Между тем царевич Димитрий был удален в Углич, который был назначен ему в удел отцом. Тут он воспитывался под надзором своей матери Марии Нагой, и народ уже привык смотреть на него как на преемника бездетному Феодору. Но вдруг разнеслась весть, что девятилетний царевич погиб от руки убийц (Битяговского, Качалова и Волохова), которые немедленно были растерзаны народом, сбежавшимся по звону набатного колокола (1591). Для исследования этого дела царь (или собственно Годунов) послал в Углич Крутицкого митрополита Геласия, князя Василия Ивановича Шуйского и окольничего Клешнина. Следователи воротились и донесли царю, что Димитрий в припадке падучей болезни сам заколол себя ножом. Тогда жителей Углича жестоко наказали за самоуправство: некоторых казнили и многих сослали в Сибирь, а царицу Марию постригли в монахини. Не многие, однако, поверили донесению следователей, и молва народная приписала смерть царевича Годунову, который, по всей вероятности, сильно желал устранить Димитрия от престола.
В январе 1598 года скончался последний царь из династии Владимира Великого. Рассказывают, что на вопрос патриарха и бояр, кому он поручает царство, умирающий Феодор отвечал: «Предоставляю все на волю Божию».
БОРИС ГОДУНОВ — ЦАРЬ
По кончине Феодора Москва немедленно присягнула его супруге Ирине, но она уехала в Новодевичий монастырь и там постриглась в монахини. Когда же думный дьяк Щелкалов вышел к народу и предложил присягнуть на имя Боярской думы, народ не хотел и слышать о боярском правлении. Годунов вслед за сестрою также удалился в Новодевичий монастырь, а между тем многочисленные приверженцы и клевреты усердно действовали в его пользу. Патриарх Иов, оставшись тогда главным лицом в государстве, прямо указал народу на Бориса как на мужа самого достойного занять престол; вместе с духовенством, боярами и московскими гражданами он отправился к Годунову и предложил ему корону. Но дальновидный Борис отказался: он ожидал выборных людей из других городов, которые должны были съехаться в столицу для избрания царя. Земский собор подтвердил избрание патриарха. После торжественных неоднократных просьб духовенства и народа правитель наконец согласился возложить на свою голову венец Мономаха.
Когда Годунов во второй раз отказался от престола, патриарх отправился опять в монастырь уже с крестным ходом, в сопровождении большой толпы народа. Иов, высшее духовенство и бояре вошли в келью царицы-инокини и долго со слезами и земными поклонами умоляли ее благословить на царство брата, а между тем толпа, стоявшая около монастыря, плакала, вопила и беспрестанно кланялась в землю. Впрочем, по некоторым известиям, чиновники — клевреты Годунова — большею частью насильно пригнали народ к монастырю, грозя взыскать штраф с того, кто не пойдет[58].
Не без умысла также преувеличены были слухи об угрожавшем нашествии крымского хана. После своего избрания Борис немедленно вооружил многочисленное войско и выступил к южным границам государства, но вместо татарских полчищ его встретили послы от хана с мирными предложениями. Угостив войско великолепными пирами, новый царь воротился в Москву и тогда только совершил обряд коронования. Во время этой церемонии он умилился душою и, обратясь к патриарху, воскликнул: «Бог свидетель, что не будет в моем царстве нищего или сирого, последнюю рубашку разделю с народом».
Первые годы Борисова царствования характером своим почти не отличались от времен Феодора, потому что правитель был тот же самый. В отношениях к соседям он выказал большую осторожность и даже нерешительность: так, например, не воспользовался раздорами между Швецией и Польшей, чтобы приобрести часть Ливонии и стать твердой ногой на берегах Балтийского моря. В Сибири, где русские окончательно утвердились после смерти Кучума, московское правительство продолжало строить города, переводить туда ратных людей и земледельцев, а разные льготы, объявленные переселенцам, привлекли в Сибирь купцов, ремесленников и других свободных людей. К иностранцам Борис питал особое расположение: он учредил при своем дворце наемный немецкий отряд телохранителей, которым давал богатое содержание; вызывал в Россию художников и ремесленников; думал даже вызвать ученых людей и завести школы для обучения иностранным языкам, но духовенство не одобрило этого плана. Тогда царь отправил для образования за границу 18 молодых людей, которые, однако, не воротились после в отечество (по причине смутного времени). Годунов сделал, попытку породниться с одним из европейских дворов: он пригласил в Москву датского принца Иоанна и помолвил за него дочь свою Ксению, но принц вскоре после приезда скончался.
