Кроме этого княжеского цикла (т. е. круга) эпических песен, получивших начало преимущественно в Южной России, был еще другой цикл песен, принадлежащих Северной или Новгородской Руси. Здесь вместо княжеского двора или дружины на заднем плане рисуются община и вече, а героями песен являются предприимчивые гости и повольники новгородские. Таковы песни «Василий Буслаев» и «Садко — богатый гость». И тот и другой цикл по происхождению своему относятся к удельно-вечевой Руси, но песни эти сохранились в устах народа до позднейших времен.

В XVI и XVII веках составляется в Московской Руси цикл собственно царский; так, слагаются песни об Иване Грозном, об его завоеваниях, пирах и боярах, о царе Алексее Михайловиче и т. д. Между тем в Малой России образуется обширный исторический эпос из казацких песен или «дум»; содержанием их служат подвиги казацких героев, преимущественно любимых гетманов. Эти «думы» слагали и пели народные малороссийские поэты (кобзари и бандуристы). В то же время являются разбойничьи песни, например о Стеньке Разине и других знаменитых атаманах.

К разряду эпических произведений можно отнести и так называемые стихи религиозного содержания, каковы «О голубиной книге», «О страшном суде» и пр. Эти стихи пели странники-богомольцы (так называемые калики перехожие). В них особенно ярко отразилось смешение языческих верований с христианскими[109].

Что же касается до русских лирических песен, то в них вполне высказывается внутренний мир народа, т. е. сторона сердца или чувства, которое у славянских племен по большей части преобладает над другими силами души. На этих песнях лежит общий отпечаток задушевности, а господствующий в них тон — заунывный, который есть отголосок однообразной, суровой природы и многих страданий, перенесенных русским народом в течение его долгой исторической жизни. Песни малороссийские отличаются в особенности меланхолическим настроением и нежным, сосредоточенным чувством, тогда как великорусские песни иногда переходят к необузданному веселью и вообще отражают более широкую натуру, способную и к кипучей деятельности, и к беззаботному разгулу[110].

После смерти бездетного Феодора Алексеевича ближайшее право на престол имел следующий за ним брат Иоанн, но он был известен своею слабостью «телесною и душевною», поэтому патриарх Иоаким и бояре помимо старшего брата провозгласили царем десятилетнего Петра. Тогда главное значение при дворе получила мать Петра, Наталья Кирилловна, и воспитатель ее, боярин Матвеев, был немедленно возвращен из ссылки. Против царицы Натальи и ее родственников Нарышкиных вооружилась партия Милославских; душой этой партии сделалась умная честолюбивая Софья, одна из дочерей Алексея Михайловича от первого брака. Так как при дворе ее отца под влиянием западных обычаев царевны не строго соблюдали древние правила затворничества, то Софья чтением и беседою с людьми образованными успела развить свой ум и познакомиться с делами государственными. В царствование брата Феодора она уже принимала некоторое участие в политике, а после провозглашения царем Петра решилась оспаривать власть у своей мачехи. Для исполнения своих замыслов Софья и ее родственники обратились к стрелецкому войску. Между московскими стрельцами около того времени обнаружилось волнение по следующему поводу: войско жаловалось правительству на притеснения своих полковников, а правительство ограничилось несколькими нерешительными мерами; тогда стрельцы начали собираться в круги по казацкому обычаю и самовольно расправляться со своими начальниками. Софья воспользовалась этим волнением; посредством преданных ей людей она склонила стрельцов на свою сторону, внушила им, что царевич Иоанн незаконно отстранен от престола, и возбудила, наконец, открытый кровавый бунт против Нарышкиных.

