За спиной моей, ткнув острие в доски пола, облокотившись на меч, стоит Керанто. Воин Света бросает обеспокоенные взгляды на покосившуюся дверь и время от времени поворачивается ко мне. Вот и сейчас его взгляд изменился, он взглянул на меня, увидел ручеек слюны и подошел.

— Ты в порядке, Зернышко?

Имя мое заставило меня встрепенуться, повернуться к нему и улыбнуться. Слюна оборвалась и оставила на рубахе уродливую мокрую полоску. Керанто покачал головой, выудил из кармана платок и тщательно стер слюну с моих губ, подбородка, вытер все, что смог с груди, попытался стереть мокрое пятно и не преуспел.

— Все хорошо, Зернышко? — глядя мне в глаза, спросил он.

Я не ответил. И не потому, что не хотел с ним говорить, а потому, что не понял вопроса. Я жив, здоров, я почти не голоден, так, самую малость. Я сижу, а не таскаю тяжести. Мне относительно тепло, с потолка не капает. Вот-вот рассветет, и мир наполнит радостный свет теплого солнца. Что может быть плохо?

Улыбка моя стала шире, я кивнул и вновь пустил слюну.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — не унимался Воин Света.

И на этот вопрос мне тоже нечего было ответить. Чувствую и это хорошо. Хуже было бы если бы не чувствовал, а так, да я чувствую. Голод чувствую, холод чувствую, зад затек от сидения на голых досках и его я тоже чувствую. Но чего-то мне совершенно точно не достает. Я вздохнул и пожал плечами.

Керанто отошел, и вновь занял позицию за моей спиной, а я вернулся к окну и темнеющим за ним развалинам города. Что я там надеялся найти или разглядеть не знаю, я просто смотрел на улицу. Просто смотрел туда, потому что больше ничего не мог. Я и не понимал ничего. И только когда на дорожке к дому появились две фигуры, одна мужская высокая, в рваной, забрызганной кровью одежде и женская, низенькая, голая, зябко кутающаяся в отобранный у мужчины плащ, что сиял дырами, и при всем желании не мог прикрыть то, что женщины обычно скрывают, я встрепенулся. Этих двоих я узнал. Точнее узнал лишь мужчину. Сэра Роланда я при всем желании не смог бы ни с кем перепутать. Женщину я тоже узнал, но как не напрягал свистящий в голове ветер имени ее вспомнить не смог. Ясно мне было только одно, я ее знаю, и мне она никаким образом не угрожает. В памяти почему-то всплыли жуткого вида щипцы, ножницы и еще какие-то приспособления, назначения которых я понять не смог, как и не понял их связь с женщиной. Лишь ощущения погруженного в воду тела и страха заставили меня задрожать.

Керанто тут же подскочил ко мне, положил руку на плечо, развернул, заглянул в глаза, но увидев идущих к дому, тут же успокоился и выпустил плечо.

— Хвала богам, — выдохнул он и пошел к двери, отпер ее и шагнул наружу, совершенно не обратив внимания на мой молчаливый протест.

Я остался один. Повернул голову к окну и вдруг, да-да это случилось именно вдруг, совершенно неожиданно для меня, из глаз моих брызнули слезы. Они были такими сильными, такими горькими, что я против воли своей сполз с лавки и, свернувшись калачиком, зарыдал. Зарыдал надо сказать бесшумно, как привык реветь, забившись в ворох грязных тряпок за печкой на кухне старшего повара Люцелиуса Кярро.

В этой странной позе меня и застал сэр Роланд, сопровождающая его монашка и составивший им компанию Воин Света.

Рыцарь лишь глянул на меня, уронил меч на пол, тяжело опустился на лежак и вздохнул.

— Давно он такой? — спросил он, кивнув в мою сторону.

— Был лучше, — плечи Керанто дернулись. — Но мне кажется, что ему становится хуже. Он как будто уходит от нас.

— Куда?

Вопрос монашки поставил Керанто в тупик. Воин Света нахмурился, вздохнул, еще раз пожал плечами и выдал:

— Мне кажется, он окончательно отупел. Но думаю все намного хуже. Я, думаю, он умирает.

— Согласен, — тихо проговорил Роланд и, повернувшись к монашке, произнес совершенно спокойным, слегка уставшим голосом: — Это все твоя богиня.

— Она пожертвовала собой! — взвилась, было монашка, но осеклась и села рядом с Роландом, прижавшись к нему. — Но ты прав, благородный рыцарь. В том, что происходит с Зернышком, виновата она.

