Был он человеком великой рассудительности и авторитета, благоразумным и добропамятным, однако в некоторых случаях медлительным — либо вследствие власти, кою имела флегма над его нравом, либо же по причине выбора его воли, движимой некою определенной целью, людям не ведомою. Манеры его были спокойны, а слова мягки; [был он] тверд в горести и смирен в благоденствии. Уверен я, что никогда ни один князь не имел вассала такого положения, ни тем более, с немалым основанием, чтобы тот выказывал ему такое же повиновение и почтение, каковые являл он королям, что в его время были в Португалии, особенно же — королю дону Афонсу в начале его царствования, как о том в его хронике более пространно вы можете узнать[124]. Никогда не знали в нем ни ненависти, ни недоброжелательства в отношении какого-либо человека, сколь бы тяжко тот ни провинился перед ним. И таково было его благодушие относительно сего, что сведущие люди порицали его за то, что ему недоставало распределительной справедливости (justica distributiva)[125], ибо и во всех остальных делах держался он того же. И сие полагали оттого, что некоторых из слуг своих, что покинули его при осаде Танжера (каковое было самым опасным из происшествий, в коих он только находился, как прежде, так и после того[126]), не только оставил он без какого-либо наказания и примирил с собою, но даже и наградил по преимуществу, сверх некоторых иных, добро ему служивших; каковые [награды], согласно людскому суждению, были далеки от их заслуг. И только сей его недостаток нашел я, каковой [подобает] для вас отметить. И так как Туллий предписывает[127], дабы автор относительно своего сочинения мог бы обосновать то, что представляется ему справедливым, в шестой главе сего труда я сделаю о сем некоторое оглашение, дабы остаться мне истинным писателем. Весьма малую часть своей жизни пил он вино, и сие было вскоре с началом его возмужания; однако затем на всю свою жизнь лишил его себя. Великую любовь всегда питал [он] к государственным делам сих королевств, посвящая большую часть своего труда благому их развитию; и весьма радовался, испытывая пробные новшества для всеобщей пользы, хотя бы то и было сопряжено для него с великими издержками. И тем же образом услаждался он ратным трудом, в особенности против врагов святой веры; и в равной мере желал мира со всеми христианами. Обычно был он любим всеми, ибо почти всем приносил пользу и никому — вреда. Ответы его бывали неизменно ласковы, и весьма чтил он ими положение каждого из людей, не преуменьшая его состояния. Постыдного или бесчестного слова никогда не слышали из уст его. Был он весьма покорен всем велениям святой Церкви, и с великим благочестием слушал все ее службы; и с не меньшею торжественностью и церемонностью проводились они в часовне его, нежели могли быть проведены где-нибудь в коллегии иной кафедральной церкви. И также с великим благоговением относился он ко всем святым предметам, а со служителями их обращался почтительно и приносил им пользу своими благодеяниями. Почти половину года проводил он в постах, руки же бедняков никогда не оставались пусты, когда те покидали присутствие его. Поистине, не смогу отыскать я иного католического или же верующего князя, что с сим мог бы сравниться. Сердце его никогда не ведало страха [иного], нежели страх согрешить. И так как из добродетельных поступков и достойных обычаев рождаются великие и высокие деяния, в сей следующей главе я соберу воедино все достославные дела, что содеял он во имя служения Богу и славы королевства. ГЛАВА V. В коей кратко излагаются достославные дела, что инфант дон Энрики свершил во имя служения Богу и славы королевства. С чего же еще мог бы я лучшим образом положить почин главе сей, как не с того весьма славного завоевания, коим был покорен великий город Септа, от каковой знаменитой победы небеса ощутили славу, а земля — пользу? Представляется мне, что то есть слава необычайная для святой коллегии небесных добродетелей[128] — столько святых жертв со столь священными церемониями, сколько до сего дня было содеяно в том городе, во славу Христа, нашего Господа, и милостью Его будет [совершаться] всегда. Ибо пользе, [тою] землею полученной, Восток и Запад суть