Всё взрывается, когда я поднимаю Камиллу со стула и не глядя усаживаю на стол. И это зрелищно. В миллион раз лучше, чем представлял. Я встаю между её ног и ласкаю пальцами спину, следуя за позвоночником.

Под звуки дождя, стекающего по стеклу, от моих прикосновений Камилла выгибается, хватает меня за шею, тянет за волосы, и наши губы сталкиваются. Она издаёт короткий стон благодарности, который побуждает меня к действию, и прикусывает мою губу. Её руки пробираются под мою рубашку, с силой вытягивая из брюк. Я дотягиваюсь до края платья. Ласкаю ей ноги, бёдра.

Никто из нас не сбавляет темпа и не отступает. Наши рты не перестают искать друг друга, даже когда каждый из них находит кожу другого. Она на спине, я на голом боку под платьем. Бл*дь. Знать, что она так же завелась, как и я, — это безграничное чудо.

«Ты никогда не будешь иметь удовольствия видеть, как я сдаюсь!»

Оно есть сейчас, поскольку мои губы отрываются от её только для того, чтобы раздразнить и оставить бурю поцелуев ей на шее. С её ртом, нетерпеливо ожидающим моего, и руками, что цепляются повсюду — за мои плечи, волосы, лишь бы не отпустить меня.

Но, возможно, из нас двоих более капитулировавший — это я.

У меня есть полное намерение свести Камиллу с ума, но именно она заставляет меня потерять контроль.

Камилла запрокидывает голову, издаёт разочарованный писк, а я притягиваю её к себе и приникаю ртом к мочке уха.

— У меня или у тебя?

А потом… не знаю, что происходит.

Но у меня отчётливое ощущение, что всё сломалось. Магия. Химия.

Мы взлетели высоко, а теперь падаем, как два несмышлёныша, которые хотели дотронуться до солнца, но осознали, что Земля приближается слишком быстро, чтобы даже подумать о выживании.

Через секунду Камилла вновь обретает утраченную ясность ума. Она поправляет взъерошенные волосы и проводит пальцами по губам, которые ещё мгновение назад целовал, оставляя свою душу. Она выглядит потрясённой до глубины души.

— Ками?

— Не называй меня Ками. — Кажется, её голос доносится из могилы. — А я такая дура…

Воспользовавшись моей растерянностью, она упирается руками мне в грудь поверх рубашки и отталкивает, вставая.

Я смотрю на неё, не зная, как остановить, пока она осматривается, словно осуждённый, планирующий побег из одиночной камеры.

— Камилла, я…

Она поднимает руку, чтобы заткнуть меня.

— Ничего не говори, — заявляет, протягивая руку через стол, и хватает свою сумку.

— Камилла, ты паникуешь. Дыши.

— Паникую? — Она подходит к вешалке и чуть не опрокидывает ту, пока снимает свою куртку. — Это была ошибка уровня Звезды Смерти!

Фанатка «Звёздных войн».

Милашка.

— Камилла, послушай меня, это было…

— Абсолютно неправильно, и мы никогда больше не будем об этом говорить!

Правда? Это твой гениальный план?

Да не хрена!

— Забудь про этот дурацкий шар. Не имеет значения, если мы его не принесём. Все знают, что мы с тобой близки, как ананас с пиццей. План найдёшь в моих общих документах. Проверь его и добавь свои заметки, прочитаю их утром. Я иду домой.

— Камилла, подожди! — восклицаю я, но она захлопывает за собой дверь, заставая меня врасплох, и исчезает, цокая по коридору.

В фальшиво-экологическом кабинете я стою один, мой силуэт вырисовывается на фоне тёмного окна, за которым бушует ливень.

Камилла

— Объясни мне, как мы до этого докатились.

— До порога исторической миланской виллы, где фламинго приветствует нас у входа в оранжерею XVIII века, которая словно сошла с картины Ренуара, с огромными эркерными окнами, мебелью, стибренной из костюмированного сериала, запахом пальм и кактусов и изобилием снобизма в воздухе? — держась под руку, спрашивает Беа, облачённая в элегантное платье. — Боюсь, это моя вина.

— Да уж, — бормочу в ответ.

— Мне не следовало бросать вызов твоему сексуальному аристократу. Должна была предугадать, что он примет это на свой счёт.

Я смотрю на роскошный зал, где собрались почти все наши коллеги, и могу только согласиться.

