И по завершении сей торговли один эшкудейру, проживавший на острове Мадейра, просил Антана Гонсалвиша чтобы тот сделал его рыцарем, — как мне думается, потому, что он был человеком преклонного возраста и имел некое знатное происхождение; и, будучи обеспечен тем, что ему подобало, он пожелал забрать почетный титул с собой в могилу. Звался же сей [эшкудейру] Фернан Тавариш, а место то с той поры и впредь получило название мыс Выкупа (Cabo do Resgate)[282].

Весьма по душе было бы мне поговорить здесь немного, в сей главе, о вещах, что Жуан Фернандиш увидел и узнал в той земле; однако необходимо, чтобы я довел деяние сих трех каравелл до конца, и затем, найдя время, я поведаю вам обо всем, дабы изложить свою историю в том порядке, какой мне представляется наилучшим.

Когда мавры отбыли оттуда, а каравеллы последовали далее, люди, их оснащавшие, увидели близ берега около двухсот верблюдов с некоторыми маврами, что следовали за ними. И поскольку, как им представилось, те были весьма близко, они быстро двинулись на них; мавры же, чувствуя, что были теснимы другими [нашими], вскочили с легкостью на верблюдов и скрылись верхом на них. Однако верблюдов было больше, нежели людей, по каковой причине там остались некоторые [верблюды], из коих наши убили сорок, прочие же, бежав, скрылись.

Следуя так дальше, каравеллы прибыли в окрестности острова Тидер, где, как мы уже сказали, имеется много мавров; и поскольку они увидели подле берега, где находились, некие дома, то, желая узнать, найдут ли там что-нибудь, высадились на землю.

И видя, что все вокруг было пустынно, они захотели пройти еще вперед, где увидели двух мавров, шедших им навстречу; и наши, возжаждав их захватить, двинулись на них. Но Антан Гонсалвиш, предупрежденный насчет их уловок, узнал по их виду (contenença), что то делалось ради какой-то засады, ибо подобная уверенность у двоих людей против стольких, как мог прознать всякий рассудительный человек, служила тому, чтобы ввести их в обман.

— Пройдите некоторое расстояние по сей земле, — молвил Антан Гонсалвиш двоим из тех [своих людей], показывая им, до какого места они должны были пройти, — и вы узрите притворство этих собак!

И так же, как христиане двигались со стороны берега, так же шли против них мавры. И, находясь близко, они метнули свои азагаи, и христиане, побежав следом за ними (despós eles), вернулись к тому месту, что прежде было для них ограничено [Антаном Гонсалвишем]. И когда наши все вместе стали возвращаться к кораблям, засада была раскрыта; каковые [мавры из засады] весьма скоро вышли на берег, таким образом, что коли наши не оказались бы столь быстры и не вернулись, то не смогли бы оттуда выбраться без весьма великого урона, ибо мавры, хорошо ощущая свое преимущество, заходили в воду насколько могли, и если бы не держали их на удалении с помощью арбалетов, то они бы прошли бы еще дальше, хотя бы и вплавь, чтобы исполнить свое желание и причинить урон нашим.

— Возвратимся, — сказал Антан Гонсалвиш, — на Белый мыс; ибо я слышал, что со стороны против солнца (descontra o sol) есть одна деревня, где нам удастся найти каких-нибудь людей, из коих мы сможем составить добычу, если нападем на нее внезапно.

Все сказали, что то был добрый совет, так что пусть будет сей же час претворен в дело; для коего [дела] были выделены тридцать пять человек, наиболее пригодных из тех, что для сего нашлись; каковые, высадившись на землю, отправились в деревню тотчас с наступлением ночи, однако не нашли в ней ничего.

— Добро будет, — молвили некоторые из тех [людей], — коли мы вернемся в лодки и будет грести столько, сколько сможем, вдоль земли, пока не узрим рассвет; каковой же увидев, сей же час высадимся, чтобы захватить этих мавров при пересечении мыса, ибо они будут принуждены идти вдоль оного мыса до тех пор, пока не укроются в глуби (sertão); и поскольку они ведут с собою женщин и детей, они будут принуждены отдохнуть часть ночи. И хотя они ходят постоянно, все равно не смогут пройти столько, чтобы нам не удалось выйти им наперерез.

