Арвинд сделал паузу.

— И тогда Вирвид — как говорят нам священные писания, опустил лицо в пламя.

Невзирая на душный, влажный воздух, Станниса охватила дрожь. Он читал эти книги. Сколько раз — особенно в детстве, когда он смотрел на костёр, ему приходила мысль опустить лицо в огонь — чтобы почувствовать то же, что когда-то чувствовал первый верховный септон?

Вирвид «Сгоревший Септон»! Его лицо спеклось в корку. Глаза, губы и нос были сожжены дотла. Но он выжил. И лишь ещё больше укрепился в вере.

«Он опустил лицо в огонь! В огонь!»

— Подобно Вирвиду, — продолжал «Небесный Клинок», — мы опускаемся на колени перед костром…

Баратеон затаил дыхание. Жар хлынул сквозь него — или ему показалось?

— Истина! — воскликнул лорд Арвинд так, словно называл имя, знакомое каждому человеку. — Огонь истины! Истины того, кем вы являетесь.

Голос его звучал гулко и глухо.

— Вы слабы. Вы одиноки. Вы не любите того, кого вам следовало бы любить. Вы вожделеете непотребств. Вы боитесь даже собственных братьев. Вы понимаете куда меньше, чем делаете вид…

Моустас вскинул руку, словно добиваясь от собравшихся еще большей тишины.

— Вот, что вы есть. Слабость, одиночество, незнание, похоть, страх и непонимание. Но даже сейчас вы способны ощущать огонь истины. Даже сейчас он снедает вас!

Арвинд опустил руку.

— Но вы не падаете ниц. Нет, не падаете…

Взгляд его блестящих глаз остановился на Станнисе, и мастер над кораблями почувствовал, как у него сдавило горло, почувствовал, как стучит молоточек сердца, пригоняя кровь к лицу.

«Он смотрит мне в душу. Он свидетельствует…»

— Но почему? — вопросил «Небесный Клинок», и в голосе его чувствовалась непостижимое удивление. — В муке огня таится бог. А в боге кроется избавление. Каждый из вас владеет ключом к собственному спасению. Вы уже стоите на коленях. Но вы до сих пор не пали ниц и не коснулись лицом земли. Вы слабы. Вы одиноки. Вы не знаете тех, кто любит вас. Вы вожделеете непотребств. Вы боитесь даже собственных братьев. И вы понимаете куда меньше, чем делаете вид!

Баратеон скривился. Эти слова наполнили его болью, а мысли закружились вихрем от понимания чего-то и знакомого, и неведомого одновременно.

«Это я… он говорит обо мне!»

— Есть ли среди вас тот, кто станет это отрицать?

Тишина. Какая-то женщина негромко рыдала, размазывая слёзы по лицу. Лица мужчин были каменными, многие отводили глаза, даже рыцари и знать. Они не могли сдержать чувств. Ослепительно красивая блондинка из свиты Моустаса сжала руки у груди. В её взгляде, направленном на Арвинда было столько… столько!

— Но вы это отрицаете! — воскликнул мастер над законом, словно любовник, столкнувшийся с женской неверностью. — Все вы! Вы опускаетесь на колени, но жульничаете — жульничаете с огнём собственного сердца! Вы извергаете ложь за ложью, крича, что этот огонь — не истина! Что вы сильны. Что вы не одиноки. Что вы знаете тех, кто вас любит. Что вы не вожделеете непотребств. Что вы не боитесь своих братьев. Что вы понимаете всё!

Сколько раз Станнису доводилось лгать подобным образом? Смотреть. Оценивать. Действовать. Как часто он смотрел? Сколь хорошо оценивал? Всегда ли действовал? Сколько раз он был таким, если прекрасно понимает слова «Небесного Клинка»?

— Но в тайные моменты — да, в тайные моменты, эти отрицания звучат неискренне, верно? В тайные моменты вы видите, что ваша жизнь — фарс. И вы плачете, мучаетесь, раскаиваетесь! Спрашиваете, что не так?! Громко восклицаете: «Почему я не могу быть сильным?»

Моустас подошёл к толпе ближе. Свет отражался от его белого одеяния и слепил глаза, но никто не отводил взгляда.

«Почему я не могу быть сильным?!» — мысль неприятно уколола в голове. У Станниса аж заболело горло, да так, словно он сам выкрикнул эти слова.

— Да потому, — негромко произнёс Арвинд, — что вы лжёте.