весьма явные свидетели, когда [ныне] жители их могут обменивать добро без большой опасности для своих товаров — ведь, без сомнения, невозможно отрицать, что город Септа есть ключ ко всему Средиземному морю. В каковом завоевании сей принц был предводителем весьма большого и могучего флота, и, как храбрый рыцарь, лично трудился в день, когда она [Септа] была завоевана у мавров; под началом коего [принца] находился граф Барселуш, внебрачный сын короля, и дон Фернанду, сеньор Брагансский, племянник его, и Гонсалу Вашкиш Котинью, бывший великим и могущественным фидалгу; и, равным образом, многие иные сеньоры и фидалгу со всеми своими людьми, и иные, что примкнули к оному флоту из трех комарок[129], scilicet, из Бейры, Трал-уж-Монтиш и Энтри-Дору-и-Минью[130]. И первым королевским полководцем, захватившим землю близ стен Септы, был сей, о коем я пишу, а квадратное его знамя — первым пронесенным чрез городские ворота, от тени какового [знамени] сам он был неподалеку. И удары его оказались в тот день выдающимися среди всех прочих, ибо на протяжении пяти часов сражался он не переставая, и ни зной, бывший весьма великим, ни тяготы [сего] труда не смогли заставить его удалиться на отдых. В каковом промежутке [времени] он вместе с четырьмя своими сопровождавшими (ибо из прочих, что должны были за ним следовать, одни были рассеяны из-за обширности сего города, другие же не могли туда прибыть по причине ворот, чрез кои инфант с теми четверыми прошел обратно вместе с маврами, каковые ворота охранялись иными маврами, что пребывали поверх стен) около двух часов удерживал иные ворота, по другую сторону тех, что находятся между двумя поселками[131], на повороте стены в тени замка, ныне называемые воротами Фернандафонсу. При сем была там задержана большая часть мавров, покинувших другой поселок, со стороны Алмины, там, где был совершен вход в город; и, наконец, невзирая на огромное множество врагов, они закрыли те ворота. Был ли празден труд их, или же нет, ясно можно было видеть по числу павших, что лежали распростертыми по всей той земле. И в сем городе был инфант сделан кавалейру (cavaleiro) [рыцарем], весьма почетно, рукою отца своего, в день освящения кафедральной церкви, вместе братьями своими. И состоялось завоевание города, в четверг, двадцать первого дня месяца августа, в год Христа тысяча четыреста пятнадцатый. И тотчас по возвращении, предпринятом королем доном Жуаном в свои королевства, в одном месте в Алгарви утвердил он сего славного принца в герцогском достоинстве, со своим сеньоратом[132]. И затем, по прошествии трех лет, пришла на оный город великая мощь мавров, каковые впоследствии были исчислены алфакеки[133] в сто тысяч. Ибо были там люди королей Фецского, Граадского (de Graada) [Гранадского], Тунисского, Марокканского и Бугийского[134], со многими [военными] машинами (engenhos) и артиллерией, с коими думали они завоевать оный город, осадив его с моря и с суши. Каковому [городу] на помощь сей инфант прибыл весьма скоро, вместе с двумя своими братьями, scilicet, инфантом доном Жуаном и графом Барселушем (каковой затем стал герцогом Брагансским), со многими иными сеньорами и фидалгу, и собрав большой флот. И, учинив великое избиение среди мавров, город же освободив и восстановив, вернулся он с великою почестью в Португалию не весьма, впрочем, удовлетворенный победою, ибо ему не представилось случая завоевать поселок Гибралтар, к чему уже приказал он готовиться[135]. И главною причиною его препятствия [в сем предприятии] была ненастность зимы, в начале коей они тогда находились, ибо, сколь бы ни была обычна опасность, кою представляет в это время море на всем своем пространстве, там оно гораздо более опасно по причине великих течений. вернуться Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). «Хроника правления Афонсу V Африканского», которую Барруш и Гоиш приписали самому Азураре, возможно, частично входит в состав дошедшей до нас хроники этого монарха, автором которой является Руй ди Пина (см. Азурара, Hakluyt Society ed., т. I, Предисловие). вернуться Прим. перев. Здесь Зурара снова использует понятия аристотелизма. «Существуют две формы (вида) специальной (частной) справедливости, выделенные