Размышляла об этом, она подобралась почти к самому помосту. Когда обнаружила это и спохватилась, отступать было поздно, Савва уже поднимался на сцену.

Так странно, так непривычно было видеть его в белой рубашке с закатанными рукавами, с небрежно повязанным синим шелковым платком вместо галстука. Кто, интересно, так красиво его завязал? Не сам же. Амалия, наверное… О, сегодня он играет на скрипке. Этого она еще не слышала.

— Говорят, это что-то фантастическое! — услышала Саша позади себя. Она украдкой обернулась — две дамы с интересом разглядывали Савву.

— Мне сегодня в городе так и сказали — обязательно послушайте, как этот мальчик исполняет “Лесного царя” Шуберта. — сказала одна из них, сверкая глазами.

“Вот как! Оказывается, о Савве ходят легенды. А он знает?”

— Любопытно… Еще и красавчик! — откликнулась ее подруга

“Красавчик? Хм…” — Саша взглянула на него будто в первый раз. Если бы они встретились как-то по-другому, она тоже могла бы так подумать. Мягкие каштановые волосы, бледное лицо, бархатные глаза… Что ж, драгоценный есть драгоценный. Ничего удивительного. Но в момент их знакомства она была просто не в силах замечать такие мелочи. А теперь просто привыкла.

— Да… и взгляд такой отрешенный. — продолжала первая дама.

Саша стояла близко и ей хорошо было видно Саввино лицо.

Если даме его взгляд показался отрешенным, то от Саши не укрылась неуверенность. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке. Но почему? Музыка — это его стихия, его радость и убежище, а мнение окружающих ему почти безразлично. Он играет скорее для себя, чем для других.

В этот момент их взгляды пересеклись. Савва нахмурился. Саша смутилась, виновато улыбнулась, опустила и снова вскинула на него глаза. Было видно — он злится, что она все-таки выполнила свою угрозу и явилась сюда, и в то же время рад, что она здесь. Будто она — единственная, кому он может доверить секрет, не боясь, что она его разболтает. Единственная среди чужих. Это слегка озадачило Сашу. С каких пор ему нужна поддержка? Раньше она за ним такого не замечала. Может его смущает публика? Или ему неудобно в концертной одежде? Шелковый платок ему точно мешал — он несколько раз подносил руку к горлу, как если бы что-то не давало ему дышать. Наконец не выдержал, развязал платок. Глубоко вздохнул. Поднял смычок.

Никто никогда не смог бы сказать, что это было плохо. Это было великолепно. Безупречно. Но ничего похожего на то, что она слышала возле озера, не было и в помине. Его музыки, парализующей, вызывающей желание обнять весь мир, летать, хохотать и плакать — ее больше не было. Казалось, играет идеально отлаженный музыкальный автомат.

Саша растерянно оглядывалась — слышит ли, понимает ли это кто-то кроме нее? Трудно сказать. Она же не знает, как это было раньше. Сейчас лица слушателей выражали что положено в таких случаях и ничего более. Но дело не в них. С Саввой творилось неладное, невозможное. Что же могло случиться? Понимает ли он сам, что происходит? “Хорошая мина при плохой игре…” — вспомнились ей ее вчерашние слова, — “ при плохой игре… То-то он так резко переменился! Он знал, что сыграет плохо! Но как? Откуда?”

Раздались аплодисменты, но Саша видела — Савва их не слышит. В его глазах была паника.

— Очень мило! — сказала дама позади.

— Да, техника на грани фантастики! И такой очаровашка… — сладким голосом согласилась подруга.

“Какой кошмар! Хорошо, что он этого не слышит.”

Савва неловко поклонился и покинул сцену. Саше хотелось пробраться к нему, что-то спросить или сказать… она сама не знала что, но чувствовала — надо. Но народу было — не протолкнуться. Она осталась на месте.

А на сцену тем временем поднялась Декаденция. Вот кто был прекрасен! Золотой венец волос, струящееся платье всех оттенков бирюзы, томный взгляд. Чувствовалось, что она в своей стихии — яркий свет, сотни глаз, устремленных на нее. Она выдерживала паузу, ожидая, пока наступит полная тишина и давая возможность собой полюбоваться. Саша вытащила телефон, включила камеру. Все смолкло.

