А потом вдруг наступит минута, перевернет вверх дном все в душе у обоих. И не скажешь, что случилось что-то особенное. Чаще всего пустяк, мелочь, на какую иной раз и внимания не обратишь. Но вдруг действительно все перевернется в душе из-за этой самой мелочи, и думай тогда: что же все-таки приключилось? Что произошло?

Как-то вечером — было это под осень — Алесь Мята вышел из конторы колхоза вместе с Варварой Акунец. Наряд на завтра был уже готов, ежедневная летучка бригадиров проведена, все продумано, обговорено, и председатель со спокойной душой мог отправиться домой. Правление, контора и вообще весь колхозный «центр» были в первой бригаде, километрах в пяти от хаты председателя.

Как назло, спустила камера, и бегать по деревне, одалживать у ребят до утра велосипед Алесю не хотелось. И так доберется.

Варвара тоже спешила, беспокоилась, как там дети и бабка Матруна одни справляются.

Шли, разговаривали обо всем — о делах колхозных, о хлопотах завтрашних.

Алесь достал на ходу махорку, скрутил цигарку и привычным жестом стал шарить по карманам, искать спички. Их не оказалось.

— Тоже мне курильщик, а без огня, — поддела Варвара.

— Не говори…

— Дойдем до меня, вынесу коробок. А может, зайдешь, посмотришь, как твой бригадир живет?

— Неплохо бы, да лучше в другой раз, поздновато уже.

— Ладно, стой, сейчас вынесу.

Калитка легонько скрипнула, и Варвара скрылась за ней. Только и успел заметить Алесь светлые макушки «бабьего лета» в палисаднике.

— На, прикуривай. — И сама зажгла спичку, поднесла к цигарке.

— Спасибо, Варечка, — затянувшись несколько раз, чтобы зажечь как следует, поблагодарил Алесь. — Выручила. А то курильщику без курева как пьянице без водки. Жизнь не в жизнь.

— Возьми на дорогу, еще ведь захочется. — Она протянула спички.

— И то дело. Спасибо еще раз. Будь здорова.

— И тебе того же, — кинула и побежала к себе.

Алесь шел домой, курил, вернее сказать — не шел, ноги сами его несли. И не мог сообразить, отчего так легко и светло у него на сердце, почему дорога стала такой короткой, почему не хотелось идти в хату, почему до поздней ночи просидел он на крыльце, цигарку за цигаркой прикуривал от Варвариных спичек.

Тревожно было и у Варвары на сердце. Управившись с домашними делами, накормив и отправив детей и бабку Матруну спать, она села за стол, подвинула ближе лампу и занялась починкой. Ловко орудуя иголкой, поставила заплату Костику на штаны, еще совсем новенькие, недели не проносил, разодранные на колене… У Вали опять пуговицы на платье с мясом вырваны. Уже не маленькая, сама могла бы, да не то в голове.

Варвара думала, что надо ей съездить в город, купить что-нибудь им к зиме. Из старых курток они выросли, да и сносили, можно сказать: рукава уже и чинила, и подшивала. И обувь нужна. Костик за весну сбил ботинки вконец, а Вале туфли уже тесны стали. Вот и еще расходы тебе. Хоть и нелегко со всем сладить, а хуже других детей одевать не хочется. И так без отца нелегко им.

Почему-то вне всякой связи с ее мыслями вдруг всплыла в памяти чуть сутулящаяся широкая спина Алеся и лицо, освещенное чиркнувшей спичкой.

Не боится, что ни ночь, лесом ходить. Кажется, озолоти — не пошла бы одна.

И по-женски пожалела: «Придет вот мужик в полночь домой — и делай, что хочешь. Даже накормить некому…»

Представила, как идет по лесу Алесь: сонно перешептываются листья на деревьях, трещат сучки под ногами, где-то пискнет вдруг спросонья какая-то птичка… Темный лес словно прислушивается в тиши ко всякому звуку… «Никогда не пошла бы одна. А он вот ничего, привык…»

И ей видится, как идет он и курит и яркие искорки от цигарки освещают ему дорогу. Ее искорки.

Варвара улыбается этой мысли.

Костику всего пятнадцатый год, а задумает что, так хоть кол на голове теши — не отговорить.

— Брось, говорю тебе! Дай мне топор! — в который уже раз кричит Варвара.

