И из рыб есть там также одни, кои имеют клювы от трех до четырех пядей, одни малые, а другие большие; в каковых клювах имеют зубы с одной и другой стороны, столь близко посаженные, что между одним и другим не войдет и палец; все, однако, из тонкой кости, чуть больше, чем зубья пилы, однако более отстоящие; и сии рыбы размером подобны акулам или превосходят их, а нижняя их челюсть не больше, чем у других рыб[352]. И есть там иная рыба, столь же малая, как и кефаль (mugens), каковые [рыбы] имеют на головах короны, чрез кои дышат (desfolegam), что подобны жабрам; и если их положить коронами вниз на какое-нибудь блюдо, они приклеиваются столь крепко, что, желая их снять, вместе с ними поднимают и блюдо; так же, как это делают своими ртами миноги, когда еще в достаточной мере живы (bem vivas)[353]. И равным образом есть также много других птиц, животных и рыб в той земле, коих вид мы не беремся должным образом описать, поскольку это будет для нас поводом далеко уйти от нашей истории. ГЛАВА LX. О том, как эти каравеллы достигли реки Нил, и о гвинейцах, что они взяли. Когда миновали уже сии каравеллы землю Заары, то увидели две пальмы, кои прежде встречал Диниш Диаш[354], по коим они узнали, что там начиналась земля негров, виду каковой они весьма возрадовались; и посему пожелали тотчас же высадиться на землю, однако нашли море столь неспокойным у берега, что никаким образом не могли сойти на берег. И некоторые из бывших там говорили затем, что ясно доказывал запах, доносившийся с земли, добротность ее плодов, ибо столь был он упоителен, что там, куда он добирался, чудилось им, пребывавшим в море, что находились они в неком прекрасном фруктовом саду, устроенном для их услаждения. И коли наши имели добрую волю к тому, чтобы достичь земли (cobrar terra), то обитатели ее выказывали не меньшее желание принять их в ней. Однако о гостеприимстве (gasalhado) я не берусь говорить, ибо, согласно их первым внешним проявлениям (ca segundo sua primeira mostrança), они не намеревались оставлять берег без весьма великого урона для одной из сторон. И люди сей зеленой земли[355] суть все черные, и посему она зовется землею черных или землею Гвинейской, по причине чего мужчины и женщины ее зовутся гвинейцами, что означает то же самое, что и черные. И когда люди с каравелл узрели первые пальмы и высокие деревья, как мы уже поведали, они верно узнали, что находились близ реки Нил, с той стороны, где она впадает в западное море; каковую реку называют Санага (Çanaga) [Сенегал], ибо инфант сказал им, чтобы немногим более чем через двадцать лиг после того, как они увидят те деревья, они следили (esguardassem) за оною рекою, ибо так он узнал от некоторых из тех азанеге, что держал в плену[356]. И, идя таким образом вдоль морского берега, следя за тем, не увидят ли реку, они узрели пред собою, должно быть, лигах в двух от земли, некий цвет в морской воде, отличный от прочего, бывший таким же, как цвет глины. Они решили, что то могли быть какие-то отмели, и посему измерили их глубину ради безопасности своих кораблей, и не нашли там разницы с другими местами, где не было подобного движения; чем они были испуганы, главным образом из-за разницы в цвете (pelo desvairo da cor). И случилось так, что один из тех, кто забрасывал лот, случайно, а не ведая наверняка, поднес руку ко рту и проведал о пресности воды. — Еще одно чудо имеем мы, — сказал он, обращаясь к прочим, — ибо сия вода — пресная! Вследствие чего они тотчас же забросили в море свое ведро и испробовали воду, от коей все пили, как от чего-то, в чем не было недостатка для того, чтобы быть столь доброю [водой], как то подобало. — Поистине, — молвили они, — мы находимся вблизи реки Нил, ибо весьма представляется, что сия вода — из нее; и своею великою мощью она рассекает море и впадает в него таким образом[357]. И тогда они подали знак другим каравеллам, и начали все искать реку; каковой не очень далеко оттуда обнаружили эстуарий (foz). И, находясь уже рядом с ее устьем, они бросили свои якоря, хотя и с внешней стороны. И люди с каравеллы Висенти Диаша спустили на воду лодку, в каковой вышли человек восемь, среди коих был тот эшкудейру из Лагуша, что звался Эштеван Афонсу, о коем мы уже говорили (и каковой впоследствии умер на Канарии), частично снарядивший ту каравеллу. И когда все восемь шли таким образом в лодке, один из них, наблюдая за устьем реки, увидел дверь одной хижины. И он сказал, обращаясь к своим товарищам: — Я не ведаю, как построены хижины в сей земле. Однако, согласно виду прочих, кои я уже наблюдал, то, что я зрю, должно быть хижиною; и я полагаю, что она должна принадлежать каким-нибудь рыбакам, прибывшим