И Баратеон исступлённо подумал: «Он всего лишь человек! Не бог! Так не бывает..!»

— Вы слабы потому, что притворяетесь сильными.

Теперь голос «Небесного Клинка» сделался бесплотным. Он словно шептал на ухо каждому из тысячи присутствующих.

— Вы одиноки потому, что непрестанно лжёте. Вы вожделеете непотребств потому, что не сознаётесь в своей похоти. Вы боитесь брата, ибо боитесь того, что он видит. Вы мало понимаете — ведь для того, чтобы научиться чему-то, вы должны признать, что ничего не знаете.

Как можно уместить всю жизнь на ладони?

— Вы видите трагедию? — умоляюще вопросил он. — Писания Семерых велят нам быть как боги, быть большим, чем мы есть. Но что есть люди? Существа слабые, со сварливыми, завистливыми сердцами, задыхающиеся под саваном собственной лжи. Люди, которые остаются слабыми, потому что не могут сознаться в собственной слабости.

И это слово — «слабость» — будто сорвалось с небес, пришло откуда-то извне, и на миг человек, произнёсший его, стал уже не человеком, а земной оболочкой чего-то неизмеримо большего. «Слабость…» Слово, слетевшее не с человеческих уст…

И Баратеон понял.

«Я нахожусь в присутствии Бога».

Ужас и блаженство. Гнев его глаз. Сияние его кожи. Повсюду. Присутствие Бога.

Наконец-то остановиться, оказаться связанным тем, что скрепляет весь мир, и увидеть, как низко ты пал. И Станнису показалось, что он впервые находится здесь, как будто на самом деле быть собой — быть здесь! — возможно лишь в присутствии ясности, которая есть Бог. Истины.

Здесь…

Что это? Невозможность втянуть сладкий воздух солёными губами. Тайна взволнованной души и хитрого разума. Притягательность накопившихся страстей. Невозможность.

Невозможность…

Чудо пребывания здесь.

— Опуститесь на колени вместе со мной, — произнёс голос ниоткуда. — Возьмите меня за руку и не бойтесь. Опустите лицо в огонь.

Момент для завершающих слов был подготовлен — для слов, что восходили к священному писанию его сердца. Момент восторга.

Люди закричали и Станнис вскрикнул вместе со всеми. Некоторые читали молитвы и Баратеон зачитывал их вместе с ними. Смеялся и плакал, радовался и грустил. Некоторые тянули руки к Арвинду, словно пытаясь удержать его образ. Станнис тоже поднял два пальца, чтобы коснуться далёкого лица.

Он не мог сказать, как долго Моустас говорил. Но Арвинд говорил о многом, и куда бы ни ступала его нога, мир вокруг изменялся.

— Что это означает — быть воином? Разве война — не огонь? Не горнило? Разве отрицание войны не есть самое верное свидетельство нашей слабости? Опустить лицо в пламя — и преодолеть её, вот что необходимо, чтобы избавиться от неё.

«Верно. Война должна быть преодолена. Здесь нет места слабости! И уже скоро я докажу это! Пираты будут уничтожены!»

Слова «Небесного Клинка» Станнис будет помнить до скончания своих дней, как и последнюю молитву, которую они зачитывали, словно песню. И теперь Баратеон будет слышать её даже во сне. Гимн богам. Нет, Богу! «Небесному Клинку»!

Острова «Три Сестры». Что они вообще собой представляют? Краткий экскурс в ситуацию, — мысленно ухмыльнулся я, пинком переворачивая труп косматого мужчины, в чьей глазнице была внушительная дырка от удара копьём.

В данный момент мы находились рядом с прибрежной деревенькой острова «Милая Сестра», считающегося главным среди всех трёх. Мои люди, которые, вроде как, Королевские войска, но… я уже успел прибрать их души. Звучит сильно, не так ли? Реальность намного проще, всего лишь обратил солдат в свою веру. Так вот, мои люди полностью зачистили поселение, а я теперь ходил по улочкам, да рассматривал мертвецов.

Наверно, немного нездоровая тенденция? Вот и я так думаю. Хотя Морри, — кошу взглядом за спину, — ничего по этому поводу не говорит. Значит, всё не так уж и плохо, верно? Или сравнивать нормальность и «Тень Неведомого» будет перебором?

— Морриган, — решаю всё-таки уточнить. — Что ты думаешь по поводу происходящего? Убийства людей? Имею в виду, — щёлкаю пальцами, — Неведомый одобряет подобную практику или порицает?