— Спасибо за рассказ, Ксенофонт Харитонович! — Саша поднялась, пожала Ксенофонту руку на прощанье.

— Обратно-то поедешь?

— А когда последний паром?

— В двадцать один ноль-ноль. А в двадцать один сорок пять последний автобус. Следующий раз только в Агафьин день поеду, в среду. Праздник будет. Так что не опаздывай. — строго напутствовал паромщик.

— Постараюсь! Спасибо вам, Ксенофонт Харитоныч, до свиданья! — Саша перелезла с пироскафа на твердую землю.

— Погодь! — окликнул ее Ксенофонт. — Главного не сказал. Город наш мирный, спокойный, ничего там с тобой не случится. А вот заборов чугунных, старых берегись. Не лезь. Пропадешь. — серьезно сказал Ксенофонт.

— А что там? — опешила Саша.

— Запретная зона. Люди пропадают.

Саша заверила Ксенофонта, что через заборы не полезет.

— До свиданья, Александра Евгеньевна. Ищи, зачем приехала.

Саша вскинула глаза на Ксенофонта, но тот хохоча как ни в чем не бывало, махал ей бескозыркой.

— Найду, не сомневайтесь. — бормотала Саша, карабкаясь по узким ступенькам. Порыв речного ветра сильно качнул лестничку, и Саша замерла, вцепившись в перила.

— Осторожней там! — прокричал ей вслед Ксенофонт.

Саша так и не поняла, имеет он в виду шаткую лестницу или что-то другое.

И вот Самородье. Оно возникло внезапно, без предупреждения, лишь только Саша одолела последнюю ступеньку. Городок уютно устроился в окружении высоких холмов. Слева нависает серый, угрюмый. За ним ярко-зеленый, осень ему нипочем. В отдалении маячит белый, а позади всех выглядывает из тумана черный.

Саша стояла на краю небольшой площади, мощеной истоптанным до блеска булыжником. Посреди площади, как и обещал Ксенофонт, огромный провал, по краям окаменевшая черная пена по пояс высотой. Напоминает кратер уснувшего вулкана. Саша подошла ближе, заглянула в дыру — темно, дна не видно. Рядом с кратером — бронзовая статуя. Крылатый конь встал на дыбы, а на спине у него девочка. Агафья. Двухэтажные домики, выкрашенные в разные цвета, окружают площадь кольцом.

— Площадь Безобразова, д.1… — прочла Саша потемневшую табличку на ближайшем доме, бирюзовом, с бордовой дверью.

— Вот так сразу и Безобразова. — проворчала Саша, — Я понимаю, история и все такое… Но вот приезжает человек в первый раз, и на тебе — площадь имени колдуна!

Безлюдье. Ветер. Где-то постукивает плохо прикрытая дверь, полязгивают вывески магазинов, качаясь на темных от времени цепях. Саша растерялась. Она приготовилась прошибать лбом стены и сворачивать горы, а тут пустота. Тишина. Она медленно пошла вокруг площади.

На первый взгляд — городок как городок. В нижних этажах магазинчики. У дверей в живописном беспорядке теснятся вазоны с яркими осенними цветами. В одном из магазинов дверь гостеприимно распахнута, а в проеме вместо занавески болтаются длинные связки копченых колбасок. Верхние этажи жилые — в промытых окошках толстые коты нехотя гоняют сонных мух.

Узкие, темные улочки, мощеные тем же блестящим булыжником, разбегаются от площади во все стороны, прячутся за веревками с разноцветным бельем, протянутыми от дома к дому, за арками из девичьего винограда — не видно, что творится в пяти шагах от тебя.

Поколебавшись, Саша двинулась по одной из них вглубь города.

Ну и домики здесь! Впечатление такое, будто древние постройки не сносили, а надстраивали, подстраивали и перестраивали. Балконы, мезонины, печные трубы, застекленные веранды, высокие резные калитки, плети девичьего винограда, яблоки под ногами… Стены домов покрыты рисунками и исписаны очень странными стихами. Вот, например — нарисованная бабушка подставила нарисованное ведро под настоящую водосточную трубу. Снизу подпись:

“Источник хрустальный, живая струя!

О, как я мечтаю глотнуть из тебя! ”

Вот жуть! — пробормотала Саша, — Кто же такое пишет?

В соседнем доме разбитое окно закрыто фанерой, а на фанере — нарисованная женщина наблюдает за прохожими сквозь нарисованную же кисейную занавеску. И подпись крупными буквами:

“Я дома, вы в гостях, я знаю все о вас.

