Я игнорирую праздничную атмосферу в офисе, где на полу лежит искусственный снег, с потолка свисают блестящие сосульки, а в воздухе витают ещё более заунывные рождественские песни.

Вестибюль расчищен, все будут напиваться в зоне отдыха.

Я бросаю пакеты с подарками на стул Адель, избавляюсь от парки, бросая её на стойку администратора, и чуть не падаю на рождественскую ёлку, которая гигантски возвышается рядом.

Пытаюсь пройти мимо с полу-ругательством, но… внимание задерживается на висящих шарах, раскрашенных вручную. И затем он переходит к самому нижнему.

Шар полускрыт. Он совершенно жуткого вида; из-под плохо прикреплённого красного глиттера проглядывает полистирол.

Шар, который Эдоардо сделал сам. От нашего имени.

Несмотря на то что я просила его не делать. Но он всё равно его украсил, потому что мне было не всё равно.

Я моргаю, убирая его с глаз долой, и в боевом темпе направляюсь к месту проведения вечеринки. Чем ближе я подхожу, тем оглушительнее шум.

Между коридорами, открытыми кабинетами и зоной отдыха устроен роскошный буфет, по которому текут реки изысканного алкоголя. Несколько знакомых лиц приветствуют меня, на что я быстро отвечаю взаимностью, пробираясь сквозь толпу к месту назначения.

И вот он.

Не обращая внимания на трёх мужчин в костюмах, обсуждающих с Эдоардо неизвестно что и поглощающих канапе, запивая их Franciacorta, я подкрадываюсь и повисаю у него на руке.

— Эдоардо, прости, что прерываю. У нас чрезвычайная ситуация.

— Чрезвычайная ситуация? — переспрашивает он.

Эдоардо произносит это, но в его непроницаемых глазах большими буквами написано «где ты была?».

— Да, только что пришло письмо от системы автоматической проверки. Катастрофа. Не знаю, сколько времени нам понадобится, чтобы разобраться. На мой взгляд, немало. Извините! — пропела в сторону его аудитории. — Я должна его украсть.

Не дожидаясь ответа, беру Эдоардо за руку и увлекаю за собой.

Эдоардо без возражений следует за мной, пока я иду по коридору задом наперёд. Мы проходим мимо искусственного снега, гирлянд из снежинок. По мере того как мы удаляемся, громкость музыки становится более терпимой, и когда я открываю дверь в наш кабинет, охватившая тишина вступает в противоречие с хаосом остального этажа.

Я первой вхожу в кабинет.

— Что за чрезвычайная ситуация? — Эдоардо следует за мной внутрь. — Я не получал никаких писем.

Я перегибаюсь через стол, опрокидывая банку с искусственным растением, которое держу в углу. Маленькая металлическая штуковина со звоном ударяется о стол. Хватаю запасной ключ, спрятанный на виду, и в два шага оказываюсь у двери.

— Ну же, Камилла? Можешь сказать, что происходит?

На всякий случай я делаю два оборота ключом, затем выключаю свет и поворачиваюсь.

Кабинет освещён только светом уличных фонарей, украшающей город рождественской иллюминацией и полной луной в ночной синеве неба.

Нереальная атмосфера, вне времени.

А в центре Эдоардо — в строгих брюках и рубашке, без галстука, с надменной гримасой, рисующей рот, который я бы наполнила поцелуями, выглядит как мечта из фильма 16+.

— Камилла? — Его черты становятся жестче, но он не сводит с меня глаз, пока я приближаюсь, задыхаясь и теряя рассудок.

И, возможно, он хочет что-то добавить.

Но я опережаю.

Я обнимаю Эдоардо за шею, встаю на носочки, прижимаясь к его твёрдому телу, и в полумраке кабинета возвращаюсь губами к его губам.

Эдоардо

В этом году я вёл себя не очень хорошо, поэтому, честно говоря, даже не думал, что на Рождество получу подарок.

Однако, необъяснимым образом, это происходит.

Спиной к стене, в полумраке кабинета, где нас закрыла Камилла, её губы — первое, что я получаю. Её стройное тело в облегающем платье-футляре, нагло прижимающееся к моему, — второе.

Третье — я должен быть где угодно, только не здесь.

