— Очень хорошо! В конце концов, пять дней из семи гастрит и плохое настроение, сконцентрированное на десяти квадратных метрах, — это не страшно.

С моих губ срывается коварная улыбка.

— Я оставлю это на усмотрение твоей женской восприимчивости.

— Ты к тому же сексист?

— Я делаю то, что должен, но не стесняйся думать, как тебе нравится.

— Псих с расстройством личности? — строит догадки она.

— Или человек, который через несколько месяцев будет налагать санкции на невероятно длинные перерывы в туалет, которые ты делаешь, чтобы тайно встретиться со своей лучшей подругой.

Смущение, заливающее её щёки, кричит о «виновности» громче, чем любое признание.

— Ты никогда не будешь моим боссом! Это устраивает тебя как ответ или хочешь, чтобы я соорудила плакат, который повесим в кабинете?

Не обращая внимания на то, как близко мы находимся, а также на её запах, от которого мне хочется больше не иметь функционирующего обоняния, я нависаю над лицом Камиллы, чистым, как у школьницы из первого ряда.

— Сохраняй свой дух. Будет приятно наблюдать за тем, как ты натягиваешь очередную фальшивую улыбку, когда и это произойдёт.

— Я с удовольствием отравлю твой кофе, чтобы твои яички сморщились и ты загнулся под стол!

Я ухмыляюсь.

— Яички… Боже мой. Ты впервые произнесла это плохое слово вслух?

— Убирайся!

— Увидимся в понедельник, Ками.

— И не называй меня Ками!

Я пожимаю плечами, изображая расстроенный вид, который мне не свойственен.

— Пай-девочка была занята. И вообще, я не работаю в маркетинге. Я не дам тебе прозвище, отражающее твою драгоценную сущность, Феррари. Возвращайся к распитию, ты пахнешь аперитивом и плохим выбором.

Успеваю увидеть её изумлённое лицо, кривящееся в глубоком неверии. И тут меня резко ослепляет жидкость.

Я щурюсь, но уже слишком поздно. Чувствую, как стекает по векам, застревает в ресницах и попадает на край рта. Она сочится по подбородку и капает, пачкая мою светлую рубашку. Я пытаюсь сосредоточиться на Камилле, не обращая внимания на тёмно-красный налёт, покрывающий моё лицо.

Бокал в её руках пуст.

— Теперь от тебя тоже пахнет вином, — говорит она, не моргнув и глазом.

А потом поворачивается ко мне спиной и уходит, сливаясь в сумерках с миланской суетой.

Камилла

Милан утром с высоты представляет собой суетливое зрелище.

Мягкий солнечный свет ласкает крыши исторических зданий и мансардные окна, а внизу на улице люди идут по тротуарам и гудят клаксонами трамваям, словно за ними никто не наблюдает.

В зоне отдыха я удобнее устраиваюсь в гамаке, подтягиваю ноги к груди и упираюсь затылком в ткань, натянувшуюся под моим весом.

Хотела бы я с гордостью сказать, что не позволяю негативным событиям задевать меня, но реальность такова, что я провела выходные, думая о том, что произошло с Эдоардо на проспекте Комо. Мысленно перебирала, что мы кричали друг другу in vino veritas — его презрительные слова и мой бессознательный жест.

Меня нелегко вывести из себя. И чтобы разозлилась, нужно ударить меня очень сильно, несколько раз, хотя даже тогда, думаю, смогу продержаться ещё немного. Долгие годы жизни с родителями в качестве примера затмили всякое желание реагировать на спор, не говоря уже о том, чтобы его вызывать.

И всё же, три ночи назад это случилось.

Я потеряла самообладание с Эдоардо.

Он потерял его со мной.

Откидываю назад затылок и буквально краем губ выпускаю лёгкий вздох. Я полюбила зону отдыха Videoflix с тех пор, как впервые её увидела. Мне сразу понравился этот укромный уголок с искусственной травой вместо пола, по которому нельзя ходить в обуви, стол из натурального дерева и искусственное дерево, поддерживающее световую инсталляцию.

В документах это пространство предназначено для того, чтобы сотрудники в течение дня могли подзарядить свои батарейки, поэтому никто не обвинит меня в том, что я здесь прохлаждаюсь, любуясь городом, который просыпается и бросается в новый сверкающий день. Правда я приехала в офис всего двадцать минут назад и провела последние девятнадцать, покачиваясь босиком.

