— Что за проклятье?

— Слушай, не болтай. Расскажу.

…Агафья красавицей выросла. И не было в Самородье парня, который по ней не вздыхал. А она и бровью не вела. Замуж звали — не шла. На свободе хотела жить.

И вот раз пришли в Самородье люди из дальних земель. Муж с женой и молодой парень, сын ихний. Тоже беглые, понятно. Остались. Парень-то, ясное дело, Агафью увидел и присох намертво. И ее время, видать, подошло — полюбила его.

И все бы хорошо, но только жила в Самородье ведьма. Ну ведьма и ведьма, не пакостишь — живи себе. Только дочка ее в того парня влюбилась. Уж как она старалась его у Агафьи отбить — и заговоры, и привороты и отвороты — все без толку. Пришла к Агафье. Отступись, говорит, свет белый мне без него не мил. А Агафья ей: он, говорит, не козел на поводке. Хочет — пусть идет. А гнать не стану. А ты, говорит, напрасно ворожишь. Человечья воля — не игрушка.

С тем ведьмина дочка и ушла.

А Агафья к свадьбе готовиться стала. Приходит ведьма сама. Отступиться просит. Ты, говорит, вон какая красавица, выбирай любого. А дочка моя руки на себя грозится наложить.

А Агафья и ей те же слова. Силой, мол, не держу, а гнать не стану. А дочке скажи: чужое схватишь — семь раз заплатишь. Ушла и ведьма ни с чем. А дочка ее повыла-повыла, а потом на болото пошла, да и не вернулась.

Сильно опечалилась Агафья, хоть вины ее в том не было. К матери, к ведьме то есть, пришла, да так и сказала. А та говорит, не держу мол зла на тебя, над сердцем своим никто не властен. На том и успокоилось все. Агафья молодая была, не знала еще, как неутешно и памятливо материнское сердце.

Еще сколько-то времени прошло, Агафьину свадьбу стали играть. Всю деревню позвали, как полагается. Пришла и ведьма. Подарки молодым принесла. А как стали гости вставать, поздравлять жениха с невестой и желать им счастья, поднялась ведьма, достала из кармана порошок в пригоршне, на гостей дунула. Они и поснули чародейным сном, и жених с ними. Одна Агафья не спит.

И говорит ведьма, мол, прокляла бы я тебя, змеищу рыжую, да кто-то сильный тебя защищает. Боюсь ее.

А отродье твое прокляну. Ни одна девка в твоем роду не вырастет при матери, до тех пор, пока все твое племя поганое не выведется. А ты, говорит, стерва, узнаешь, как материнское сердце слезами кровавыми умывается. И любой, кто с отродьем твоим свяжется, головой поплатится. Из другого кармана порошок достала и на Агафью сдунула.

Тут гости все проснулись, не видали они ничего, не слыхали да так и не узнали.

Бэлла перевела дух.

— А дальше что? — спросила Саша, едва дыша.

— Дальше слушай…

Родилась у Агафьи дочка. Вся в мать, красавица, только волосы как у отца черные. Выросла, замуж вышла, дочку родила, да через три дня ушла на болота и не вернулась.

— Как? Почему? — прошептала Саша.

— А кто ее знает. Может в помешательство пришла, может поманило что-то. А может что похуже. Кто теперь узнает?

Сильно убивались Агафья с мужем. Только горевать им было некогда — младенчик на них остался. Девочка черноволосенькая, Агния назвали.

Выросла красавицей, как мать и бабка. Пришло время, стали сватать ее, а Агафья на дыбы встала — не отдам, не пущу! А ну как родится у нее дочка, так и Агнюшу потеряем.

Агния плачет, не понимает ничего. Делать нечего, рассказала ей Агафья о проклятьи. А Агния ей и говорит: “ Не пустишь меня, бабушка, замуж, не будет у меня детей, род наш прервется. Как ни поверни — а проклятье сбудется. Пойдем к той ведьме, попросим снять его. Я перед ней ни в чем не виновата.”

Агафье то как нож по сердцу — гордая была. Да внучку жалко. И проклятье в роду оставлять не хотела. Пошла.

А ведьму уж совсем к земле пригнуло, лет сто ей, не меньше. А злоба так и брызжет из глаз.

Поклонилась ей Агафья. Просит простить, проклятье снять. Она ей с лихвой заплатила, а внучка чем виновата?

Выслушала ее ведьма. Захохотала. Отвечает — снимется проклятье, если мальчик родится.