А вы не знаете, где бродите сейчас…”

Почерк немного детский — круглый и очень старательный. От этого в дрожь почему-то бросает. Но рисунок классный, живой. Кажется, что занавеска колышется от ветра, а женщина вот-вот спросит — чего, мол, бродите, охламоны?

Под скатом крыши соседнего дома бьет крыльями нарисованный белый конь… На него смотрит задумчивая девушка. И надпись:

“ Зову тебя, зову, не дозовусь…

Сама, возможно, к небу поднимусь!”

Странноватый какой-то городок. Может быть, в благополучное время Саша с удовольствием заблудилась бы в нем. Но сейчас она вздрагивала от пристальных взглядов нарисованных глаз, а приближаясь к очередному повороту затаивала дыхание — кто ее встретит?

Настенные люди читали газеты, показывали дорогу, выглядывали из окон, грозили пальцами прохожим… Вот живой рыжий кот, прижимая уши, шипит на брата-близнеца нарисованного охрой на стене. А вот… нарисованный карлик-пират выглядывает из-за водосточной трубы! Одет по-другому, в какую-то рвань, но это он! Саша остановилась. Вот и первый знак.

Над входом в дом красовалась ободранная вывеска “Всякая всячина”. Саша толкнула дверь, и хриплый колокольчик поприветствовал ее.

Все пространство магазина занимали стеллажи, заваленные, заставленные и увешанные разнообразными предметами. Дня не хватит, чтобы разобраться, чем здесь торгуют.

— Здравствуйте! — негромко произнесла Саша.

— И вам добрый день! — раздалось за спиной.

Среди всякой всячины обнаружилась живая душа — крупная блондинка в голубом платье. Улыбается и молчит. Саше вдруг стало до того неловко, что захотелось спрятаться под капюшоном. Но она взяла себя в руки, улыбнулась в ответ и с рассеянным видом пошла вдоль стеллажей.

Название магазина себя оправдывало. Должно быть, любой житель этого городка, если ему чего-то в жизни не хватает, идет именно сюда. Здесь было все — от зубных щеток до садовых леек. Саша плутала по магазину, как по лабиринту, а хозяйка неотступно следовала за ней, не переставая улыбаться, и чем лучезарнее становилась улыбка, тем сильнее Саше хотелось сбежать. И она уже почти собралась это сделать, как вдруг взгляд ее упал на интересную тетрадку в кожаном переплете. Она взяла ее в руки. Толстая, теплая, увесистая… Мягкая обложка из грубой коричневой кожи, обрезана, кажется, вручную. Закладка из обрывка веревки с маленьким бубенчиком на конце. Плотные, желтоватые листы старательно прошиты красной ниткой. Саша не находила в себе сил положить тетрадь обратно на полку.

— Нравится? — спросила хозяйка.

— Очень! — честно ответила Саша.

— Дочка моя делала! — похвасталась хозяйка, — Из старого сапога. Я чердак разбирала, нашла сапог. Куда его один? Хотела выкинуть, а она говорит, оставь, у меня идея есть. Такая чудачка! Клумбы у входа видели? Ее работа.

Саша похвалила клумбы. Женщина расцвела.

— Доченька моя… Талантище, хоть и подкидыш.

— Подкидыш? — вырвалось у Саши.

— Ага, — спокойно кивнула женщина. — У нас бывает. Нормальное дело. Кому не надо — нам везут. А мы детишек любим, пропасть не даем. Вон они какие вырастают!

Саша погладила тетрадь, положила на место.

— Не хотите из старого сапога?

— Не в этом дело. — вздохнула Саша. — Она прекрасна. Просто… — она осеклась. Не станешь же объяснять незнакомой женщине, что тебе нельзя иметь такие вещи. — …просто у меня денег нет.

— Возьмите так. В подарок. — раздался тоненький голосок. Из-за стеллажа шагнула девочка лет десяти с рыжими косичками и в круглых очках.

— В подарок? — растерялась Саша.

— Она вам понадобится. Я вижу. — серьезно сказала девочка.

Ну разве можно было отказаться?

— Спасибо. — Саша прижала тетрадь к груди. — Как тебя зовут?

— Алиса.

— Спасибо, Алиса! Мне она очень, очень нравится! Я бы тебе тоже что-нибудь подарила, но у меня нет ничего…