С Саввой хоть разговаривать можно, и он нормально ко мне относится. Не то, чтобы с симпатией, но, по крайней мере, не фыркает, как Лев и не кривит физиономию, как Декаденция.

Сказать честно, мне с ним тревожно. И он здесь не при чем. Но когда я на него смотрю, у меня возникает такое чувство… Будто я должна что-то вспомнить. Это не дежавю, я уверена, что мы никогда раньше не встречались. Я бы его запомнила. Именно — что-то вспомнить. Это ужасно утомительно.

Но зато сегодня я видела такое, чего никогда не смогу забыть. Я и представить себе не могла, что на простой пан флейте можно так играть! И надо было их видеть. У Саввы было такое лицо — словами не описать. Обычно он хмурится или равнодушен ко всему. А в тот момент у него на лице отразилось просто нечеловеческое счастье. И в то же время — невозможность этого счастья. Глупо звучит. Но это было именно так. А Цинцинолла… Я теперь понимаю, почему люди сходят с ума, если встречают музу.

Я только не понимаю, почему этого не происходит со мной. Может быть я тоже драгоценная? Но это значит — моя мама муза. А я точно знаю, что это не так… Получается, что я, хоть и человек, но… тоже не совсем человек?

Ладно, какой смысл об этом размышлять!

P.S. Я так и не смогла помочь Эоле, и от этого на душе скребут кошки. Но я не могу себя заставить что-то написать. Дневник — это совсем другое, а то, что посоветовала мне Молчун… Мне ужасно стыдно, но я боюсь. Конечно, я все рассказала и Кларе и Бэлле. Но Бэлла сердится на Эолу, говорит, что ничем уже не может ей помочь. Но по-моему, она ее просто жалеет, и других муз тоже, и страдает от того, что бессильна что-то сделать. А Клара до смерти боится башни. Она ускользает под любым предлогом, чуть только я завожу разговор об Эоле.

И я ума не приложу, как мне выполнить мое легкомысленное обещание.

Про сад я забыла написать. В нем повсюду таинственные уголки. Жуки-фонарщики и ароматы. Скамейки, калитки и развалины. Я не разобралась пока, как и куда в этом саду перемещаться. В нем можно по-настоящему заблудиться. Я хотела там сегодня погулять, но Бэлла сказала, что одной мне нельзя отходить далеко от дома. Но я успела кое-что заметить — В глубине сада, за густыми зарослями жасмина, я обнаружила высокую каменную стену, увитую розами и невероятной красоты кованую калитку. Но именно туда-то мне и запретили входить! Бэлла буквально оттащила меня оттуда и была очень сердитой. Вот ведь подлость!

У меня постоянное чувство, что за мной кто-то наблюдает. Где бы я ни была. В доме. В саду. Вот я сижу сейчас на своей верхотуре, пишу, никого не трогаю. Посмотрела в окно — а там кто-то стоит и, задрав голову, смотрит в мое окно! Мне не показалось, я уверена! Это был кто-то живой. Ни Бэлла, ни Клара, ни кто-то из драгоценных — я бы их узнала. Они все высокие, а этот — небольшого роста, но повыше хухлика. Значит кто-то пробрался в сад и смотрит в мое окно. Хорошо, что моя комната высоко, и он не мог ко мне заглянуть.

И еще кое-что меня беспокоит. Бэлла ведет себя странно. Она постоянно носит что-то в кусты, когда думает что ее никто не видит. Но мне пока заняться особо нечем, поэтому я внимательно наблюдаю за происходящим. Так вот, утром она пошла в кусты с ведром и тряпкой. Зачем? Днем потащила туда корзинку с едой. И сейчас. Уже очень поздно. Но вот только что она опять прокралась в кусты, неся подмышкой что-то объемное. Я не поняла что. Мне очень интересно, что все это значит. Спросить Бэллу я не решаюсь. А кого-то другого спрашивать не хочу. А вдруг это Бэллин секрет, а я выдам ее ненароком. Поэтому буду наблюдать и выясню, в чем дело.

***

Савва явился ни свет ни заря. Саша столкнулась с ним внизу, в холле — она сползала со своей верхотуры, предвкушая фантастический Бэллин завтрак.

Разумеется, юноша был приглашен к столу. Не поломавшись хотя бы для приличия, он уничтожил целую сковороду омлета с грибами, а потом вздохнул и прибрал еще полбанки вишневого варенья. У Саши закралось подозрение, что Савва неспроста как на работу является каждое утро в этот гостеприимный дом — его манит Бэллина стряпня.

