В последний момент я подвинул ступню, чтобы череп молодого Пуллера не ударился о камни, а задержался на моем сапоге.
— Получилось, господин, — стражник с чувством сплюнул чем-то густым и коричневым, а затем обильно высморкался на камни.
Сначала я хотел было приказать ему, чтобы привёл узника в чувство, но решил, что сам сделаю это намного лучше. Всё-таки нас обучали, в том числе и лекарскому искусству.
Я присел над телом и приложил пальцы к шее Хендрика. Артерия пульсировала. Слабовато, но, всё-таки, пульсировала. Откинул его руки и начал нажимать на грудную клетку, раз-другой-третий… когда его стошнило и я услышал судорожное дыхание, понял, что всё в порядке.
Конечно, в порядке, если бы речь шла только об утоплении! С остальным же всё было хуже. Особенно меня беспокоила грязная, огромная рана на лице.
Узник искупался в нечистотах и кошмарно вонял, поэтому пока я не мог определить, начало ли уже гнить тело. Если да — дни Хендрика были сочтены. А из этого следовало, что у меня никогда не будет случая пересчитать обещанные полторы сотни драконов. Кроме того, сына купца в камере заморили голодом почти насмерть. Несмотря на то, что он был намного выше меня, — а это немало, учитывая, что мой рост достигал почти метра восьмидесяти трёх, — я был почти уверен, что поднял бы его одной рукой.
— Хватай, — велел я стражнику, указывая на узника, лежащего на камнях.
И тут появился Друд. На его обычно бледном лице был красный румянец, а на лбу выступил пот.
— Что с ним? — бросил он, указывая на Пуллера.
— Если умрёт, то умрёт, а если выживёт, то жить будет, — припомнил я шуточку, когда-то слышанную от мейстера Реджи Хилла, который, по его словам, многому нахватался от своего лорда. Хотя, Бог не даст соврать, мне было не до смеха, потому что мои полторы сотни золотых как раз валялись и подыхали.
— Я вызову личного лекаря с Мифорда, — пообещал побледневший Вонахейм. — Сейчас же велю послать за ним!
— А что там, милостивый господин, с молодым? — спросил стражник перепуганным, тихим голосом об участи дружка.
— Упал с лестницы, — на ходу, холодно бросил Друд. — Так неудачно, что размозжил себе череп.
Караульный громко сглотнул, а я подумал, что быть подчинённым Вонахейма — это действительно нелёгкий кусок хлеба. Не то, чтобы я не осуждал неоправданно жестокого поведения стражника, но несдержанность действий Друда меня, однако, мягко говоря, поразила. Кроме того, было видно, насколько сильные позиции у него были в городе, если мог себе позволить безнаказанно убить человека. И это не первого встречного нищего или бродягу, а городского стражника при исполнении.
Увы, в тюрьме не было лазарета. Я подумал, что даже мы, инквизиторы, намного лучше заботимся о задержанных. Если это колдуны, то их и вовсе пакуют нежно, будто любимую женщину, лишь изредка позволяя осторожно сломать им руки и ноги, чтобы не могли излишне сопротивляться и пытаться сбежать. Разумеется, если речь не шла о допросах, где они старательно скрывали какие-то сведения, как та же Листочек.
Тем не менее, самое главное для нас, в случае пыток — чтобы душа не покинула свой сосуд — тело, раньше времени прибытия лорда Моустаса или перевозки заключённого в Новиград. Бывало, что их даже не допрашивали, если было опасение, что тело не переживёт подобной процедуры.
С простыми еретиками же было чуть проще. С ними зачастую дело именно в том, чтобы заботливо выходить — с мыслью об очередных допросах. Смерть обвиняемого в результате пыток или плохого обращения была признаком некомпетентности. Во-первых, тогда закрывался доступ к сведениям, которые он бы мог нам сообщить, а во-вторых, инквизиторам надо было ведь не замучить допрашиваемого, а предоставить ему шанс на спасение и очищение разума от скверны ереси. Поверьте мне, я сам видел многих приговорённых, которые со слезами на глазах благодарили инквизиторов за то, что позволили им сохранить надежду на вечную жизнь у небесного алтаря нашего Бога и господина «Небесного Клинка». А цена в виде острой боли пыток и крепкой верёвки на виселице казалась им более чем правильной.
