Вот он, знак, о котором говорила Кассандра. Не получится спрятаться. Она обещала. Она сделает то, что должна.

— Ты отведешь меня туда?

— Если ты этого хочешь. — ответил он, повернувшись к ней и пристально глядя ей в глаза.

“Какой-то он странный сегодня. На себя не похож.”

У Саши неприятно заныло под ложечкой. Предчувствие беды. Она решительно от него отмахнулась.

— Ты смеешься? Музы бунтуют, Льва забрали. Все разваливается на глазах. А я… Кассандра нашлась, и я больше никому не нужна. Домой мне нельзя. Конечно же, я хочу!

— Хорошо. Помнишь место, где мы посадили Трики? Если там свернуть в лес и идти прямо, то придешь к упавшему дереву. У него корни торчат из земли. Как замшелая арка. Оно там одно такое, не перепутаешь. Встретимся возле него когда стемнеет.

— Я знала, что ты мне поможешь. — она взмахнула рукой на прощанье и направилась в сторону библиотеки.

— Саша! — послышалось за спиной. Она застыла на месте.

Первый раз Савва обратился к ней по имени, раньше он этого как будто избегал. И голос его прозвучал так, будто он не сказал ей самого главного, и вот наконец решился. Она обернулась. Что же такое с ним творится? Он подошел совсем близко, отступил пару шагов назад, снова шагнул к ней, остановился, крепко сцепив пальцы и кусая губы.

— Что? — не выдержала Саша.

— Ничего. — выдохнул он. — Хотел сказать… по лесу иди, не останавливаясь. И не смотри по сторонам. Чтобы не получилось, как в прошлый раз. А лучше беги.

И он быстро, не оглядываясь, пошел в сторону города.

Саша растерянно посмотрела ему вслед, пожала плечами и направилась в библиотеку. Ей надо было где-то отсидеться до вечера.

Савва провел бесконечно длинный, мучительный день. Вернувшись домой после встречи с Сашей, он мимоходом бросил, что будет весь день заниматься, заперся в своей каморке и принялся терзать ни в чем не повинную скрипку, пытаясь вытащить из нее то, чего не мог отыскать внутри себя. Но что может сказать кусок дерева, если молчит живая душа? А в ней пусто, как в пересохшем колодце.

Карла Иваныча он видеть не хотел. Если учитель поймет, что Савва ничем не занят, то обязательно попытается начать разговор. А это сейчас ни к чему. Учитель отсылает его, не хочет больше видеть. И правильно! Кому он такой нужен? Он сам себя не хочет видеть.

Он упрямо продолжал свое бессмысленное занятие, в нелепой надежде, что вспыхнет в нем хоть маленькая искорка, мелькнет хоть бледная тень того, что он чувствовал еще совсем недавно. Это было бы последним шансом для него и спасением для Саши, твердил он себе, прекрасно понимая, что врет себе. Он не посмеет. Даже если бы дар вернулся к нему прямо сейчас, он не смог бы бросить Цинциноллу. Саше все равно придется отправляться на съедение к Утробе.

Если дать этим мыслям волю, то с ума сойти недолго. Поэтому он не выпустит из рук скрипку, пока не настанет время уходить.

Довольно скоро он понял, что играть нет смысла. С таким же успехом можно колотить палкой по забору. Он сдался. Теперь он бесцельно возил смычком по струнам, сосредотачиваясь на безобразной мешанине, что выходила из-под его рук. Так немного легче. Резкие, тревожные, болезненные звуки заглушают и растворяют мысли. Значит, так и надо. Громче… Быстрее… Руки должны обогнать голову. Нельзя думать. Ни о себе. Ни о ней. Ни о том, что он сделает сегодня. Ни о том, во что превратится его жизнь завтра. Если он уже сейчас отвратителен себе, то что будет дальше?

Еще быстрее… Это он умеет. В его музыке больше нет души, так он будет рвать струны. Как сказал учитель — пока кровь не брызнет. Вот и пусть! Теперь так и будет. Для этого ему не нужна Цинцинолла, то что он делает сейчас, привело бы ее в ужас. Но может быть в этом выход?

Он уже не может быстрее, его возможностям тоже есть предел. И снова мысли, такие яркие, выпуклые, мучительные. И опять Саша, Саша, Саша!

