Это был не тот совет, в коем можно было бы усомниться, согласно воле тех [наших], ибо каждый из них желал того же самого.

И, возвращаясь к морю, пройдя малое расстояние пути, они узрели нагого человека, каковой следовал за верблюдом, держа в руке две азагаи. И когда последовали за ним наши, то не было среди них ни одного, кто ощущал бы великую свою усталость. И хотя тот был один и видел, что других было много, все же пожелал он показать, что то оружие было его достойно и принялся защищаться наилучшим образом, каким мог, приняв вид (contenenca) более воинственный, нежели того требовала его мощь. Афонсу Гутерриш ранил его дротиком, от каковой раны мавр ощутил страх и бросил свое оружие как нечто побежденное. Захватив коего — не без великого удовольствия тех [наших] — и проследовав тем же образом далее, они увидели на холме людей, по чьим следам шли, из числа каковых был тот, коего они уже захватили. И не было в них недостатка воли для того, чтобы до них добраться; однако солнце стояло уже весьма низко, и они, устав, сочли, что подобное дерзкое предприятие могло принести им более вреда, нежели пользы, а посему решили вернуться на свой корабль. И, идя с этим намерением, они узрели шедшую [им навстречу] черную мавританку, каковая была невольницею тех, что пребывали на холме. И хотя некоторые из тех [наших] советовали позволить ей уйти, дабы не начинать новую схватку (escaramuca), коей противники не добивались, — ибо поскольку они находились в поле зрения, а числом были более чем вдвое (mais que dobrez) против них, то не могли оказаться столь робки, чтобы позволить им забрать таким вот образом свою собственность, — Антан Гонсалвиш все же сказал, чтобы они двинулись на нее, ибо могло случиться так, что пренебрежение тою встречей заставило бы противников возыметь против них храбрость. И, таким образом, видите вы, что глас предводителя среди людей обыкновенно заставляет подчиняться, когда преобладает.

Согласно его суждению была захвачена та мавританка, каковой [люди] на холме[185] желали прийти на помощь; однако, узрев, что наши приготовились их встретить, не только отступили туда, где пребывали, но даже отправились в иное место, повернувшись спиною к противникам.

И, таким образом, мы почитаем сию главу оконченною, оставляя здесь отдохнуть Антана Гонсалвиша, — до того, как в следующей в главе мы с почетом сделаем его кавалейру.

Поскольку философ[186] говорит, что началом являлись две части [одной] вещи[187], великую хвалу воздадим мы сему славному юноше за его деяние, свершенное с такою отвагой, ибо поскольку был он первым, кто захватил добычу в сем завоевании, то и заслуживает превосходства над всеми прочими, что впоследствии над ним [завоеванием] потрудились. Ибо в обычае было у римлян (согласно излагаемому святым Августином в книге, написанной им de civitate Dey[188], и Титом Ливием[189] в его декадах), чтобы все те, кто первыми наносили удар в сражениях, вступали в стены [крепостей] или вспрыгивали на корабли, вследствие сего по превосходству получали приумножения в своей славе, кои несли в день триумфа в подтверждение своей доблести, как о том более пространно оглашает Валерий в составленной им сумме римской истории[190].

И посему да получит Антан Гонсалвиш свое рыцарское достоинство, согласно тому, о чем в сей главе мы намерены написать. И затем мы дадим ему коменды в ордене Христа, коего обет он впоследствии принял, и сделаем его тайным поверенным (escrivao da puridade) сего благородного и великого принца. И в память о своей почести да будет он удовлетворен тем, что означен в сем томе, коего содержание навек, пока наличествует среди людей письменность, будет свидетельством его доблести.

Теперь узнаем, как Нуну Триштан — юный кавалейру, весьма храбрый и пылкий, что с малых лет взращен был при дворе инфанта, — прибыл в то место, где был Антан Гонсалвиш; каковой [Нуну Триштан] вел с собою снаряженную каравеллу, имея особый приказ своего господина пройти за гавань Галеры[191] так далеко, как только ему удастся, а затем (des i) постараться захватить людей любым образом, каким наилучше всего сможет. Каковой [Нуну Триштан], следуя своим путем, прибыл туда, где был Антан Гонсалвиш.

