Напротив Филибрума Саша изобразила знак вопроса.

“Бэлла? Она смогла бы командовать оскуратом. Она кем угодно сможет командовать, если захочет. НО… Даже если бы это была она, вряд ли она стала бы рисковать Кассандрой. Вон как она побледнела, когда стало известно… Чуть не упала. И потом, она такая добрая.”

Саше стало стыдно. Она решительно вычеркнула Бэллу.

— Ты как всегда не о том думаешь…

— Ты опять здесь? — Саша и не заметила, как Молчун прокралась в комнату.

— Там холодно. И я все равно тебя слышу. ты не умеешь думать тихо.

— Ладно. — Саша нехотя поднялась, с досадой захлопнула дверь. — Почему я не о том думаю? А о чем надо?

— Упускаешь из вида кое-что. Способность летать на Пегасе можно использовать по-разному. Как и любой другой талант.

— Но как?

— Я-то откуда знаю? Просто тебе пищу даю для размышлений.

“Она права. Но как догадаться? Как я могу понять — зачем, если не знаю — кто? Надо исходить из того, кто мог подчинить себе оскурата.”

— И дружить с Утробой.

— С Утробой? Так она существует?

— А как же. И ей-то ты и нужна, ведь оскураты — ее слуги. Значит без нее не обошлось.

“Ух, как все закручивается! Хорошо, попробуем представить, кто мог служить Утробе. Да кто угодно! Но опять таки… Филибрум чисто физически не способен на такую активность. Бэлла не стала бы рисковать Кассандрой, она ее любит. Клара не драгоценная. Их вычеркиваем. Пока все правильно. Кто там дальше? Савва.”

Саша посмотрела в темное окно. Задумалась.

“ Чисто теоретически — мог бы. Но он слишком сам по себе. С трудом представляю, что он может кому-то служить. И потом — сколько мы с ним бродили по всяким глухим местам. Уже сто раз мог бы привести меня к оскурату! Он же этого не сделал! В лесу тогда меня вытащил! Нет, это не он.”

Саша со вздохом облегчения вычеркнула Савву из списка.

“ Карл Иваныч? Нет. Он меня по-настоящему боялся, когда увидел, в башню хотел отвезти. И Платон Леонардович не годится — он меня сегодня еле узнал. А может притворялся? Нет. Он слишком занят своими разработками. Не он.

Амалия… Темная лошадка. Я ее почти не знаю. Соблюдает нейтралитет, ни за меня, ни против. Саша вывела жирный знак вопроса напротив Амалии. Подумала и добавила восклицательный.

Декаденцию она вычеркнула без размышлений. Надо быть полной дурой, чтобы связаться с такой дурой. А Утроба вряд ли уж совсем дура.

Остается Лев. Три восклицательных. Годится на роль злодея больше, чем кто бы то ни было. Высокомерный, амбициозный, ради своей цели по головам пойдет.

— Слишком очевидно, тебе не кажется? Было бы разумно в этом случае хоть немножко притвориться.

— Может не считает нужным. Думает, он умнее всех. А может слишком зол на меня, вот оно и лезет наружу. Как бы то ни было — он мой главный подозреваемый. А на втором месте Амалия. Еще Филибрум под вопросом — третье место. Вот за ними и надо понаблюдать. И их остерегаться.

Уф-ф. Теперь можно и отдохнуть немножко. Заслужила. Надо будет попозже Савве рассказать. Придется. Ей помощь понадобится, а Савва по уши влип, ему деваться некуда. Саша вырвала из альбома исписанный листок, сложила, сунула в карман.

Теперь можно и поспать. А потом проснуться и подумать, как дальше быть и что делать. Может Савва что-нибудь подскажет. Отличный план! Иди сюда, подушечка…

Но не тут-то было. Раздался осторожный стук в дверь, и на пороге возникла Клара. Как будто только и ждала Сашиного возвращения. Вошла, села рядом на кровать и немного помявшись, вдруг спросила, не сочиняет ли Саша стихи. Так, случайно.

— Еще чего не хватало! — возмутилась Саша.

Клара загадочно улыбнулась.

— А Филибрум говорит — пишешь.

— С чего он взял?

— Если кто-то что-то пишет, то Филибрум об этом знает. Он даже припомнил кое-что… сейчас… — Клара подняла глаза к потолку.

— Не надо! — перепугалась Саша. — Верю! Ладно, писала. — угрюмо созналась она, — В детстве. А зачем вам стихи?