В случае же с Пуллером речь о пытках не шла. Этот человек был истощённым, ослабевшим, больным и полыхающим от лихорадки. Для него нашли маленькую каморку с лежанкой и я велел стражникам принести ведро тёплой воды, бинты и позвать обычного лекаря, поскольку не хотел терять время, ожидая вызванного Друдом целителя, который оказался в гостях у какого-то лорда и мог добраться не ранее, чем через два дня.
Пока местный лекарь не успел появиться, я обмыл лицо Хендрика. И то, что я увидел под коркой грязи, мне крайне не понравилось.
Подошедший лекарь, словно именитый мейстер, был самонадеянным и убеждённым в собственной непогрешимости. Кроме того, стражники вытащили его с какой-то попойки, поскольку от него явственно попахивало вином.
— Этому человеку ничего не поможет, — заявил он авторитетным тоном, едва взглянув на лицо Пуллера.
— Не думаю, — говорю ему в ответ.
— И кем же вы являетесь, чтобы не думать? — достаточно молодой мужчина иронически выделил произнесённые мною слова.
— Я являюсь всего лишь младшим инквизитором, — перевожу на него взгляд. — Но меня учили основам анатомии человеческого тела, хотя, наверное, я здесь не ровня просвещённым мастерам.
Лекарь побледнел. И сдалось мне, столь же мгновенно протрезвел.
— Простите, инквизитор, — склонил он голову. Тон мужчины был не только вежливым, но прямо-таки смиренным. — Но учтите ужасное воспаление раны. Учтите нагноение. Понюхайте!
Мне не надо было приближаться к Хендрику, чтобы ощутить тошнотворное зловоние разлагающегося тела. Может ли быть что-то ужаснее, чем гнить заживо в смраде гноя, сочащегося из ран?
— Я могу вырезать больную ткань, но Бог мне свидетель, поврежу при этом кровеносные сосуды! Не получится иначе! А если получится, это будет чудом, достойным «Небесного Клинка», а не искусством лекаря! Хотя, наверное, даже это не поможет…
— Не наговаривай на господина нашего «Небесного Клинка». Ему доступна способность любого исцеления, — твёрдо смотрю в его глаза, отчего лекарь побледнел ещё больше.
Но, тем не менее, мужчина был прав. Левая щека Пуллера была одной воспалённой, загноившейся, вонючей раной. Его можно было оперировать. Однако, следствием каждого неосторожного движения лезвием было бы повреждение тонких сосудов, что легко привело бы к смерти. К тому же, будет совершенно непонятно, удалена ли гниющая ткань полностью! Ибо если нет, тогда пациент, считай, умирает точно также. А ведь этот самый узник стоит полторы сотни драконов!
— В Твердыне Ночи, во время обучения, наш мейстер Эймон, преподающий целительство, рассказывал об одном старом методе, — задумчиво почёсываю подбородок, — говорят, его применяли в случаях, когда человеческая рука уже не в состоянии чем-либо помочь…
Либо когда не мог помочь слепой лекарь, такой как сам Эймон, оттого он и пользовался подобным способом, время от времени.
— Думаете о жаркой молитве? — с энтузиазмом подсказывает целитель.
Я посмотрел на него тяжёлым взглядом.
— Думаю о личинках плотоядных насекомых. Благо, что сейчас лето, так что даже в Застенье найти нужное не будет проблемой, — поясняю ему. — Помещённые в рану, они пожрут лишь больную ткань, оставляя здоровое тело невредимым. Насколько я помню, такое придумали и впервые начали применять дотракийцы, у которых с медициной всегда было отвратительно.
— Дотракийцы — враги нашего господина, «Небесного Клинка»!
— А это тут причём? — пожимаю плечами. — У врагов также можно поучиться. Те же общественные купальни, например, были придуманы именно в Эссосе, а лишь потом добрались до нас. Теперь в Новиграде и Ланниспорте их полно. Да и в Королевской Гавани, как я слышал, начинают пользоваться популярностью.
— Я не слышал о столь мерзкой процедуре, — надулся лекарь.
Осмелюсь предположить, он подумал о личинках насекомых, а не о купальнях, хотя состояние его одежды, а также чистота рук и волос указывали на то, что мужчина не слишком часто пользуется благами стирки, а также мытья.