Нет, не так. Третье — её руки, лихорадочно спорящие с моей рубашкой, в попытке найти путь к коже. Руки, которые, если бы об этом не позаботилась она, заставили бы меня забаррикадироваться внутри и выйти только после того, как мы утолим все желания.

Пять секунд.

Потребовалось всего пять секунд, пока её язык сплетался с моим, а пальцы искали меня так, словно никогда не хотели ничего другого, чтобы отправить меня за грань. И взять километровый список причин, почему я не должен этого делать, выбросить его и сделать именно то, что я хочу.

А я хочу Камиллу.

Хочу её так сильно, что остальное не имеет никакого значения. И поскольку это кажется чем-то, о чём Камилла за долю секунды может пожалеть, я пользуюсь и решаю украсть всё, что смогу, пока она не передумала.

Я обхватываю её бёдра, прижимая ближе к своему паху. Камилла, однако, не протестует. Она позволяет мне. Она запускает пальцы в мои волосы, тянет за них, отвечает на поцелуй со всепоглощающей интенсивностью, которая проникает в мою нервную систему. Будто ей надоело играть по старым правилам, и она решила написать для нас новые.

Обхватываю ладонями её лицо и отвечаю.

Я целую её так, словно хочу съесть, как будто мне мало. Мой поцелуй неразумный и голодный; это борьба ртов и языков, это прелюдия и обещание того, как будет, когда я окажусь внутри неё.

Хочу, чтобы она испытывала то же напряжение, которое сводит меня с ума. Хочу, чтобы Камилла признала, что хочет меня, как никого другого. Я хочу, чтобы она ещё раз сказала, что она моя.

Я не даю Камилле времени отдышаться. Оттесняю её спиной вперёд к заваленному столу и вслепую передвигаю предметы, чтобы она могла сесть.

Опьянённая поцелуями, Камилла делает это. Она садится на стол. Притягивает меня между своих ног, и я снова оказываюсь на ней.

Тусклый свет, проникающий из внешнего мира, возвращает мне беспрецедентный образ нас, отражающихся в окне. Я и она. Она на столе с задранным платьем, я между её ног, а мои колени заблокированы лодыжками Камиллы. Кадр размытый, чувственный, нелогичный. Горячий, как ад.

Этот вид вызывает у меня безумное желание избавиться от её трусиков и заставить кончить, пока я раз за разом погружаюсь в неё. Но мы находимся на рождественской вечеринке компании. Камилла сидит на своём захламлённом столе. Это самое очевидное клише во вселенной.

А её пальцы спешно расстёгивают мои брюки.

— Бл*дь — вырывается у меня, когда она прикасается ко мне поверх натянутой ткани боксеров. Камилла улыбается, облизывая губы. Она кружит пальцами вокруг, перемещая ладони на ягодицы, и быстро тянет одежду вниз.

«Дерьмо…»

— Ты стесняешься, Эдоардо? — дразнит меня с ухмылкой, в которой нет ничего невинного. — Я думала, ты хотел этого.

Святой создатель, столь же стремительным движением Камилла встаёт. Сбрасывает свои сапоги и стягивает с бёдер чулки.

Затем, то же самое она делает и со своими трусиками.

Под платьем Камилла голая.

— Бл*дь, — повторяю я.

— Ты это уже говорил. — Она хватается за мою шею и впивается в мои губы поцелуем. Хорошо, это окончательно. В задницу клише. Это клише великолепно. Я усаживаю Камиллу на стол, и снова оказываюсь зажатым у неё между бёдер. Одной рукой блокирую ей затылок, прижимая её губы к своим. Другой рукой медленно провожу вниз.

— А чего хочешь ты? — спрашиваю я, но ответ получаю от своих пальцев; они исследуют, дразнят, вырывая у Камиллы пару приглушённых стонов, которые заставляют меня пульсировать от желания.

Я бы сказал, — вопрос скорее риторический.

Она хочет меня.

Чёрт, Камилла смущающее готова.

— И что? Чего ты хочешь? — нажимаю на неё. — Скажи-ка.

— Хочу сделать что-то глупое, а ты — самый глупый вариант в радиусе нескольких миль. Может быть, даже на весь континент.

Я улыбаюсь вблизи её губ со вкусом мяты и ванили.

— Я тоже очень хочу тебя.

Я помогаю ей подвинуть вперёд бёдра, но Камилла кладёт ладонь на мою расстёгнутую рубашку.