— Видишь ли, в чем дело… Кларины щеки слегка порозовели. — Завтра Агафьин день. В Самородье будет праздник. Декаденция по традиции поднимется на сцену и прочтет экспромт.

Саша представила себе эту картину. Хихикнула.

— Ну и пусть читает. Я-то здесь причем?

— Беда в том, — смущенно продолжала Клара, — что уже несколько лет она ничего не сочиняет. А экспромт ей тем более не по силам. И вот Кассандра придумала нечто гениальное: мы сочиняем стихотворение и подбрасываем ей, пока она спит. А Декаденция находит его, и верит, что на нее снизошло поэтическое озарение.

— Вы серьезно? Даже ребенка так не надуришь! Неужели Декаденция верит в такую чушь?

— Не знаю. Может быть просто хочет верить. Но все получилось так, как сказала Кассандра. Она никогда не ошибается! Кстати, стихотворение тоже сочиняла она. А сейчас Кассандры нет и я ума не приложу, что делать. Никто из нас не умеет сочинять стихи.

Клара беспомощно взглянула на Сашу. Та насупилась. Писать стихи ей совсем не хотелось, но как отказать Кларе?

— Почему вы думаете, что никто не может, а я смогу? И даже если так… Декаденция про маму гадости говорит и меня чуть на кухню не отправила. Пусть позорится!

Клара погладила ее по руке.

— Сашенька! Это нужно не только Декаденции. Это — для всех нас. Для Музеона. Понимаешь, должно быть что-то неизменное. Что существует невзирая ни на что. Даже сейчас, когда все плохо.

“Ну как она это делает!”, — с тоской подумала Саша. Она понимала, что не отвертится, что сочинять экспромт ей придется.

— Имейте в виду, ничего хорошего я не напишу. — мрачно предупредила она. — Я вообще стихов не читаю и не люблю.

Кларины глаза замерцали аквамарином.

— Я уверена, у тебя прекрасно получится!

Саша тяжело вздохнула.

— Ладно. Но только ради муз. И ради вас. Когда?

— Сегодня вечером…

— Я попробую. Но не обещаю.

Клара просияла и упорхнула. А Саша, кляня свою мягкотелость, полезла в рюкзак за Алисиной тетрадью.

“В конце концов стихи — это можно. Я только насчет прозы зарекалась. Так. Экспромт. Наверное надо про Источник что-нибудь… с чем он там рифмуется?”

Но то ли равнодушие к поэзии сказывалось, то ли недостаток рвения — дело не двигалось. Выходило глупо и криво. Саша нервничала, злилась, и от этого, разумеется, становилось только хуже.

— Кассандра им, видите ли, писала… — негодовала Саша, с остервенением грызя ни в чем не повинный карандаш, — и чего только не умела эта Кассандра!

Скрипнула дверь. В комнату прокралась Молчун. Запрыгнула на кровать.

— Чего тебе? — не глядя на нее, бросила Саша.

— Мне ничего. Это тебе — чего.

— Не поняла. — Саша хмуро посмотрела на Молчун.

— Ты меня звала.

— Я? Зачем ты мне нужна? Тебе показалось.

— Как же показалось, если у меня уши чешутся.

— При чем здесь уши твои?

— Музы чувствуют, когда их настойчиво призывают. И у некоторых от этого бывают неприятные ощущения. У меня начинают чесаться уши.

— Странно. Я просто сидела и писала. Вернее, пыталась.

— Очень настойчиво пыталась. Очень уши чешутся.

Саша снисходительно почесала Молчун за ухом.

— Спасибо, это приятно. Но бесполезно. От музьего зуда не помогает. Пиши уже! А я, так и быть, посижу с тобой.

— То есть я напишу стихотворение, и у тебя перестанут чесаться уши?

— Именно.

— Ладно. Будешь помнить мою доброту.

К ее удивлению, дело вдруг пошло. Слова находились, строчки складывались будто сами собой. Саша машинально почесывала Молчун за ушком, та благодушно мурчала.

— Ну вот! — гордо выдохнула Саша. — Для Декаденции сойдет. Спасибо за помощь.

— Если что, я рядом.

Молчун спрыгнула с кровати и выскользнула за дверь.

— Молчун!

— Что?

— Насчет ушей. Так у всех муз бывает?

— У всех по-разному. У меня — уши.

С радостным грохотом Саша сбежала по лестнице.

— Клара! Я написала! — завопила она и сунула блокнот Кларе под нос. — Читайте!