А он, хорошо зная цену женской силе, не вступает в спор с матерью. Чего бы это ни стоило, пыхтит, старается расколоть на щепки этот проклятый комель. Не ей же, матери, дробить его.

— Костик, сыночек, — уже переходит к просьбам Варвара, — хватит, на неделю наколол уже. Пожалей свои силы, сколько их еще у тебя…

Костик распрямляется на минуту, рукавом вытирает потный лоб.

— У тебя их больше? — отрезает он и снова берет топор в руки.

Отворилась калитка, и оба повернулись на скрип.

— Молодец, хозяин! У матери на полгода теперь голова без хлопот. Видишь, Варвара, что такое мужик в доме. — И Алесь подходит к навесу, под которым Варвара воюет с Костиком, а Костик — с толстенным дубовым комлем.

Варвара зарделась от похвалы сыну. Ну конечно, помощник! Никого не надо просить. Вот только не сговоришься никак с ним.

— Давайте-ка я ваши споры решу.

Гах! Гах! — только свистит топор, и в одну минуту неподатливый комель разлетается на куски в сильных мужских руках.

— Чистая работка! — с восторгом, словно есть тут и его заслуга, говорит Костик. И, взглянув на мать, спрашивает: — Видала, как надо?

— Еще бы не видала.

— Э-э, Костя, у тебя, брат, здесь глушат инициативу, — складывая аккуратно наколотые дрова, говорит Алесь и кивает в сторону Варвары.

Костя понимает — председатель шутит, но не хочется признавать свою слабость и в тон ему отвечает:

— Вечно так, возьмешь топор в руки — тут как тут: «Дай лучше я. А вдруг что случится…»

— Ногу или руку отрубишь, — смеется Алесь. — Они, брат, все матери такие.

Варвара тоже смеется:

— Теперь вдвоем за меня возьметесь.

— Организуем коалицию против тебя. Так ведь, Костя?

— Так, — охотно соглашается мальчик и также, как Алесь, хитро усмехается.

Дрова сложены в поленницу. Костик вешает пилу на гвоздь в повети. Алесь смахивает с пиджака приставшие щепки. И тут Варвара замечает — на пиджаке не хватает пуговицы.

— Постой, Алесь, минутку. Скинь пиджак, пуговка оторвалась.

— А-а… — Алесь машинально выдергивает нитку, на которой когда-то держалась пуговица, и, чувствуя себя неловко (то ли от предложения, то ли что неряха такой — ходит без пуговицы), торопливо отказывается: — Да ничего, это у меня вчера… — И лезет в карман, ищет пуговицу.

— Чего тебе с этим возиться, давай, я в момент пришью, — решительно говорит Варвара. — Сбегай, Костик, возьми в комоде пуговицу черную да иголку с черной ниткой.

— Ну, вот еще, не хватало тебе моих пуговиц, — слабо сопротивляется Алесь.

— А тебе моих дров. — Варвара смотрит на него, и ее глаза сразу же смиряют Алеся. — Есть о чем говорить. Садись. Я в одну минуту.

Мелькает небольшая ловкая рука. И пуговица на месте. Варвара раскладывает пиджак на коленях, внимательно оглядывает рукава: не подпоролась ли подкладка, не обтрепались ли края? Все в порядке. Только вешалки нет, а на воротнике след от гвоздя. И снова иголка снует в ее руках.

— Спасибо. Только зря ты это. И сам могу. В партизанах всему обучился.

Варвара понимает Алеся, не перечит ему.

— Не диво, что научился. Только все равно, как я, не сделаешь. Поэтому, если надо что сшить или починить, машинка есть. Приноси. Пошью.

— У тебя и без меня забот хватает. — Алесь медлит, не уходит. — Ну а как с рыбалкой? — повернулся он к Костику.

— Я хоть завтра, только было бы с кем. Да еще вот лодку…

— Лодка у меня есть. Давай, брат, завтра в три на рассвете. Не проспишь? Возле бродка и встретимся. Часок порыбачим, а там вместе со всеми на работу.

— О, это дело! — обрадовался Костя. — Я ни за что не просплю.

Варвара глядит на них с улыбкой и думает: «Уже сговорились. А Костик совсем как взрослый…»

И ей приятно, что они так легко сговорились, что хороший сегодня день выдался. Очень хороший.

В субботу Варвара возвращалась с поля к вечеру, когда уже зашло солнце.

Хотелось побыть одной со своими мыслями, и она отстала от других женщин.