— И что мы будем с ним делать? — спросил Керанто, опустившись на корточки и отчаянно пытаясь проковырять в полу проход на первый этаж. Зачем ему была нужна дыра в полу, и почему он не мог воспользоваться лестницей, как все нормальные люди я не знал тогда. Да и сейчас тоже не знаю. И более того, узнавать не хотел ни тогда, ни тем более сейчас.

Ни монашка, ни Роланд на него даже не взглянули, только я повернулся к нему и широко улыбнулся, перестав рыдать, но с пола так и не поднявшись.

— Не можем же мы его так оставить? В таком состоянии.

— И что ты предлагаешь? Ну, Воин Света не стесняйся, говори!

В голосе Роланда не было ничего кроме усталости и, пожалуй, жалости. И вряд ли жалость эта была направлена на мнущегося Керанто, уж скорее на развалившегося на полу, в луже собственных слез, меня.

— Можно…, - Воин света замялся и закусил губу. — Можно…, - он воткнул нож в пол, сжал рукоять так, что побелели костяшки, бросил короткий взгляд на меня, тяжело вздохнул, резко выдохнул и, собравшись с духом, выдал: — Можно… — однако, на этом слове весь дух его и угас и он замолчал.

— Да роди уже! — взвилась монашка.

В моей голове мелькнула мысль. Светлая такая, теплая, добрая. И я успел ее обдумать.

— Бели! — радостно выдал я.

— Что маленький? — она подскочила, но приближаться ко мне не стала, так и осталась стоять, даже не смотря на то, что плащ сполз с ее плеч, открыв миру ее нагое тело.

— Тебя зовут Бели, — радостно выдал я.

Меня переполняла гордость: я знаю, как ее зовут, я помню ее. Но радость была недолгой, ветер подхватил мысль и унес из головы через ухо. Я потерял к монашке всякий интерес и уставился в полоток.

— Так что можно? — прошептала монашка, голос ее сорвался, она судорожно сглотнула, давя подступившие слезы. — Что можно?

— Можно отвести его в Храм Света, — пожал плечами Керанто.

— Пока будем вести, он совсем в полено превратится, — невесело произнес Роланд. — Еще ночью он бегал и булавой размахивал, а теперь посмотри на него. Он почти мертвец. Хотя кто знает, сколько он еще вот так проживет. Но сдается мне, разум его уже мертв. Эй, — рыцарь повернулся ко мне и подмигнул, натянув на лицо добрую улыбку, — друг Зернышко, скажи, ты помнишь, как меня зовут?

— Помню, — я приподнялся, — ты бла-гор-род-ный, — слово это далось мне с трудом, — рыцарь Роланд, — я задумался, но вспомнить фамилию рыцаря не смог и, пожав плечами, вытянулся на полу.

— Вот тебе и доказательство, — криво усмехнулся Роланд.

— Да я и не сомневался, — пожал плечами Керанто. — Я лишь предложил.

Они замолчали. А может, и нет, но я больше ничего не слышал, все больше погружаясь в свистящий в голове ветер.

Я смутно помню, как в комнату к нам приходили люди. Размытое воспоминание о приведенном силой лекаре принцессы, что осмотрев меня, развел руками. Сама принцесса, что долго гладила меня по голове, а потом дала кусочек сахара, что тут же исчез в моем рту. Сахар был странным, слегка горьковатым от сладости, да к тому же был покрыт волосками и пылинками, но меня это совершенно не смущало, я даже отплевываться не стал. Зато проникся едва ли не любовью к девушке. Я лег возле нее и положил голову ей на колени. Она гладила меня, совершенно не обращая внимания на стекающую на ее юбку сладкую слюну. Мне было хорошо. Но принцесса не могла оставаться со мной вечно, хотя мне этого бы и хотелось. И она ушла. Я вцепился ее в подол и доплелся за ней до двери, но выходить не решился, а когда дверь закрылась, и вовсе позабыл о ней. Словно принцесса и не приходила.

Куда как лучше я запомнил местного священника, тот пришел ругаться с Бели и стребовать с нас потерянную мною булаву. Ни то, ни другое у него не получилось. Булаву я потерял и не помнил где именно, да я и то, что у меня в руках была булава, не помнил. А едва священник открыл рот, чтобы высказать монашке все, что думал о ней и о ее ничуть не скромном и не отвечающим высокому званию служительнице богини званию, как заткнулся, укусил себя за язык и бочком выскочил за дверь. И я его понимал, одного взгляда Бели сейчас хватило бы на то, чтобы отправить в преисподнюю любого, даже самого сильного демона. Куда уж местечковому священнику.