— Камилла.

Хотя соблазн обернуться велик, я по-прежнему сосредоточена на рассматривании дымоходов, поднимающихся на крышу здания напротив.

Ни привет, ни доброе утро.

Новая неделя, новая война, новый гастрит, который останется со мной так надолго, что заслуживает имя и право на усыновление.

— Эдоардо, — отвечаю я в его режиме робота. — Ты сделал что-нибудь интересное на выходных? Ну, не знаю, возможно, основал именную нацию и теперь имеешь право на совершение гениальных вещей, типа объявления войны Швейцарии?

Где-то у входа в зону отдыха я слышу слабое разочарованное фырканье. Надеюсь, он не снимет обувь, чтобы подойти поближе. Ему должны вынести запрет входить в эту зону. Сомневаюсь, что кто-то сможет расслабиться, когда рядом Зорци.

— Твоя лучшая подружка ждёт тебя в нашем кабинете, — рычит он сквозь зубы. — И я не твой помощник. Хотя один тебе бы пригодился. Ты ужасно опаздываешь, а твой стол неприличен.

— Это называется организованный беспорядок.

— Имеется существенная разница между беспорядком и свалкой. Словарь тебе в помощь. Твоё рабочее место создаёт неприятный имидж, что плохо для компании.

Интересно, с ним всегда будет так?

Выматывающий, конфликтный и непримиримый?

При таких темпах я ожидаю, что через неделю мы попытаемся всадить друг другу в яремную вену нож для писем, а в следующую наши семьи будут организовывать совместные похороны.

— Одна неделя — и ты уже стал суперкорпоративистом! Когда появятся рубашки с вышивкой «Videoflix» на нагрудном кармане и соответствующие запонки? — усмехаюсь я.

Тишину, которую я получаю в ответ, нарушает болтовня наших коллег, суетящихся на этаже. Наклонив голову набок, я поддаюсь искушению и подглядываю за ним через широкую сетку гамака.

Эдоардо стоит у края зоны отдыха.

Мыски его ботинок в дюйме от начала искусственной травы. На нём элегантные кожаные оксфорды чёрного цвета и тёмно-синие брюки превосходного пошива, которые подчёркивают бёдра и идеально сидят на талии. Белая рубашка, заправленная в брюки, обхватывает мощную упругую грудь, и, следуя по дьявольскому следу пуговиц, я натыкаюсь на тонкий тёмно-синий галстук, выделяющийся на фоне белого хлопка. Но настоящим украшением остаётся лицо. Мягкий рот скривился в раздражённой гримасе, лёгкий налёт бороды обрамляет челюсть, глаза цвета тёмного шоколада смотрят на меня так, будто я воплощаю всё, что он презирает.

Несправедливо, что такой мужчина является точной копией моих фантазий, созданной божественно талантливым художником.

Правда, очень несправедливо.

— Без комментариев? — возражаю я. — Или предпочитаешь, чтобы мы больше не разговаривали друг с другом, избегая риска, что в какой-то момент из ниоткуда дождём польётся жидкость? Потому что у нас уже немного не сезон для сражений с Суперликвидатором.

— Нечего обсуждать. То, что происходит за пределами рабочего времени, остаётся за этими стенами.

— К счастью, ДГБ привёл к нам тебя, так что можешь посеять много мудрого.

— ДГ… кто?

Я опускаю с гамака босую ногу и почёсываю пальцы о стебли искусственной травы.

— Твой непосредственный начальник. И прежде чем спросишь: нет, он не знает, что мы его так прозвали. Это называется «закодированные секреты подчинённых» не просто так.

В отчаянии мужчина зажимает нижнюю губу зубами. И я стараюсь не замечать, как провокационно он это делает.

— Вы настолько ребячливы, что это граничит со смущением. Напоминаю, ты будешь менеджером.

— Боже мой, спасибо тебе. На мгновение мне показалось, что нахожусь в фантастическом фильме, где главная героиня просыпается в будущем, и её жизнь не имеет никакого смысла. Мне просто интересно, что ты делал в этих стенах последние шесть лет.