рыбачить на эту реку. И коли вы почтете то добрым, мне представляется, что мы должны выйти за тот мыс, таким образом, чтобы нас не раскрыли из двери хижины; и некоторые [из нас] высадятся на землю и подойдут со стороны тех дюн (medões). И если в хижине залегло сколько-нибудь [людей] (se alguns jouverem na choça), то может статься так, что они [наши] захватят их прежде, чем будут обнаружены. Прочим представилось, что тот [человек] говорил добро, и посему они начали претворять сие в дело; и как только причалили к земле, высадился Эштеван Афонсу и еще пятеро с ним, и отправились тем строем (levaram aquela ordenança), о каковом прежде говорил тот, другой [человек]. И когда так, затаившись, они подошли близко к хижине, то увидели как из нее вышел чернокожий отрок, совсем нагой, с азагаей в руке; каковой тотчас же был захвачен. И, дойдя до хижины, они обнаружили девочку, его сестру, каковой, должно быть, было лет восемь. Сего отрока инфант впоследствии приказал обучить чтению и письму, а равно и всем прочим вещам, кои подобает знать христианину. И до сих пор есть много христиан, кои не знают их столь же совершенно, как знал их он; ибо его научили молитвам Pater Noster и Ave Maria, и догматам веры, и предписаниям закона, и делам милосердия, и равно многим иным вещам, как если бы инфант, как говорили некоторые, отправлял его учиться на священника, с намерением послать в ту землю, дабы проповедовать веру Иисуса Христа. Однако мне думается, что в дальнейшем он умер, не будучи еще совершенным человеком. Таким образом те [люди] вошли в хижину, где нашли черную даргу, всю круглую, несколько больше, нежели те, что используются в сей земле; каковая [дарга] имела выпуклую шишку из той же самой кожи, взятой из слоновьего уха, согласно признанному впоследствии некоторыми гвинейцами, ее видевшими, ибо они сказали, что все дарги делают из кожи этого животного, и что они находят ее столь толстою сверх необходимого, что удаляют с нее более половины, утончая ее с помощью приспособлений, кои для сего изготавливают. И еще сказали те [гвинейцы], что размеры слонов таковы, что его мясом могут вполне насытиться две тысячи пятьсот человек; и что промеж себя они почитают его за весьма доброе мясо, кости же при этом ни для чего не применяют, но выбрасывают их прочь; о каковых [костях] я узнал, что на востоке сей части Средиземного моря[358] кость одного такого [слона] стоит верную тысячу добр[359]. Когда же были взяты те отроки и вещи, то были тотчас отведены к лодке. — Добро будет, — молвил Эштеван Афонсу, обращаясь к остальным, — коли мы двинемся по сей земле близко отсюда, дабы увидеть, найдем ли отца и мать сих отроков, ибо не может быть, согласно их возрасту и состоянию, чтобы их оставили здесь с тем, чтобы уйти далеко. вернуться Прим. виконта ди Сантарена (1841). Это Pristis. вернуться Прим. виконта ди Сантарена (1841). Это, по-видимому, Remora. вернуться Прим. виконта ди Сантарена (1841). Эти пальмы обозначены на некоторых старинных рукописных картах. Сравните этот пассаж с тем, о чем сообщает автор в главе XXXI, и с прим. 31 (гл. XXX), 8 (гл. XLVI) и 9 (гл. XLVII). Барруш (Déc. I, cap. 13) говорит, что «Лансароти… достиг двух пальм, которые Диниш Фернандиш, когда отправился туда, отметил как нечто выдающееся (…) где уроженцы земли говорят, что мавры азанеге отделены от негров-идолопоклонников и пр». И, действительно, течение этой реки образует примечательную границу между маврами, или берберами, населяющими северный берег, и неграми-ялофами, обитающими на южном берегу (см. Durand, t. II, p. 60, и Rennell, Appendix, p. 80). Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). См. Предисловие к тому II. вернуться Прим. виконта ди Сантарена (1841). На рукописной карте Жуана Фрейри 1546 года при входе в реку Сенегал отмечена «роща» («arvoredo»), о которой говорит Азурара. вернуться Прим. виконта ди Сантарена (1841). Сравните этот важный пассаж со сказанным нами в других примечаниях об инфанте и сведениях, которые он собирал у уроженцев и сравнивал с географическими картами, которые изучал. Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). См. Предисловие к тому II. вернуться Прим. виконта ди Сантарена (1841). Эта самая путаница, которую португальские моряки допускали между Сенегалом и Нилом, является еще одним доказательством влияния, которое имела на них географическая система древних. Согласно Плинию, Нигер был притоком Нила. Река Сенегал преодолевает в своем течении почти 350 лиг пространства от своих истоков в стране Фута (Fouta) до Атлантики (см. Durand, «Voyage au Sénégal», p. 343, и Demanet, «Nouvelle histoire d’Afrique», t. I, p. 62, etc.). Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). См. также Предисловие к тому II. вернуться Прим. виконта ди Сантарена (1841). Этот пассаж показывает, что Азураре в этот период было известно только о торговле слоновой костью, которая осуществлялась через порты расположенного в Средиземноморье Леванта, и что у него не было никаких сведений о том, что такая же торговля велась через порты Марокканской империи, расположенных на западном побережье Африки. «Я узнал», говорит он, — это важное обстоятельство, показывающее, что человек, в других случаях хорошо осведомленный в вопросах торговли и мореплавания, не знал, что торговля слоновой костью осуществлялась через западное побережье; и, помимо этого, дающее нам еще одно доказательство приоритета португальцев в открытии Гвинеи. Нашему автору, однако, была известна правда, поскольку до той эпохи торговля слоновой костью осуществлялась через Египет арабами, отправлявшимися на ее поиски на побережье Занзибара (Zanguebar) откуда поступала кость наилучшего качества (см. Mossoudi, Notices et Extraits des MSS. de la Bibliothèque du Roi, t. I, p. 15; Ibn-Ouardi, ibid., II, p. 40; Bakoui, ibid., pp. 394, 401). Арабские караваны также доставляли ее из мест, соседних с Нигером. Эти караваны следовали маршрутом древних путеводителей (см. Ouardi, Not. et Extraits des Mss., t. II, pp. 35-7, passim Edrisi). Однако основной центр этой торговли с внутренней Африкой находился в северной части, тогда уже известной под именем Барберии, и в странах, которые образуют сегодня королевства Фец и Марокко. Выражения Азурары относительно размеров слона очевидно преувеличены, поскольку его местная разновидность в Африке является лишь второй по величине в семействе Proboscidiens, или толстокожих (Pachydermes) с хоботом. Африканский слон меньше азиатского, хотя бивни второго меньше, чем у первого. Сообщаемые в этой хронике подробности, по нашему мнению, настолько важны с точки зрения раскрываемого ими относительно уровня знаний наших первооткрывателей, довлевшего над ними влияния древней и средневековой традиции, что представляется уместным указать здесь читателю на то, что мы считаем достойным изучения и размышления, чтобы мы могли оценить состояние образования в Португалии в области этих вопросов в начале XV столетия — проблему, по которой до настоящего времени не появилось ни одного национального сочинения. Среди других пассажей этой хроники мы видели в главе LII необычайное преувеличение, с которым наши моряки описывали клюв Buceros Africanus, о котором они сказали: «Рот же и утроба у них столь большие, что нога человека, сколь бы велик он ни был, уместится в них до колена». Мы также видели другое сказочное описание клюва Phoenicopterus, и, наконец, то, на которое их вдохновило данное им неграми сообщение о слоне — преувеличенное, подобно приводимому византийским писателем XI века Михаилом Атталиотом, впервые увидевшим слона в Константинополе (см. извлечение из греческой рукописи Парижской королевской библиотеки, стр. 499 произведения M. Berger de Xivrey, Recits de l’antiquité sur quelques points de la fable, du merveilleux et de l’histoire naturelle). Таким образом, в этих преувеличенных и сказочных сообщениях о птицах и животных, которые до того времени были неизвестны, подтверждается влияние тератологической традиции древности и Средневековья вследствие осуществленного ранее изучения фигур, которые моряки видели изображенными на планисферах и картах мира своего времени; это был также результат чтения Плиния, но прежде всего — «Трактата о чудесах», приписываемого Аристотелю, «Философу», как называет его Азурара (см. гл. VI, прим. 61), авторитет которого среди португальцев XV столетия был таков, что даже народные уполномоченные в кортесах 1481 года цитировали его труд о «Политике» (см. наши Memórias sobre as cortes, t. II, p. 186). Мы видим, таким образом, что наши моряки в ту эпоху были пропитаны этими традициями и чтением трудов, которым в Средние века дали название «Mirabilia». Их чтение очаровывало в то время не только образованных людей, но даже студентов и во многих случаях — народ, которому священнослужители публично читали эти сказочные сообщения, как мы видим, наряду с другими примерами, в случае Giraldus Cambrensis, который трижды читал народу в Оксфорде свое описание Ирландии; и в еще большей степени в знаменитых статутах, изданных в 1380 году епископом Уикхэмским для основанного им в том же городе колледжа, в которых он постановил, что студентам должны читаться хроники различных королевств «о чудесах мира» («Mirabilia Mundi»; см. Sprengel, p. 221, и Wharton, «History of English Poetry», v. I, p. 