И вы уже должны понять, какова была радость сих двоих, бывших уроженцами одного королевства и воспитанниками одного дома, когда встретились они в таком удалении от своей земли. И, оставляя в стороне их речи (коих, надлежит полагать, оба потратили [немало], один — вопрошая об известиях, касавшихся его господина, а также друзей и знакомых, другой — желая узнать о его добыче), сказал Нуну Триштан, чтобы аларви (alarve)[192], коего он вез с собою — каковой был невольником инфанта, его господина, — поговорил с кем-нибудь из тех пленников, дабы увидеть, поймет ли он их язык; и что, коли они поймут друг друга, сие будет весьма полезно для того, чтобы узнать все положение и условия людей той земли. И, таким образом, все трое[193] говорили, однако язык [их] был весьма далек один от другого, вследствие чего они не смогли понять друг друга.

И как только ощутил Нуну Триштан, что не мог узнать об образе той земли ничего более, кроме того, что поведал ему Антан Гонсалвиш, то пожелал отбыть. Однако та зависть, кою Сократ[194] восхваляет в доблестных юношах, поразила сердце его таким образом, что он пожелал прежде увидеть, сможет ли пред очами тех [людей во главе с Антаном Гонсалвишем] свершить что-либо выдающееся.

— Разве справедливо будет, — молвил он бывшим с ним, — коли позволим мы сим [людям] отбыть таким вот образом, держа путь в Португалию, не явив им прежде некую долю нашего труда? Поистине говорю вам: что касается меня, то мне представляется, что бесчестья удостоюсь я, имеющий орден рыцарства, коли не соберу здесь иной, более богатой добычи, чрез кою господин инфант сможет получить некоторое начальное возмещение за столькие издержки.

Тогда приказал он позвать Антана Гонсалвиша, а также принципалов (principais), что тот вез с собою, дабы выказать им свое намерение.

— Вам, — молвил он, — друг Антан Гонсалвиш, известна воля инфанта, нашего господина, каковой вследствие понес он многие и весьма великие издержки. И доныне, после пятнадцати лет в сей части [света], он так и не смог удостовериться относительно людей сей земли, в каком законе и под чьим владычеством они живут. И хотя вы уже везете сии две души, чрез кои он что-нибудь узнать сможет, не воспрещается, однако же, коли мы увезем также и гораздо больше иных [людей], что будет много лучше. Ибо, помимо знания, что господин инфант чрез них получит, для него воспоследует польза от их услужения или выкупа. Посему мне представляется, что будет добро, коли мы поступим следующим образом: сей ночью выберете вы десятеро человек из ваших, я же выберу десятеро иных из своих — из лучших, что есть у каждого; и мы отправимся на поиски тех [людей], что вы обнаружили. И поскольку вы говорите, что, по вашему заключению, среди них не более двадцати воинов, прочие же — жены и чада, то мы скоро сможем их всех захватить. И коли мы не найдем тех [людей], то сумеем найти иных, среди коих сможем составить ту же самую добычу, или, может быть, иную, гораздо больше.

— Не думаю я, — отвечал Антан Гонсалвиш, — что наш поход будет верным в том, что касается поисков найденных нами [людей], ибо место то — один открытый холм, на коем не было ни дома, ни хижины, где, как можно было бы думать, они могли расположиться; тем более что мы видели их возвращающимися, словно людей, прибывших сюда из другого края. Худшим же из всего этого представляется мне то, что те же самые люди предупредили всех прочих, и, может статься, там, где мы думаем взять их, мы сами станем их добычею. Обдумайте сие как следует, и не станем возвращаться туда, где уже одержали некоторую победу, дабы получить урон.