Площадь Безобразова… Тусклый фонарь… Одинокая фигурка на каменной тумбе под дождем. Она дрожала от холода и страха и вода стекала с ее волос. Она подняла на него глаза, испуганные, загнанные, но такие чистые, прозрачные… Она доверилась ему, приняла его помощь. И с этого момента желание ее защитить впилось в него как заноза, как рыболовный крючок. Он не хотел сам себе в этом признаваться и под страхом смерти не признался бы ей. Злился на нее за то, что она ворвалась в Музеон и перевернула его жизнь с ног на голову. За то, что она есть на свете. И на себя — за то, что не в силах защитить ее от того кошмара, на который сам же ее обрекает. Он пытался, но потерпел неудачу. И все, что он может теперь — вымещать свою злость на скрипке.

С визгом лопнула струна, обожгла ему руку. Дверь открылась на пороге стоял Карл Иванович.

— Чем ты занят? Что за какофония?

— Сен-Санс. — улыбнулся Савва. — “Пляска смерти”. Не узнал?

— У тебя кровь на руке.

— Ты сам сказал играть, пока кровь не выступит. — спокойно ответил Савва.

Положил скрипку и вышел.

***

Гроза который день бродила вокруг Музеона, и каждый раз уползала, сердито ворча. Сейчас она была настроена серьезно. Молнии трещали в небе, раскаты грома подбирались все ближе, ветер проносил облака пыли, духота становилась невыносимой.

Сумерки и подползающая гроза окунули город в черноту, стемнело как-то внезапно и тревожно.

Саша вынырнула из жасминовых кустов, остановилась, взглянула на исхлестанное молниями небо, на сумрачный сад, на светлый дом с черными провалами окон. Всего за несколько дней он стал ей родным. Глаза начинает щипать при мысли, что возможно она видит этот дом в последний раз.

Как хочется вбежать, грохнув дверью, крепко обнять на прощанье Бэллу, заглянуть в Кларины переменчивые глаза, почесать за ушком меховую негодяйку Молчун! Нельзя. Они разгадают ее намеренья и сделают все, чтобы ее остановить. А она не может рисковать, поэтому подло сбежит, не попрощавшись. Она никогда их не забудет.

Саша застегнула поплотнее куртку, нахлобучила капюшон. Пора. Сверкнула молния, осветив безжалостным светом сад. Раскат грома заглушил Сашин испуганный вскрик. В свете молнии Она увидела Бэллу. Та стояла, перегородив ей дорогу.

— Куда? — тихо спросила она.

— Надо. — так же тихо ответила Саша, глядя на нее в упор.

Ветер трепал Бэллины волосы, делая ее похожей на Медузу Горгону. И суровый взгляд любого мог бы обратить в камень.

— Не пущу. — грозно сказала Бэлла,

— Не выйдет. Я быстро бегаю.

— Крик подыму.

— Только хуже мне сделаешь.

— Хоть жить останешься.

— Это будет не жизнь.

— Мать твою потеряла… теперь тебя… — прошептала Бэлла, прожигая Сашу насквозь своими черными глазами.

— Бэлла… Пожалуйста, дай мне уйти.

Они стояли не шевелясь и смотрели друг на друга как враги. Молния с треском осветила их лица, шарахнул гром.

Бэлла опустила глаза, шагнула в сторону.

Саша бросилась бежать. Остановилась, обернулась. Бэлла провожала ее взглядом, зажав себе рот обеими руками. Саша кинулась к ней на шею, крепко обняла. И, не оглядываясь, кинулась вон из сада. Гром ударил ей вслед. Затем все смолкло, будто мир затаил дыхание. И вдруг яростный ливень обрушился с веселой злостью на сад, на дом, на Музеон…

Молчун из окна мансарды смотрела на черный сад, где все стелилось по земле от дождя и ветра. Ее синие глаза вспыхивали красным в свете молний. Вошла мокрая насквозь Бэлла, встала рядом. Погладила дрожащей рукой. Анимуза смерила ее укоризненным взглядом.

— Не удержала. — тихо ответила Бэлла, — Кто бы удержал? Ей дома хуже, чем в Поганой яме.

Дождь хлестал, словно наверстывая упущенное за последние несколько дней. Саша промчалась сквозь сад, выбежала в поле. Немного осталось. Около Трики Торна свернуть в лес, а там совсем рядом! Она устала бежать, пошла быстрым шагом. Сбросила капюшон, расстегнула куртку — все равно мокрая насквозь. Можно было бы бросить ее совсем, но в кармане остался Алисин блокнот — жалко. Теперь он ей вряд ли понадобится. Но пусть останется как талисман.