Когда три дня назад каждый из команды получил официальное приглашение принять участие в Вечере музыки Ренессанса — и говоря «приглашение», я имею в виду «отправленный по почте пригласительный билет из ценной переработанной бумаги настолько крутой, что может соперничать с приглашением на свадьбу» — первой реакцией коллектива было позвонить мне и спросить, не шутка ли это.

Но прибывший вскоре Эдоардо, опроверг все заблуждения.

— Мой этап проекта, — произнёс он во всеобщей тишине, — должен быть таким же особенным, как и вы.

Надменности его тона было под силу превратить кажущийся комплимент в смертельную угрозу. Нет нужды говорить, что все заледенели на месте.

Но я просто превратилась в айсберг, пока смотрела ему в лицо, а он демонстрировал свою обычную победную ухмылку, и единственное, о чём могла думать, это почему афоризм Эйнштейна о вселенной и человеческой глупости удаётся так легко применить к каждому человеку и ситуации.

— Кто-то пытается произвести хорошее впечатление, — прошептала Беа, ведя меня к центру зимнего сада.

Столы, накрытые огромным количеством сицилийских закусок, возбуждали мой аппетит, но я быстро его потеряла, как только в глубине зала заметила хозяина вечера.

Он не один.

Рядом с ним стояли мужчина лет тридцати (который выглядел так, какими я представляю себе брокеров на отдыхе: с бокалом в руках, рубашка расстёгнута на воротнике, брюки самого отвратительного оттенка хаки), и принцесса, облачённая в платье русалки. С движениями лесной нимфы она вертелась вокруг Эдоардо.

— Как думаешь, он заплатил за всё из своего кармана? — спросила Беатриче.

Я так не думаю.

Даже уверена в этом.

Отдел кадров любит нас, но не так сильно.

— Хорошо, мы присутствовали. Мы выполнили свою часть. Теперь можем вернуться по домам.

— Забудь об этом. Мне пришлось продать свою душу, чтобы получить свободу. Я не сдамся только потому, что ты ответила на поцелуй Зорци и теперь не знаешь, как с этим справиться.

Эдоардо сделал шаг, проверяя вход.

Я схватила Беа за локоть и проскользнула за внушительную скульптуру в центре зала, прежде чем он заметил моё появление.

— Я прекрасно знаю, как с этим справиться.

— Конечно, на самом деле ты не прячешься за… чем бы ни была эта мистическая статуя. Сколько дней прошло? Четыре?

— Шесть, — пробубнила я.

— Он страстно поцеловал тебя, а когда ты бросила его в самый прекрасный момент, остался в офисе, чтобы закончить рождественский шар от вашего кабинета. Даже если он ненавидел эту идею. Только потому, что для тебя было важно.

— Мне не следовало тебе ничего говорить, — отвечаю я, прижимая руки к груди поверх лифа платья.

— Напротив, ты должна была рассказать мне всё до того, как он протестировал стол!

— Я пыталась это сделать за коктейлем, где ты меня подставила.

— Потому что меня подставила няня!

— Да, это не проблема. Настоящая проблема заключается в том, что ты сказала. А именно: поцеловал, и в самый прекрасный момент «сделал это для тебя» и особенно «ваш», относящееся к нашему кабинету. Моему и твоему, Беа.

Кто-то — возможно, Сьюзи — в этот момент решил выразить свои эмоции через музыку.

Окна исторического здания начали вибрировать под напором песни AC/DC «Highway to Hell», ударившей из колонок, замаскированных среди антикварной мебели. Не могу не согласиться с выбором музыки.

Подруга взяла два бокала с ближайшего столика и вернулась за статую, протягивая один мне.

— Ты же знаешь, что он никогда больше не будет «нашим», верно?

— Я…

Беа едва заметно наклонила голову, словно преследуя грустную мысль, которая хочет ещё немного остаться в подвешенном состоянии, прежде чем её схватят.

— Мы не вернёмся. Этого не произойдёт. Сначала я на это надеялась, я бы с удовольствием загрузила нашу старую повседневную жизнь, как в save point — точке сохранения видеоигры. Но, как бы хорошо ни звучало, так не бывает. Некоторые события — это падающие с неба камни, на жизненном пути случается, и ты ничего не можешь с этим поделать. Можно решить перебраться через них или обойти, но они остаются водоразделом между «до» и «после». Мне неприятно, что я потеряла тебя и их, — кивком головы она указала на наших коллег за шведским столом, — но в то же время я рада, что могу вернуться домой в приличное время и провести вторую половину дня с Але. Даже если он не даёт мне спать, ненавидит мои каши, и я всегда чувствую себя на десять шагов позади других матерей, которые никогда не теряют терпения и достойно ведут себя в любой ситуации.