Клара не появлялась. Визит в Башню Защиты дался ей нелегко, она почти не выходила из своей комнаты. И только когда Саша и Савва уже надевали ботинки, она вышла к ним. Бледная, с тусклыми глазами, она куталась в красный шерстяной платок — никак не могла согреться. Слабо улыбнувшись обоим, она подозвала Савву, отвела его в сторону и что-то пошептала ему на ухо. Он молча кивнул, бросив быстрый взгляд на Сашу. А та переминалась у двери, делая равнодушное лицо, и чувствуя себя глупо и неловко.

Наконец вышли в сад, понурый и печальный после ночного дождя.

— Пешком? — сухо спросила Саша. Она решила держаться холодно и отстраненно. Нечего при ней шептаться!

— Пешком. — как ни в чем не бывало ответил Савва.

Он свернул с дорожки, ведущей к воротам и направился к зарослям жасмина.

— Из сада прямо в библиотеку? — удивилась Саша.

— Куда угодно. Главное — выбрать нужную калитку.

— Савва… — Саша быстренько отменила свое решение, — а давай пройдем через Музеон. Мне так хочется его увидеть!

Он помотал головой.

— Но почему?

— Клара просила не водить тебя в Музеон. — неохотно ответил Савва.

— Это она тебе перед выходом сказала?

Он кивнул.

— Там сейчас… Не очень хорошо. Музы уже давно живут без инспирии. Они голодные, и… Клара не хочет, чтобы ты это видела.

— Пожалуйста! Я не скажу Кларе, клянусь!

— Не могу. Я обещал. А ты проболтаешься.

— Я уже видела то, чего не должна была, — напомнила Саша, — и не проболталась. Пока…

Она смотрела на Савву в упор. Он нахмурился.

— Шантаж?

— Ну что ты! Очень большая просьба. — улыбнулась Саша.

Савва вздохнул, припертый к стене.

— Хорошо. Но уйдем, как только я скажу!

И свернул с дорожки в жасминовые заросли. Мысленно потирая руки, Саша поспешила за ним. Савва шел быстро и уверенно, ловко подныривая под мокрые ветки. А Саша еле успевала уворачиваться от душистых брызг. Наконец подошли к чугунной калитке, очень похожей на ту самую, с которой все началось.

Саша зажмурила глаза, затаила дыхание — неприятный переход в башню защиты был еще свеж в памяти.

— Это необязательно, — прозвучал насмешливый Саввин голос, — Музеон тебе не Серая гора.

Но Саша, вопреки своей воле придержала дыхание. Не открывая глаз, сделала шаг, еще один…

— Дыши спокойно, что ты надулась?

Она выдохнула, осторожно вдохнула. Открыла глаза…

Лес. Полумрак. Невыносимая тишина.

Узкая тропинка начинается прямо от калитки, заплетается между стволами и растворяется в зеленом сумраке.

— Это… Музеон?

— Дорога в Музеон. Боишься? Можем вернуться.

— Я не боюсь.

— Не оглядывайся, не смотри по сторонам. Только под ноги. И что бы ни случилось — не сходи с тропинки. — сказал Савва и пошел вперед. Саша двинулась следом — тропинка была слишком узкой для двоих.

Лес. Тихий, темный, угрюмый. Обхватил со всех сторон, обнял мягкими лапами, сдавил горло — воздух плотный, тяжелый, как вода в заросшем пруду.

Почему так тихо? Где птицы, где ветер, где шелест, шорох и треск? Даже веточки под ногами не хрустят. Вспученные корни деревьев будто пытаются выдрать себя из земли, поймать глоток свежего воздуха — но не вырваться, не вздохнуть. Кроны уползают в неведомое, забрав с собой небо и свет.

Толстенные стволы, земля между ними — все заросло пышным, зловеще-зеленым мхом. Может в нем все дело? Захватил пространство, поглотил все живое, пожрал звуки, не оставил места ни травинке, ни хрусту ветки, ни птичьему писку — только пышная мякоть повсюду. Обломанные сучки на деревьях выглядывают из-под мохнатых зеленых наплывов как недобрые глаза из-под тяжелых век.

— Мертвое все… кроме мха, — пробормотала Саша.

— Он разрастается с каждым днем. — тихо ответил Савва, — И лучше тебе не трогать его.