Диегу Афонсу, каковой первым прибыл на Белый мыс, приказал воздвигнуть на земле большой деревянный крест, дабы товарищи — буде они не прошли там ранее и им случилось бы прибыть после него, — могли бы узнать, что он уже проследовал прежде них. И с такою крепостью был воздвигнут тот крест, что затем еще много лет продержался там, и даже сегодня мне говорят, что он стоит сам по себе. Весьма должен дивиться кто-нибудь из иного королевства, кому случится (por acertamento) пройти вдоль того берега и увидеть среди мавров подобный знак, не ведая при том ничего о наших кораблях, ходивших в том краю.

Велика была радость каждого из прочих капитанов, когда они прибывали в то место и узнавали о своих товарищах, представавших пред ними!

Диегу Афонсу не пожелал делать остановку рядом с мысом, полагая, что коли прибудут прочие, то в краткое время смогут его найти, а также — поскольку он не был уверен в их прибытии, — что ему подобало следовать далее и испробовать любое дело, в коем он мог бы составить добычу, дабы не потерять время, не употребив его на обретение некоторой доли своей почести и прибыли.

Я не утруждаю себя тем, чтобы привести некоторые дела из путешествия сих [людей Диегу Афонсу], кои я нашел записанными неким Афонсу Сервейрой[267], каковой сию историю впервые пожелал упорядочить, ибо — поскольку они не имели окончания, — я не знаю, зачем мне расходовать время, раздражая ваше терпение (вследствие чего мое писание может вызвать у вас скуку), имея предмет, коим могу свой труд вполне изящно украсить.

Собрав каравеллы вместе, капитаны, весьма радостные, вышли в своих лодках, в ходе чего каждый почитал за честь говорить о том, что прежде произошло, при таком труде и страхе.

И так как Антан Гонсалвиш, чьим приказом прочие должны были управляться, был последним в том прибытии, они поведали ему, как уже высаживались несколько раз, не сумев захватить ничего, что принесло бы им прибыль; худшим же было то, что от них сбежали мавры, вследствие чего они ощущали, что, поскольку были раскрыты, их возвращение туда послужит немногому.

— Сколь, — молвил Антан Гонсалвиш, — самым тяжким выдалось начало нашего путешествия, столь же надеюсь я, что завершение будет у нас гораздо лучше, полагаясь на того Бога, что Своею милостью нас здесь собрал, спасенных от такой опасности.

— Теперь же, — сказал он, — поскольку вы ощущаете, что своей высадкой уже предупредили здешних мавров, то, как вам хорошо известно, здесь впереди есть остров, называемый Эржин (Ergim)[268], на каковом, как я предчувствую, мы, найдем каких-нибудь мавров, коих сможем захватить, коли отправимся ночью. И сие я довожу до вашего сведения, поскольку без вашего совета ничего предпринимать не собираюсь.

Не только одни лишь капитаны отвечали, что то было им по нраву, но также и прочие, в чьем присутствии обо всем было сказано; при всем том они поспешили, дабы промедление не вышло долгим.

И тотчас как солнце начало прятать лучи своего света и сумерки ночи окутали воздух своею тьмой, они [капитаны] уже были наготове в своих лодках, взяв с собою тех людей, кои, как они ощущали, годились для их защиты; при том каждый поставил вместо себя другого капитана на свою каравеллу, каковым они приказали тотчас с наступлением утра отправляться их искать, держа путь к оному острову.

И они отбыли в лодках, как ранее решили, и чуть за полночь прибыли на оный остров. На каковом высадившись, отправились прямиком в селение и не нашли в нем никого, кроме одного черного мавра и его дочери, коих взяли; и мавр знаками дал им понять, что коли они отправятся на материк, то на берегу моря найдут селение мавров, показав им жестом, где они смогут их отыскать.

Услышав сие, они решили отдохнуть там весь следующий день, ибо, дабы завершить их деяние, им не годилось прибывать в иное время, кроме как ночью. И так они потратили день, частью на сон, частью на еду и питье. Особенно же услаждались они добротностью (bondade) воды, коей нашли там большое изобилие.

С пришествием же ночи они пустились в путь, гребя с силою в своих лодках, туда, куда им ранее указал жестами мавр; и то была дивная вещь, ибо тотчас, как кто-нибудь из них бывал пленен, то почитал за удовольствие пойти показать противникам не только местных жителей и друзей, но даже жену и чад!

И когда они следовали так своим путем, некоторые из тех начали сомневаться в их походе, полагая, что они отправлялись необдуманно, ибо не ведали ни числа врагов, каково оно было, ни того, насколько они были готовы (corregidos) защищать себя. Однако слова сих не могли ничему послужить, ибо воля людей, воспламененная к подобным деяниям, редко ждет совета.

Прибыв на материк уже глубокою ночью, они поставили мавра вперед себя как проводника; и вследствие трудности (pejo)[269], возникшей у них в том, чтобы суметь понять его, они до того задержались, что когда рассвело, они все еще находились на большом расстоянии от деревни.

Мавры же, встав поутру, узрели тех, откуда они шли; и, как люди смятенные (desacordados) и лишенные отваги, начали разбегаться каждый туда, где, как ощущал, наилучшим образом мог спастись (guarecer), побросав свое имущество, жен и чад, как люди, чувствовавшие, что для спасения своих жизней им следовало достаточно потрудиться.

Наши же, посмотрев на них и увидев таким образом разбегающимися, частью возрадовались, ибо избегли опасности, коей прежде ждали; но вследствие потери, кою, как ощущали, могли понести чрез бегство тех [мавров], не могли радоваться сильно. Однако для верного решения сего вопроса в их умах не было времени, ибо хотя и были они уставшими, о том нельзя было уразуметь в ходе (cosso) их бега; ибо с такою силою и со столь великою охотой простирали они свои шаги, как прежде в иное время уже бывало, когда они вставали со своих кроватей (camas)[270], желая испробовать свои умения (manhas) в полях тех поселков (vilas), где выросли.

И весьма заметно было, с какою охотою они свершали сие при захвате своей добычи, хотя и была она увидена столь издалека, как мы уже сказали, а враги были отдохнувшими и опытными в том деле (mester) [беге], — и все же они взяли из них двадцать пять. Однако сверх всех был в тот день быстр некий Лоренсу Диаш, житель Сетубала[271], бывший слугою инфанта, ибо он в одиночку захватил семеро из тех.

И труд никем из них не ощущался сильно в сравнении с их радостью; с каковою они и отправились вдоль берега на поиски своих каравелл, каковые уже три дня как оставили.

Жуан Фернандиш вот уже семь месяцев как жил в той земле[272]; и весьма похоже, согласно здравому суждению, что в то время, когда Антан Гонсалвиш его оставил, он договорился ним о том, что вернется за ним или же испросит у инфанта, дабы он послал кого-нибудь другого, кто таким образом сможет его забрать. И посему Жуан Фернандиш, ощутив, что настало уже время, когда корабли могли возвратиться в королевство, много раз приходил на тот берег, дабы увидеть, сможет ли узреть какой-нибудь [из них]. И я весьма верю, что то была его основная забота.

И вышло так, что остававшиеся на каравеллах, желая исполнить приказ своих главных капитанов, совершили плавание к острову Эржин, о каковом, как представляется, они не имели знания, и прошли вперед, где продолжали лавировать в течение двух дней, пока не ушли в иную землю, по другую сторону. И минуло лишь немногим более часа как они стали на якорь, когда узрели они человека, пребывавшего против них на земле.