— Презерватив.

Правильно. Да, презерватив. Я отстраняюсь в направлении наплечной сумки для компьютера. Впервые, как вошёл в кабинет, я снова начинаю думать. Дерьмо. Я настолько оторвался от реальности, что не могу выдать даже две разумные мысли подряд.

Достаю пакетик из маленькой коробочки, засунутой во внутренний карман, и возвращаюсь к ней.

— Эта дверь стеклянная…

— Она тонированная. Никто нас не увидит.

Камилла быстро берёт пакетик из моих пальцев. Уверенно хватает меня и разворачивает презерватив по длине.

Это правда то, чего она хочет? Кто-то вроде неё? Ни тебе солнца-сердца-любви, ни прочей чепухи. Случайное событие, не имеющее никакого значения, и конец?

Может, и так, поскольку Камилла тянет меня за рубашку с явным нетерпением. Она овладевает моим ртом, борется с моим языком, который переплетается с её языком в танце, разрушающем все логические порывы. Я снова погружаюсь в её вкус. Мята, ваниль, она. И теряю рассудок.

Через мгновение я поднимаю бёдра Камиллы и погружаюсь в неё. Полностью, до основания. Даю ей пару секунд на адаптацию, хотя она так готова, что ей это не нужно, а затем начинаю двигаться.

И, господи, это фантастичное ощущение. Каждый толчок — это ускорение к небу. Приятно видеть, как она стонет. Здорово, что она называет меня по имени, будто я божество её вселенной. То, что Камилла держится за мой затылок и целует меня, следуя ритму моих толчков, делает всё более возбуждающим, острым. Незабываемым.

Потрясающе — видеть, как с каждой секундой ослабевает её защита, чувствовать, как Камилла расслабляется и тает в долгом перехватывающем дыхание оргазме. Она кончила. В моих объятиях. Со мной внутри.

И этого достаточно, чтобы спровоцировать и мой оргазм. Почти болезненный от того, насколько интенсивный. Он охватывает меня до кончиков пальцев на ногах. Я прислоняюсь лбом к её лбу, переводя дыхание, справляясь с колотящимся сердцем и последними волнами удовольствия, которое ещё полчаса назад казалось мне невозможным.

— Боже, — вздыхает она, отрываясь от моего плеча.

Я улыбаюсь, запыхавшись, но живой, как никогда.

— Согласен.

— Боже! — повторяет она. — Похоже на опьянение чистым блаженством и дистиллированным счастьем.

— Я бы сказал то же самое.

— Нет, правда! Лучшая идея года. Это того стоило. Всё стоило.

Ещё возбуждённый, я приподнимаю пальцами её подбородок. Щёки раскраснелись, губы опухли, глаза блестят благодаря оргазму. Чёрт, она великолепна.

— Когда мы сделаем это снова? — спрашиваю я, пересекаясь взглядом, полным радости и эндорфинов.

— …сделаем снова?

— Цитируя словарь, это означает повторение выполненного действия, которое оказалось чертовски приятным.

Внезапное молчание Камиллы, в то время как она продолжает удерживать свои бёдра раскрытыми и обхватывает ими мои, приводит меня к чувству обиды, но я решаю не обращать на это внимания. На самом деле, абсурдная гармония между нами завела в тупик и меня.

— Завтра я уезжаю, — продолжаю я. — Еду в Венецию и останусь там на праздники.

— Эм… счастливых праздников?

— Тебе не нужно желать мне этого сейчас. Ты скажешь мне об этом завтра, у окна моей спальни, когда будешь восторгаться закатом, спускающимся над крышами Венеции. Или на следующий день. Или на следующий день после этого.

Камилла, с распухшими от моих поцелуев губами и растрёпанными волосами, округляет глаза, словно я только что объявил, что уезжаю из страны, чтобы открыть смехотворный киоск на пляже Копакабана.

— Нет, окей, я, наверное, неправильно поняла, — наконец выдохнула она.

Я неявно попросил её приехать ко мне домой на рождественские праздники.

Событие, которое, по правде говоря, никогда не происходило раньше.

Ни с кем.

В груди что-то щемит.

— Ты всё прекрасно поняла.

— А-а-а, я имею в виду, не пойми меня неправильно, это было замечательно. Правда, очень хорошо. Хочу сказать, я долгое время не в деле, так что, возможно, моё мнение искажено, но, по шкале от одного до десяти, это на целых пятнадцать, может, даже шестнадцать. Думаю, если оглянуться назад, я могла бы дойти до восемнадцати…

Она милая, даже когда бредит.