— И что? Родился?

— Не было пока мальчиков в вашем роду. — твердо ответила Бэлла. Одни девочки.

— А с мамой-то что?

— С мамой… Бабка твоя, Агриппина, на болотах сгинула. А дед твой пошел ее искать и тоже не вернулся. Я Ариадну к себе взяла, как дочку растила. Очень ее любила. Потому и вытолкала отсюда вон.

— Но зачем? Разве ей что-нибудь угрожало?

— Боялась я за нее сильно. Думала, будет далеко — проклятье не достанет. А вот видишь — достало. И тебя зацепило. Без матери осталась. Теперь вот за тебя боюсь.

Саша поежилась.

“Получается, что и папа пострадал. Как ведьма обещала. Светлана превратила его в говорящий манекен. И выходит, что из-за мамы. Значит и я…”

— Бэлла, а откуда ты все это знаешь? Это же было так давно. Может все неправда?

— Кассандра не только будущее видит. Прошлое тоже. — она помолчала. — Ехала бы ты отсюда! — сказала она грубо, встала и поковыляла к дому, оставив Сашу в полном недоумении.

“ Ну вот. И Бэлла туда же. Проклятье? Оно ждет меня дома. Никуда я отсюда не уеду!”

***

Саша прокралась в дом, поднялась тихонько к себе на верхотуру и угнездилась с ногами на кровати, молясь Великим Хранителям, чтобы никто ее не услышал и не заметил. В библиотеку она решила сегодня не возвращаться — смысла нет, дело идет к вечеру. А вот поразмыслить кое о чем ей не помешает.

— Молчун!

— Что? — донеслось сквозь зевок из-под кровати.

— А пойди-ка ты погуляй, пожалуйста.

— Не хочу.

— Ну пожалуйста, уйди! мне подумать надо.

— Ну и думай себе на здоровье. Я-то при чем?

— Ты будешь подслушивать.

— Считаешь, в твою голову может забрести мысль, достойная быть подслушанной? Ну-ну… Ладно уж, поберегу свои уши.

Молчун выбралась из-под кровати, смерила Сашу презрительным взглядом и неторопливо покинула комнату. Саша закрыла за ней дверь, прыгнула на кровать.

Ей не терпелось додумать мысль, посетившую ее в Кассандрином доме. В Музеоне никто новый не появлялся. Превращение музы в азуму не прошло бы незамеченным для альбинатов. Кассандру похитил кто-то из драгоценных. И оскурата натравил. И надо выяснить — кто?

Саша вытащила из рюкзака альбом. Без бумажки мыслей не собрать.

“С чего начать? Наверное, надо попытаться понять, на кого была охота — на меня или на Кассандру?” — Саша покусала карандаш.

Если бы на Кассандру, то оскурат на ней бы и остановился. Зачем он пошел на второй этаж? Наверное все-таки за мной он пришел. Ну или за нами обеими. Это уже не важно, если его целью была я.

Но откуда он знал, что я наверху, если к Кассандре я забрела случайно? Я ведь сама на знала, что буду у нее. Кто-то следил за мной… Карлик, Каспар Хаузер! Ну конечно, он! Он спрятался в саду, выследил меня, увидел, что я вошла к Кассандре и побежал к хозяину! Хорошо, с этим ясно.

Кто хозяин? Кому я понадобилась… Что во мне такого особенного? Ничего. Есть мнение, что я умею летать на Пегасе. Кто в это верит? Клара, Филибрум. Вроде бы Бэлла. А может быть никому я не понадобилась, а наоборот, помешала? Нет, скорее понадобилась. Иначе зачем было подсылать ко мне карлика с письмом?”

Саше нравился ход собственных мыслей. Путем нехитрых умозаключений она кое-что выяснила. Дальше поехали.

Она записала в столбик имена драгоценных.

Клара, Бэлла, Филибрум, Савва, Карл Иванович, Платон Леонардович, Амалия, Декаденция, Лев.

Вот вы все, голубчики. Кому-то из вас я понадобилась. Зачем?"

Для начала Саша решительно вычеркнула из списка Клару. Ее происхождение — ее алиби. Она давно очутилась бы в башне, если бы связалась с болотной нечистью. Альбинаты свое дело знают.

“Филибрум… Он еле передвигается, то и дело прилечь норовит, где ему плести интриги! А вдруг он притворяется? Нет, вряд ли. Шкаф-то на него в самом деле упал. Да и трудно притворяться целый год. Хотя…”