еще Аристотелем и составляющие несущую конструкцию всех последующих теорий: распределительная, или дистрибутивная справедливость и уравнивающая, или ретрибутивная справедливость Они представляют собой способы распределения дефицитных благ… Распределительная справедливость касается распределения благ, а соответственно, и обязанностей с учетом достоинства лиц, т. е. в зависимости от их вклада в общее дело. Существуют три основных исторически выработанных принципа распределительной справедливости «каждому — то же самое (всем поровну)», «каждому — по заслугам», «каждому — по потребностям» (А. А. Гусейнов). «Дистрибутивная справедливость в ее классическом виде проявляет себя во всяких действиях, связанных с необходимостью распределять некоторые блага среди известной группы людей, будь то денежное вознаграждение или похвала. Это распределение может осуществляться равно или неравно. Во втором случае распределение нуждается в определенном критерии, каковым может выступать заслуга или потребность. Любое общество постоянно распределяет блага между своими членами. В качестве распределяемых благ могут выступать деньги и товары, услуги, признание, власть, любовь, свободное время, уважение, должности и т.д…. Дистрибутивная справедливость как личная добродетель проявляется в следующем: "Правосудность, стало быть, есть то, в силу чего правосудный считается способным поступать правосудно по сознательному выбору и [способным] распределять [блага] между собой и другими [лицами] не так, чтобы от достойного избрания [досталось] больше ему самому, а меньше — ближнему (и наоборот при [распределении] вредного), но [так, чтобы обе стороны получили] пропорционально равные доли; так же он поступает, [распределяя доли] между другими лицами" . Распределительная справедливость требует пропорции и становится разделяющей распределительной справедливостью, основанной на том или ином критерии (заслуга или потребность). Было бы несправедливо, например, заплатить равно за труд всем участникам, если они принимали неравное участие. Было бы несправедливо распределить зерно равно, если количество детей у всех различно. Распределительная справедливость может быть и уравнивающей. Было бы также несправедливо заплатить неравно, если все участники сделали равный вклад. Было бы несправедливо воздать равную хвалу всем воинам, если некоторые из них сбежали с поля битвы (курсив мой. — Перев.)» (Б. Н. Кашников. Концепция общей справедливости Аристотеля: Опыт реконструкции. Сектор этики Института философии РАН Этическая мысль. — Вып. 2. — М.: ИФ РАН. 2001). вернуться Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). А именно, в 1437 г. Завоевание Сеуты (возможно, в сочетании с более ранними открытиями мореплавателей принца Генриха) возбудило кое у кого в Португалии стремление к новым африканским завоеваниям, и в 1433 г. король Дуарти (Эдуард) под давлением своих братьев Генриха и Фердинанда, вопреки мнению следующего по старшинству брата Педру, принял проект нападения на Танжер. Папский двор дал лишь весьма сомнительное одобрение этой войне, тем не менее, 22 августа экспедиция отплыла в Сеуту. Тетуан был захвачен, и 23 сентября принц Генрих начал осаду Танжера, однако его нападения на город были отбиты; португальцы были окружены подавляющими силами противника из Марокко, Феца и Тафилета, прибывшими для снятия с города осады; 25 октября нападающие сдались с военными почестями, на условии, что Сеута будет сдана вместе со всеми мавританскими пленниками, находившимися на тот момент во власти португальцев, и что последние должны воздерживаться в течение 100 лет от любых других нападений на мавров в этой части Барбарии. Принц Фердинанд был оставлен вместе с двенадцатью представителями знати в качестве заложника для исполнения договора. Соглашение было отвергнуто в Португалии, и Фердинанд, «стойкий принц», умер в плену 3 июня 1443 г. Подобно Регулу из римского предания, он советовал своим землякам не принимать вражеские условия выкупа: ”Lest bought with price of Ceita’s potent town To public welfare be preferred his own.” Camoens: Lusiads, IV, 52 (Burton). Комм. перев. «Лузиады», песнь IV, октава 52 (в русском переводе): Он пережил полон