Несмотря на свои неусыпные правительственные заботы, Борис все более и более терял народное расположение; главной причиной того были его мелочность и подозрительность. Жертвой его подозрительности сделался Богдан Вельский, некогда воспитатель царевича Димитрия: его обвинили в злых умыслах против царя и сослали. Недостойные любимцы и слуги поспешили воспользоваться этой слабостью Бориса, и наступило время доносов; хотя явных казней не было, зато свирепствовали тайные убийства, пытки и заточения. Повсюду распространилось уныние.
В числе знатных фамилий, подвергшихся преследованию Бориса, находились братья Романовы (сыновья Никиты Романовича Юрьева-Захарьина, т. е. племянники царицы Анастасии); их обвинили в намерении отравить царя и заточили по дальним местам, причем старшего из пяти братьев, Феодора Никитича, неволею постригли в монахи под именем Филарета.
Феодор Никитич более всех братьев отличался своим умом, начитанностью, приветливым обхождением и красивой наружностью. Он был сослан на отдаленный север в Сийский Антониев монастырь (Холмогорского округа) и содержался здесь под строгим присмотром. Впоследствии заключение было смягчено, и он поставлен в архимандриты.
Лжедимитрий I возвратил фамилии Романовых ее прежнее значение. Но трое братьев умерли в заточении, остались в живых Филарет и боярин Иван Никитич. Архимандрит Филарет был посвящен в сан ростовского митрополита. Его супруга Ксения, постриженная в монахини под именем Марфы, вместе с юным сыном Михаилом проживала иногда в костромском Ипатьевском монастыре, который принадлежал Ростовской епархии[59].
Между тем Россию в продолжение трех лет терзал страшный голод, который в соединении с моровым поветрием истребил огромное количество народа. В это печальное время Борис всеми силами старался облегчить народные страдания и затевал каменные постройки, чтобы доставить работу бедным людям (около того времени сооружена колокольня Ивана Великого в Кремле). Он также щедро раздавал милостыню, но подобная раздача способствовала только умножению нищих и бродяг. Кроме того, государство страдало от многочисленных разбойничьих шаек, которые составлялись из беглых холопей и крестьян, недовольных прикреплением к земле. Все эти бедствия были предвестием смутной эпохи. А когда распространилась молва, что царевич Димитрий жив и требует себе отцовское наследие, тогда обнаружились нелюбовь к Борису и народная преданность старой династии. Начались смуты.
ЛЖЕДИМИТРИЙ I
Человек, принявший на себя имя царевича Димитрия, по словам его некоторых современников, будто был Григорий Отрепьев, бедный сирота родом из галицких служилых людей. Но это мнение недостоверно.
Вот что известно собственно об Отрепьеве.
С детства он вел скитальческую жизнь, сделался монахом, побывал в разных монастырях и нашел наконец приют в московской Чудовской обители. Своею грамотностью он понравился патриарху Иову, но, будучи наклонен к пьянству, нескромными речами навлек на себя опасность со стороны Бориса. Уже отдан был царский приказ заточить его в Белозерский монастырь, но Отрепьев спасся бегством в Литовскую Русь, где и помогал в приготовлении самозванца. Сей последний, человек неизвестного происхождения (по-видимому, западнорусский шляхтич), но даровитый и очень смелый, находился на службе у знатного западнорусского пана, князя Адама Вишневецкого, и однажды (вероятно, по условленному с ним плану) открыл князю, будто слуга его не кто иной, как сын Ивана Грозного, спасшийся от клевретов Годунова, которые вместо Димитрия убили другого ребенка. Вишневецкий, его родственники и друзья поспешили принять участие в судьбе мнимого царевича. Самую деятельную помощь оказал ему воевода сендомирский Юрий Мнишек, который обещал выдать свою дочь Марину за будущего царя московского; этим браком старый воевода надеялся поправить свое расстроенное состояние. Иезуиты также начали содействовать самозванцу, надеясь с его помощью потом подчинить папе Русскую Церковь; самозванец тайным образом принял от них католичество. Папский нунций Рангони доставил ему свидание с королем Сигизмундом III. Король признал Лжедимитрия истинным царевичем, но не хотел вступить за него в открытую войну с Борисом, а назначил денежное вспоможение и позволил ему набирать армию из праздной воинственной шляхты, чтобы отнять московский престол у похитителя.[60]