Утром 15 мая 1682 года сообщники царевны прискакали в Стрелецкую слободу с известием, что Нарышкины задушили царевича Иоанна. При звуках набатных колоколов собрались стрелецкие полки числом около 15000 человек и немедленно бросились в Кремль. Подступив к дворцу, они громко требовали выдачи Нарышкиных, погубивших царевича. Наталья Кирилловна вывела на Красное крыльцо обоих братьев, Иоанна и Петра. Стрельцы, видя, что их обманули, остановились и начали слушать увещания боярина Матвеева, некогда своего любимого начальника. Мятеж уже готов был утихнуть, но приверженцы Софьи употребили все усилия воспламенить его снова. Им помог своею неосторожностью начальник Стрелецкого приказа князь Михаил Долгорукий, который после кроткой речи Матвеева вдруг закричал на стрельцов и с угрозами велел им разойтись. Мятежники рассвирепели, взбежали на крыльцо и, схватив Долгорукого, бросили его вниз на копья своих товарищей; той же участи подвергся и несчастный Матвеев. Одни из стрельцов ворвались в самый дворец и убили несколько вельмож, имена которых находились в списке, составленном Милославскими; другие толпы бунтовщиков рассеялись по Москве, отыскивая повсюду людей, обреченных на смерть. Убийства возобновились на другой и на третий день. В числе многих знатных людей в это время погибли Языков, бывший любимец царя Феодора, и два родных брата царицы, Иван и Афанасий Нарышкины.

Прекратив наконец свои убийства, стрельцы по внушению Софьи объявили государями обоих царевичей вместе; дума Боярская и выборные от разных сословий согласились на это двоевластие. Вслед за тем стрельцы настояли, чтобы правление за молодостью братьев было вручено царевне Софье.

Первым делом правительницы была борьба с раскольничьим движением. Число раскольников быстро умножилось, несмотря на преследования, которым подвергались приверженцы «старой веры» в царствование Алексея и Феодора (главные представители раскола — Аввакум, Лазарь и дьякон Феодор — были сожжены в Пустозерске в 1681 году). Учители раскола и основатели разных сектитолков укрывались по отдаленным областям государства и там собирали вокруг себя последователей; особенно много раскольничьих скитов появилось в глухих лесах пустынного Архангельского края. В самой столице раскольники были довольно многочисленны; к ним тайно принадлежала часть стрельцов.

После майского переворота стрелецкое войско стало смотреть на себя как на главную опору правительства: раскольники ободрились и начали действовать тем смелее, что новый начальник стрельцов князь Хованский был последователь их учения. Более других отличался своим фанатизмом расстриженный священник Никита, прозванный Пустосвятом. Однажды он с большою толпою явился в Кремль и вызывал патриарха на Лобное место для торжественного прения о вере. Патриарх принял вызов, но прение по желанию Софьи произошло не на площади, а во дворце, в Грановитой палате, где присутствовали правительница, оба царя, вельможи и выборные московские люди (в июле 1682 года). Прение было шумное и продолжалось до вечера; выходя из палаты, раскольники провозгласили победу. Когда, таким образом, соблазн в народе достиг опасных размеров, правительница решилась «прибегнуть к строгости»: спустя несколько дней после прения предводители раскольников были схвачены; Никите отрубили голову, а других заточили. Ученики их рассеялись в разные стороны, но ревностно продолжали дело своих учителей.

Между тем стрелецкое войско не переставало волноваться, а Хованский, потворствуя своеволию подчиненных, сделался их любимцем и начал питать честолюбивые замыслы. Пребывание в столице и ее окрестностях становилось небезопасно для правительницы; она вместе с двором удалилась в крепкий Троицкий монастырь, куда стала созывать служилых людей для защиты царского семейства. Хованский, отправившись по приглашению ее к Троице, был схвачен на дороге и без суда казнен вместе с сыном. Стрельцы сначала подняли бунт, но, устрашенные войском, собранным около Троицкого монастыря, они скоро смирились и упросили патриарха ходатайствовать за них пред царевною. Она потребовала, чтобы выборные от стрельцов принесли ей повинную; рассказывают, будто около 3000 человек отправились в монастырь с петлями на шее, неся в руках плахи и топоры. Им объявлено было прощение, а Стрелецкий приказ Софья поручила думному дьяку Шакловитому, вполне ей преданному.