— Я имею в виду, тебе не нужно метаться. Я понимаю, — это был единичный случай. Серьёзно, раз уж сама предложила это тебе. И было здорово! Поэтому самое лучшее, что можно сделать сейчас — не сожалеть, не раскаиваться и идти каждый своей дорогой.

Я открываю рот, но впервые за время бесконечной борьбы с тех пор, как знаю Камиллу, оказываюсь без готовой шутки.

Я на самом деле не знаю, что ответить.

Камилла не утруждает себя добавлением чего-либо ещё.

Опираясь руками о столешницу, она подталкивает себя, чтобы встать, и собирает вещи. Быстро надевает трусики, а затем сапоги. Хотя на улице около двух градусов тепла, Камилла почему-то держит чулки в руках, не надевая их.

Пока я натягиваю боксеры и застёгиваю брюки, хотя бы ради приличия, Камилла делает два оборота замка и возвращается, убирая запасной ключ обратно в горшок с искусственным растением на столе.

Она уже уходит, когда мой голос выходит из-под контроля.

— Значит, это «нет»?

Я проклинаю себя за вопрос, но в то же время могу только ждать её ответа, как нищий, умоляющий о несуществующей милости.

Рассматриваю её ладонь, обхватившую ручку, прямую спину, ниспадающие на ткань платья волосы, профиль лица, наклонённого к плечу. Я собираю её черты, все, до мельчайших, потому что в глубине души уже знаю, что она собирается сказать. И знаю, что Камилла права. Это произошло случайно и не должно было вообще существовать. Но случилось, и теперь этим нужно управлять, сдерживать, перенаправлять, чтобы события не пошли под откос больше, чем уже есть.

Камилла опускает ручку и, потянув на себя, открывает дверь.

Хаос вечеринки проникает в наш укромный кабинет. Громкая музыка, свет и весёлые крики разрушают тишину нашего пузыря.

Иллюзии пришёл конец.

— Счастливого Рождества, Эдоардо, — шепчет Камилла.

И исчезает в коридоре не оглядываясь.

Камилла

Свет проникает сквозь стекло и щекочет мои веки.

Я открываю глаза на своей кровати, стараясь сфокусировать реальность за пределами уголка подушки. Шум проносящихся по улице машин, грохот поезда вдалеке, голоса пешеходов, запах кебаба из закусочной напротив.

Первый день передышки.

Никакого будильника, никакой работы, никого, перед кем нужно отчитываться. Часы, да что там, целые дни, которые я могу заполнить по своему усмотрению. Могу поздно позавтракать и досмотреть до конца сериал, почитать, включить музыку, пока в пижаме готовлю обед, или послушать какой-нибудь отложенный подкаст.

Я доступна для вызова в чрезвычайных технических ситуациях высокого уровня, но в остальном — могу чествовать своё ничего неделание без чувства вины.

Я переворачиваюсь на бок, потягиваюсь и по привычке беру мобильный телефон с прикроватной тумбочки. Прошлой ночью я выключила его, поэтому, свернувшись калачиком под одеялом, включаю и читаю уведомления. Пришло много сообщений.

Почти все от Беатриче, кроме одного.

8 Привет, Ками, я на рождественской вечеринке! Где ты?

8 Ты уже в пути?

8 Ками, ДГБ ищет тебя, но нигде не может найти. Я сказала, что ещё не видела тебя. Эдоардо тоже нет…

8 Нет, окей, Эдоардо появился, но ты пропала в космосе!

8 Ками, я уже полчаса пытаюсь тебе позвонить. Пожалуйста. Пожалуйста. Ответь мне.

8 Ками, чёрт, прости меня, но позволь мне хотя бы объяснить…

8 Ладно, ты не хочешь со мной разговаривать. Я понимаю. Я была неправа.

«Поскольку не могу с тобой поговорить, я надеюсь, что хотя бы мои слова ты прочитаешь. Моя обожаемая кузина, после того как залетела от твоего бывшего и попросила меня ничего тебе не говорить, видимо, передумала и решила, что именно я сообщила тебе радостную новость. Она написала мне смс, поблагодарила за разговор с тобой и добавила, что ты приходила к этому засранцу с поздравлением. Теперь, зная, что я ничего тебе не говорила (а я, клянусь, уже целый час корю себя за то, что не нашла способа и смелости раньше), не смею и представить, что ты почувствовала, когда узнала. Пойми, если я до сих пор ничего тебе не объяснила, то потому, что боялась. Я боялась, что тебе будет больно, учитывая, что произошло, когда ты думала, что беременна, а потом этого засранца затмило…»