— Дорогие мои! — начала Декаденция. — Нет слов, чтобы выразить, как я счастлива видеть вас! И как радостно мне сознавать, что высочайшее искусство поэзии имеет так много поклонников. Я хотела почитать вам сегодня что-нибудь из прежнего, возможно знакомого, но… Поэтесса сделала паузу.

— Но чувства меня переполняют, я улавливаю приближение своей музы, и крылья вдохновения поднимают меня над землей… Я прочту вам экспромт!

Она сложила руки на груди и начала читать Сашино стихотворение. Она была артистка! Взгляды, повороты головы, движения тонких рук… Все продумано до мелочей, все работает на образ! Саша даже подумала, что Амалии неплохо было бы поставить спектакль с поэтессой в главной роли. Но она тут же отмела эту идею — Декаденция не потерпит конкурентов на сцене. Она должна быть одна и сиять как чокнутый бриллиант. Саша хихикнула и заработала укоризненный взгляд от соседки.

Декаденция триумфально приближалась к завершению. Саша сделала целую кучу снимков — Филибрум будет счастлив.

После слов “И я волчицей вою на луну… “ поэтесса медленно подняла лицо к луне и так застыла. В толпе раздались отдельные хлопки, но Декаденция вдруг повернула голову к зрителям, медленно подняла руки и закрыла глаза. Все смолкли в ожидании продолжения. Декаденция постояла с закрытыми глазами, потом начала слегка раскачиваться. Потом сильнее. Творилось что-то странное. Саша быстренько перевела камеру в режим видео.

Совсем другим голосом, низким, грудным, в такт раскачиванию Декаденция нараспев произносила:

Черные тучи закрыли собою лазурное небо,

Чуткое ухо не ловит ни отзвука песни желанной.

Тих обездоленный град, угасают в отчаяньи музы.

А в подземелье Паук все плетет и плетет свою пряжу…

Юный наследник ослеп и оглох и закрыл свое сердце,

Светлые стражи бессильны, скрываются в Башне.

Кто разорвет паутину, кто черные тучи разгонит?

Пленник крылатый томится в неволе средь праха и тлена

И на зловонную черную пропасть смотреть не желает

Ждет избавленья от сумрачной дочери дальнего края

Девы, чей холоден взор и чье сердце как факел пылает…

В непроницаемом мраке насмешливо каркает Ворон,

Глядя, как валится мир в ненасытную злую утробу…

С минуту стояла мертвая тишина. Затем грянули аплодисменты. Декаденция очнулась. Она выглядела потерянной и озадаченной, будто не помнит, кто она и как сюда попала. Никто, кроме Саши этого не заметил. Нет, Амалия заметила. Она через всю сцену подбежала к Декаденции, взяла ее под руку и увела за кулисы.

Публика щедро аплодировала поэтессе, а Саше было не по себе. Что произошло? Что за странное стихотворение?

Амалия вновь выбежала на сцену. Она была взволнована. Дрожащим голосом поблагодарила всех за внимание, поздравила с праздником, напомнила, что по всему городу танцы, игры, угощение, что праздник будет продолжаться до самого утра, и торопливо покинула сцену. Народ начал расходился в предвкушении дальнейшего веселья. Наконец-то Саша смогла сдвинуться с места.

Куда теперь? Пойти узнать, что такое случилось с поэтессой? Нет, лучше найти Савву. Ей просто необходимо с ним поговорить! Хорошая идея, только где его сейчас найдешь? Она растерянно повела головой и вдруг… она едва поверила своим глазам. Вот это ей повезло!

Едва дыша, боясь спугнуть удачу, Саша подкралась и схватила за шкирку Каспара Хаузера.

— Попался, гаденыш! — она вцепилась в крупное, неприятно горячее, мохнатое ухо. Довольно противно было, но она продолжала крепко держать хухлика, стараясь не слишком привлекать внимание к их странной паре. Хухлик попытался было пискнуть, завозиться…

— Только попробуй! — шепотом пригрозила Саша. — Я крикну, что ты кошелек украл. Мало не покажется, будь уверен!

Хухлик сник, жалобно заскулил. Но Саша запретила себе человеческие чувства. С хухликом — по хухличьи. — сказала она себе.