святого брата, Подвижника и гордого страдальца, Прошедшего сквозь все мученья ада, Чтоб Сеуту оставить португальцам. Кто принцем был — рабом стал неприглядным. Кто весел был — вдруг сделался рыдальцем. И проявил он твердость и отвагу, Чтоб отстоять общественное благо. Перевод Ольги Овчаренко (Под редакцией Валерия Столбова). Камоэнс Л. Сонеты. Лузиады. — М.: ЗАО Изд-во ЭКСМО-Пресс, 1999. вернуться Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Необходимость заявить свою приверженность правдивому описанию по той причине, что то же самое рекомендовал великий классик, является характеристикой школы и эпохи, к которым принадлежал Азурара. вернуться Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Контраст с предыдущей ссылкой, дающий наглядное представление об интеллектуальной перспективе Азурары — с одной стороны, направленной в сторону греческой и латинской древности, а с другой — в сторону католической теологии. Христианская сторона средневекового Ренессанса в Португалии не была преодолена языческой. В настоящем контексте мы можем вспомнить, что после захвата Сеуты главная мечеть была тотчас же превращена в кафедральную церковь. вернуться Прим. перев. Комарка (comarca) — единица деления страны по компетенции судов. вернуться Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Три северные провинции Португалии: Бейра, включающая большую часть земли между Тежу и Дору (кроме юго-западной части); Трал (или Траз)-уж-Монтиш, северо-восточная оконечность; и Энтри-Дору-и-Минью, северо-западная оконечность королевства. Здесь была колыбель государства — поскольку княжество, дарованное Альфонсом VI Леонским ландскнехту Генриху Бургундскому, находилось целиком в границах этих провинций и поначалу почти полностью ограничивалось землями к северу от Мондегу, будучи образовано графствами Коимбра и Опорту. вернуться Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). А именно, цитаделью и нижним городом Сеуты, вместе покрывавшими косу длинного полуострова, который выдается приблизительно на три мили к востоку от африканского материка и снова расширяется за восточной стеной Сеуты, переходя в квадратный участок холмистой местности. Цитадель покрывала перешеек, соединявший полуостров с материком. К востоку от цитадели находилась Алмина, «внешний и больший район города, так же, как и семь холмов, от которых Сеута берет свое название», самый высокий из которых находился в середине полуострова и назывался Эль-Ачо (El Acho) — от крепости, расположенной на его вершине. «На северной стороне полуострова, от цитадели до подножья этого вышеупомянутого холма, город был защищен другой очень высокой стеной». Согласно некоторым, старинное название «Септа» происходит от семи городских холмов; город был древним, он отстраивался, расширялся и заново укреплялся Юстинианом в ходе его восстановления Римской империи в Западном Средиземноморье. вернуться Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). А именно, с титулом герцога Визеу и сеньора Ковильянского. Формальное пожалование титула имело место в Тавире, в Алгарви, сразу по возвращении из экспедиции в Сеуту. Вместе со своим старшим братом Педру, которого король Иоанн в то же самое время сделал герцогом Коимбрским, Генрих стал первым из португальских герцогов. Этот титул был введен в Англии самое раннее в 1337 г., и мать инфанта была дочерью одного из первых английских герцогов, «старого Джона Гонтского, почтенного возрастом Ланкастера». вернуться Прим. Р. Бразила (1989). «Алфакеки» (”alfaqueque”, мн. ч. ”alfaqueques”) — слово арабского происхождения, означающее «выкупщик пленных, освободитель рабов и военнопленных». Также может означать «земляк, гонец, шпион». вернуться Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Эта мусульманская лига 1418 года против португальской Сеуты включала почти все соседние исламские государства. 1) Фец — центр мусульманской культуры в Западной «Барбарии», политически крайне беспокойное государство для великих правящих династий Северо-Западной Африки — имел в это время два города, называемых, соответственно, Андалуси или «Испанцы» (от проживавших там европейских мусульманских эмигрантов) и Кайруани (от Кайруана или «Кайроана», священного города Туниса). У истоков могущества Феца стоял Идрис, династия которого правила там в 788-985 гг. н. э. Фец был захвачен Абд-эль-Муменом бен Али, Альмохадом, в 1145 г. Он также осаждался в 960, 979, 1045, 1048, 1069, 1248, 1250 гг. См. Leo Africanus (Hakluyt Soc. ed.), pp. 143-5, 393, 416-486, 589-606. 