладил общение с учениками и учителями этой школы. В короткий период педагоги школы вовлекли Клима в свой круг, они снабжали его интересными книгами, помогали лучше понять прочитанное, вели дискуссионные беседы на разные темы. Климент Ефремович в зрелом возрасте так оценит общение с ними: «Всё это не проходило бесследно: я приближался к ним по своему развитию, не стеснялся высказывать собственное мнение, отваживался даже на спор с некоторыми из них»[26].

Работа курьера-рассыльного позволяла Климу детально ознакомиться с заводским и конторским бытом, расширяла его представления о разных гранях производственной и обычной, будничной жизни рабочих. Он видел, в каких невыносимо тяжёлых условиях трудились люди. На заводе почти всё делалось вручную. Рабочий день длился 12 часов. Нестерпимая жара в горячих цехах, сквозняки, антисанитария, отсутствие техники безопасности приводили к массовым заболеваниям, увечьям и гибели металлургов. Пять с лишним тысяч человек (рабочих и членов их семей) обслуживали всего три врача, пять фельдшеров, три акушерки и два аптекаря. 40—50 процентов работников в основных цехах не умели читать и писать, во вспомогательных цехах — и того больше.

В Старой колонии не было ни водопровода (воду привозили в бочках), ни канализации, ни мощёных улиц. Везде копоть, угольная, железорудная и шлаковая пыль, а в ненастье — непроходимая грязь.

Иначе жили иностранцы: администраторы, инженеры, мастера. В Новой колонии всё было добротно устроено, по-тогдашнему, конечно, времени. Климу приходилось часто бывать в двухэтажном доме главного бухгалтера завода Графа. У него была большая семья — восемь детей. Пока Клим ждал, когда их отец подпишет принесённые бумаги, эта детская ватага окружала Ворошилова и старалась вовлечь в свои игры. У Клима с детворой немца-бухгалтера установились дружеские отношения. Но при этом всегда в его душе щемила досада: почему у русских детей нет таких условий жизни?..

Большинство начальников из иностранцев вели себя высокомерно, презирали рабочих и унижали их человеческое достоинство. К их числу принадлежал и Граф.

Но были среди них и хорошие люди. Ворошилов называет начальника механического цеха Ганемана, начальника электроцеха Краузе, мастера чугунолитейного цеха Циммермана, относившихся к рабочим доброжелательно.

Особо нравился Климу начальник заводской лаборатории Блосфельд, культурный и образованный человек с чутким сердцем. Ворошилов нередко заходил к нему, и хотя тот плохо говорил по-русски, они беседовали по душам.

Благодаря работе курьера Клим познавал жизнь завода, его коллектива, у него завязались отношения с влиятельными мастерами и рабочей элитой. И всё-таки рамки конторы тяготили его. Ему хотелось туда, где из руды плавился чугун, варилась сталь, изготовлялись трубы, проволока, листовое железо и другая промышленная продукция. Он понимал, что именно там творится главное дело, ради которого существует и заводская администрация, и всякие вспомогательные службы...

Он стал проситься перевести его в производственную сферу.

Просьба Клима была удовлетворена, его перевели работать на водокачку помощником машиниста.

Что такое водокачка? Специальное здание, в котором располагается оборудование — пародвигатели, насосы и т. п. — для подачи воды потребителям. Именно это знал о водокачке Клим Ворошилов, когда впервые шагал от завода до неё целых четыре километра.

Мрачное кирпичное сооружение на берегу большого пруда не впечатлило его. У входа Клима встретил грузноватый мужчина средних лет, говоривший с сильным польским акцентом.

— Далеко топать, — не то спросил, не то констатировал он длинный Климов путь до водохозяйства. И сразу пояснил: — Вот отсюда мы подаём воду в заводские резервуары, а оттуда она идёт на охлаждение доменных печей и на другие, какие надо, нужды.

Дальше определил Климу условие работы. Дежурить он будет посменно с другим помощником машиниста: неделю — днём, неделю — ночью. Дневная смена начинается в семь часов утра и до семи вечера. Ночная, соответственно, с семи вечера до семи утра. Себя он представил Климу как непосредственного его начальника и велел называть паном Сгожельских, так как рождён поляком; в слове «поляк» он сделал усиленное ударение на «о». Сгожельских не заведовал водокачкой, он был старшим машинистом. Кроме него были ещё два сменных машиниста с помощниками.

Затем Сгожельских показал машинное отделение, где стояли большие паровые насосы, и спросил Клима, приходилось ли ему когда-либо иметь дело с машинами. Тот ответил, что бывал в заводских цехах, видел всякие машины: и паровые, и электрические, однако дела с ними не имел.

— Смотри и учись, — назидательно сказал поляк. — Машина вежливое обращение любит. Вот хотя бы эти насосы. Только недогляди — разлетятся.

— Как это «разлетятся»? — удивился Клим. — Они ведь железные.

— Вот и видно, что ты ничего в насосах не смыслишь. — Сгожельских поморщился. — Такая сильная машина требует ровной и большой нагрузки. А если будет потеряна тяжесть всасывания — а это и есть её нагрузка, — тогда что? — Он испытующе посмотрел на Ворошилова. — То-то. Не знаешь. — Понизил голос и, наклонившись к Климову уху, чуть ли не шёпотом закончил: — Тогда она сама себя разнесёт и нас с тобой ещё прихватит.

Он терпеливо, обстоятельно объяснял юному помощнику, что и как надо делать, и больше всего упирал на необходимость строго следить за водомерным стеклом и манометром, а также за всасывающими трубами. После этого требовательно добивался от Клима точного соблюдения своих указаний и сильно ругался по-русски и по-польски, если тот что-либо делал не так.