92). В эпоху, когда упоминаемые нами статуты были даны Оксфордскому [Новому] колледжу, отношения между Португалией и Англией сделались еще более тесными, чем в предшествовавшие столетия. Двор короля Дона Жуана I принял большую часть английских манер и обычаев, и литературные связи между двумя странами сделались более обширными чем в предшествовавшие времена. Самое цитирование королем рыцарских романов своим рыцарям, принятие французского языка (который был тогда языком английского двора), эмблемы и девизы которые использовали инфанты, доказывают наличие этого влияния. Помимо этого, различные пассажи «Leal Conselheiro», написанного королем Доном Дуарти, показывают, что инфанты обсуждали различные литературные вопросы с королем, своим отцом, и другими образованными людьми, и что они даже спорили о правилах и нормах подобающего перевода классических трудов. Мы видим также, что король Дон Жуан I в речи, обращенной к фидалгу, оставшимся в Сеуте в 1415 году, цитирует «De Regimine Principum» Фрея Жила Римского, напоминая им, что они много раз «читали его прежде в своих покоях». Таким образом, в ту эпоху открытий, когда преобладал величайший энтузиазм для продолжения столь великих предприятий, чтение «Чудес мира», и «Путешествий Марко Поло», привезенных инфантом Доном Педру из Венеции, несомненно, представляло наслаждение для всех тех известных людей, взращенных и воспитанных во дворце инфанта Дона Энрики, его прославленного отца и братьев. Таким образом, пассажи, который мы читаем в этой хронике и на которые мы указываем читателю, несмотря на их лаконичность и дефекты, которые может отметить критика нашего времени, — как мы сказали, они имеют важнейшее значение, когда рассматриваются в созвучии с другими современными им документами. Великие люди XV столетия, получившие образование в школе инфанта Дона Энрики, бесспорно, обладали большой для тех времен эрудицией — эрудицией и знаниями, которые незаметны на первый взгляд, будучи скрыты под черствостью неотшлифованного языка, и которые проявлялись более энергично в ходе деяний, нежели в явной и приятной форме — в отчетах и сочинениях; однако даже в результате этого не перестает быть очевидным тот факт, что эти люди знали все, что было известно в их веке. Именно эта известная школа была ответственна за подготовку той большой географической эрудиции, появление которой мы видим на знаменитом конгрессе португальских и испанских географов в Бадахосе в 1524 и 1525 годах, где, в ходе дискуссий, разгоревшихся вокруг установления границ Молуккских островов и размерах земного шара цитировались Аристотель Страбон, Эратосфен, Макробий, св. Амвросий, Плиний, Феодосий, Марин Тирский, Тебит, Альмеон, Альфраган, Пьер д'Эйи, и др. Комм. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Несмотря на длину этого примечания, к нему необходимо прибавить несколько слов. Сантарен охватывает здесь значительную часть области средневековой географии, но его подход здесь едва ли является столь ясным или исчерпывающим, как можно было бы ожидать от автора «Essai sur Cosmographie», или компилятора ведущего «Атласа» средневековых карт. Относительно непосредственного предмета, оборот «Средиземное» [море], «Средиземноморье» впервые был использован как название св. Исидором Севильским ок. 600 г. н.э. («Начала» или «Этимологии», Книга XIII); хотя его адъективное использование, как и параллельные наименования «Наше [море]», «Римское [море]», «Внутреннее [море]» являются, конечно, гораздо более ранними. Уже у Солина (230 г. н.э.) это последнее наименование имеет лишь смысловой оттенок. Относительно торговли Северной Африки нам следует обратиться к Предисловию к тому II. Относительно средневековых «Mirabilia» странно, что Сантарен не дает соответствующей ссылки на большие источники этих коллекций — «Естественную историю» Плиния, и прежде всего «Собрание» Солина, скомпилированное в основном из Плиния, Мелы и Варрона, и непосредственно воспроизведенное (полностью или частично) почти в каждой средневековой работе подобного характера, переведенной на иллюстрированный язык Mappe-mondes, таких как «Херфордская», «Эбсторпская», или из «Псалтири» (Brit. Mus. «Add. MSS.», 28,681). См. о них «Dawn of Modern Geography», pp. 243-273, 327-391. Замечания Сантарена едва ли дают достаточное представление о систематическом господстве, которое имела также над большею частью средневековой мысли (не только в географии, естествознании и этнологии, но и в других областях) лженаука, представленная в этих «Mirabilia». вернуться Прим. перев. Добра (порт. dobra) — старинная португальская монета, стоимость которой варьировалась в правление разных королей. |