На каковом совете они все пришли к согласию; и, пока они гребли всю ночь безо всякого отдыха (ибо в подобных местах и в такое время лень есть главнейшая причина поражения), ночь подошла к концу.

С приходом дневного света высадились двадцать восемь из тех [людей], ибо прочие остались на страже у лодок. Бывшие же на земле шли до тех пор, пока не достигли высокого места, откуда, как они ощутили, могли хорошо осмотреться во все стороны. И, прикрывая свой взор наилучшим образом, каким могли, от начинавшего восходить солнца, они увидели, как им навстречу идут мавры и мавританки со своими сыновьями и дочерями, коих всех было, согласно их подсчету (esmo), семьдесят или восемьдесят. И без иных разговоров и совещаний они врезались меж них, выкликая обычные свои призывы (apelidos), scilicet «Святой Георгий!», «Португалия!»; каковых [наших] появлением мавры оказались столь смятены, что большинство их сочло своим спасением бегство, лишь семеро или восьмеро было тех, кто приготовился защищаться, из коих тотчас же после первого удара пало мертвыми трое или четверо.

Когда же было покончено с теми, то более не было там ратных трудов, — лишь те, что ощущали себя легкими на ноги, мыслили, что располагали спасением своей жизни. Однако же наши не пребывали в праздности; ибо коли враги заботились о том, чтобы бежать, то равно и они не давали себе отдыха, ибо в такое время подобный труд есть отдохновение для победителей.

И так они взяли среди всех пятьдесят пять, коих привели с собою к лодкам.

Об их радости (ledice) мне нет нужды говорить, ибо разум подскажет вам, каковою она должна была быть, — как у тех, кто их [мавров] приводил, так и у прочих с каравелл, когда они прибыли к ним.

Каковую добычу составив, решили они возвратиться в королевство, ибо в том краю и на то время ощущали, что уже не могли более ничем воспользоваться, в особенности из-за нехватки пищи, коей уже не было столько, чтобы достало надолго им и пленникам, у них имевшимся; тем более, что [обратный] путь был долог, в ходе какового они не ведали, что за путешествие их ждет. Посему они направили свои корабли в королевство, прямиком в Лиссабон, куда прибыли, весьма довольные своей добычей.

Кто, однако, не получил бы удовольствия, видя множество людей, сбегавшихся, чтобы узреть те каравеллы? Ибо как только они спустили свои паруса, чиновники, взимающие пошлины короля[283], взяли с берега лодки, дабы узнать, откуда были корабли и что везли; и как только они возвратились и новости разнеслись от одних к другим, то в короткий промежуток [времени] столько людей было на каравеллах, что они едва не потопили их! Не меньше их было и на другой день, когда снимали пленников с кораблей и хотели отвести их в палаты инфанта, отстоящие на большое расстояние от берега[284]; ибо из всех остальных частей города сбегались к тем улицам, по которым должны были их провести.

«Поистине, — говорит автор этой истории, — там вполне могли бы выбранить себя многие из тех, о ком говорил я вначале, что злословили насчет почина сего деяния, ибо не было там тогда (estonces) кого-нибудь, кто пожелал бы сойти за одного из тех; и столь велики были восклицания народа, прославлявшего великие добродетели инфанта при виде тех пленников, когда вели их связанными вдоль тех улиц, что если бы кто-нибудь осмелился изречь противное, то весьма скоро ему пристало бы от сего отказаться, или, быть может, [сие] немногим бы ему послужило; ибо редко находится прощение для кого-нибудь, кто относительно мнения народа — и прежде всего народа, приведенного в ликование, — станет говорить людям противное тому, что они между собою почитают принятым. Равно не представляется мне, чтобы нашелся человек столь дурного нрава, что мог бы отрицать подобное добро, от коего произошли столь великие выгоды»[285].