2) Гранада — все еще была мусульманским королевством, каковым оставалась вплоть до своего захвата Фердинандом и Изабеллой в 1492 г. В это время (1418) она управлялась преемниками Мохаммеда аль-Хамара, который в 1236 г. объединил остатки западного халифата в королевство Гранада. В 1340 г. попытка Гранады вернуть под власть ислама южную Испанию, предпринятая совместно с пришедшими на помощь из Африки берберами, получила отпор в великой битве при Тарифе или Саладо (одного из первых военных столкновений с применением пушек); однако в XV столетии Гранада все еще сохраняла значительную силу. 3) Тунис — Лев Африканский упоминает его захват Окбой (Акбахом) в VII столетии нашей эры, Альморавидами в XI-м и Абд-эль-Муменом бен Али, Альмохадом, в XII-м. Временами Тунис подвергался безуспешным атакам со стороны тех государств и правителей, для которых торговля с ним представляла крайнюю важность, например, Людовика IX Французского в его крестовом походе 1270 г.; генуэзцев в 1388-90 гг.; королей Сицилии в 1289-1335 гг., а также других иностранных государств, однако после распада империи Альмохадов вплоть до своего захвата Барбароссой в пользу оттоманов в 1531 г. он большей частью оставался независимым. См. Leo Africanus, pp. 699, 716, 753. 4) Марокко. — Город Марокко был основан, согласно некоторым, в 1070-72 гг., или, согласно другим, в 1062-63 гг. (в 454 г. хиджры) Йусуфом ибн-Ташфином, Альморавидом. Как при Альморавидах, так и при Альмохадах его могущество неуклонно возрастало. Абд-эль-Мумен бен Али захватил его в пользу последних, и при его внуке Йакубе Альмансоре город стал столицей Альмохадов (1189-90 гг. н. э.). Бени-Мерини, пришедшие к власти в этих местах в XIII веке, перенесли резиденцию правителей в Фец (1269-1470). См. Leo Africanus, pp. 262-272, 351-359. В начале XVI века португальцы под предводительством Нуну Фернандиша д’Атаиди, губернатора Сафи, предприняли безуспешное нападение на Марокко. Район, называемый Марокко, был гораздо старше самого города. ”Marakiyah” у Масуди (III, p. 241, Meynard and Courteille) применяется для обозначения района, куда эмигрировали берберы. 5) Бугия (Bugia, Bougie, в древности также Bujaia и Bejaia), весьма древний город. Карфаген имел здесь поселение; Август учредил римскую колонию с титулом Colonia Julia Augusta Saldantum (”Saldaa”). Город попал во власть вандалов в V-м и арабов в VI-м веках; в период раннего халифата вел значительную торговлю, особенно с христианскими государствами Западного Средиземноморья. Эта торговля продолжала процветать и в позднее средневековье; и мы можем привести как некоторые из многочисленных примеров не только положительные описания Эдриси (ок. 1154) и Льва Африканского (1494-1552), но также и связи Пизы с этим городом (ок. 1250-64), как торговые, так и образовательные, а также арагонские договоры 1309 и 1314 гг. и пизанское посольство 1378 г. В 1068 г. Эн-Насер, восстановив и украсив город, сделал его своей столицей, переименовав в Эн-Насерию; Абд-эль-Мумен бен Али подчинил его Альмохадской империи в 1152 г.; в 1509 г. его захватил граф Петр Наваррский, и испанцы удерживали его вплоть до 1555 г. С 1833 г. он является французским владением. См. Edrisi (Jaubert), vol. I, pp. 202, 236-8, 241, 245-6, 258, 269; Leo Africanus, Hakluyt Soc. edn., pp. 126, 143-4, 699, 700, 745, 932. вернуться Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Этот проект особенно примечателен в свете позднейшей истории, в частности, 1704, 1729, 1779-82 гг., и более ранних времен, напр., 710 г. Принц Генрих, очевидно, был одним из немногих людей (вплоть до самого последнего времени), кто верно оценивал позицию, с которой арабы выступили на завоевание Испании и с которой англичане приобрели такую большую власть над Средиземноморьем. Только в конце XVI-го столетия можно обнаружить нечто вроде широко распространившегося осознания важности Гибралтара. |
