Великий князь приехал в Новгород и здесь начал разбирать дело своего наместника князя Репни-Оболенского с псковскими гражданами, обе стороны жаловались друг на друга. Василий велел призванным из Пскова посадникам и лучшим людям собраться на княжем дворе для суда с наместником, но тут они вдруг были схвачены и заключены под стражу. Один псковский купец в то время ехал в Новгород, узнав дорогой об участи посадников, он бросил товар и поскакал назад известить своих сограждан. Страх и тоска овладели псковитянами, когда они поняли, что настал конец их вольности. Собралось вече и долго рассуждало о том, какие меры должно принять в таких обстоятельствах. Порешили, однако, что сопротивление силою бесполезно, и послали гонца к Василию, бить челом, чтобы он смиловался над своею отчиною. В ответ на это челобитье приехал дьяк Далматов и объявил гражданам от имени великого князя два требования: первое, чтобы веча вперед не было, и второе, чтобы во всех псковских городах были московские наместники. Сказав свою речь, дьяк сел на вечевой степени и дожидался ответа. Псковитяне так были поражены горем, что от слез едва могли говорить. Они попросили сроку на размышление до следующего утра, но весь остальной день и всю ночь провели только в слезах и с рыданием обнимали друг друга. На рассвете следующего дня в последний раз граждане собрались на вече, они объявили послу, что не хотят принимать на себя грех кровопролития и во всем покоряются государю своему великому князю. Тогда сняли вечевой колокол у соборной церкви Святой Троицы и Далматов повез его в Новгород к Василию.

После того триста семейств лучших псковских граждан отправлены в другие московские города, а на их место прислано столько же купеческих семейств из восточных городов. Одною из первых мер московского правительства было введение во Пскове внутренних пошлин (прежде здесь была торговля беспошлинная)[50].

Точно так же без борьбы присоединены были и другие уделы.

Молодой рязанский князь Иван Иванович задумал уничтожить свою зависимость от Москвы; он вступил в тайные сношения с крымским ханом и с польским королем Сигизмундом I, надеясь получить от них помощь. Узнав об его замыслах, великий князь подкупил главных советников Иоанна и пригласил его на свидание к себе в столицу. Лишь только рязанский князь явился в Москву, как его отдали под стражу, а в рязанские города посланы московские наместники (1520). В следующем году при нашествии крымцев Ивану удалось бежать к Сигизмунду в Литву, куда обыкновенно спасались удельные князья, не хотевшие подчиниться Москве, и недовольные московские бояре. С Рязанскою областью было поступлено так же, как с Новгородом и Псковом: многие семьи помещиков переведены из Рязани в Москву, а их поместья розданы московским боярам и детям боярским. Последним князем Новгорода Северского был Василий Шемякин (внук Шемяки); когда, обвиненный в тайных сношениях с Литвою, он приехал в столицу для оправдания, его заключили под стражу, а Северское княжество присоединили к Москве (1523)[51].

Главным виновником войны с Сигизмундом I был знатный западнорусский вельможа Михаил Глинский, который передался на сторону Василия и побудил его начать враждебные действия (1507). Война, прекратившаяся спустя несколько месяцев, возобновилась через четыре года с большею силою. Самые замечательные ее события были: во-первых, взятие Смоленска москвитянами под личным начальством великого князя (1514); во-вторых, сильное поражение, которое московские воеводы в том же году потерпели близ города Орши. Начальником неприятелей в этой битве был Константин Острожский, успевший спастись бегством из московского плена. Наконец, в 1522 году заключено перемирие и Смоленск, более ста лет находившийся под владычеством Литвы, остался за Москвою.

Со времен Василия начинаются опустошительные набеги на Россию крымских татар, которых при Иване III удерживал его союзник Менгли-Гирей. Сын и наследник Менгли-Гирея Махмет, подкупленный польским золотом, сделался заклятым врагом Москвы. Его вражда еще более усилилась по поводу казанских дел. Воеводы Ивана III привели Казань в зависимость от Москвы, но зависимость эта была весьма непрочная: при удобном случае казанцы от нее отказывались, нападали на русские области, грабили и убивали приезжавших к ним русских купцов. Когда прекратилась в Казани династия Улу-Махмета, Василий назначил туда ханом одного из служебных татарских царевичей (Шиг-Алея касимовского). Но казанские вельможи снеслись с Махмет-Гиреем и призвали к себе на престол его брата. Вслед за тем Махмет-Гирей со своими полчищами бросился на Россию, опрокинул сторожевых воевод, стоявших на Оке, и подступил к столице; с ним соединились казанцы, ногаи и днепровские казаки (под начальством атамана Дашковича). Застигнутый врасплох, великий князь удалился в Волоколамск собирать войско. Махмет-Гирей, однако, недолго простоял под Москвой и воротился в Крым, уводя с собою множество пленников (1521).

По некоторым известиям, крымский хан только тогда согласился отступить от столицы, когда московские воеводы выдали ему грамоту, в которой именем великого князя обязались платить ежегодную дань. На возвратном пути Махмет-Гирей остановился у Переяславля Рязанского, где в то время начальствовал мужественный воевода Хабар. Рассказывают, что хан хотел захватить город хитростью и, завязав переговоры, велел показать Хабару московскую грамоту, но тот, получив грамоту, вдруг приказал открыть пальбу, и рязанский пушкарь Иордан, родом немец, удачным выстрелом положил на месте множество татар. Хан поспешил уйти от города, а постыдная грамота осталась в руках Хабара. Последний был потом награжден саном боярина, и подвиг его приказано записать в государственную летопись.

Махмет вскоре был убит ногайскими мурзами, а Василий, оправившись от нашествия, изгнал Гиреев из Казани и посадил там другого татарского царевича, который обязался быть присяжником (т. е. вассалом) московского государя. В То же время великий князь запретил русским купцам ездить на Казанскую ярмарку и положил начало знаменитой Макарьевской (теперь Нижегородской) ярмарке.

Неудовольствия бояр (на перемену в обхождении великого князя), начавшиеся при Иване III, еще более усилились при Василии, который не терпел противоречий и только для виду отдавал дела на обсуждение Боярского совета или думы. Знатные лица, слишком явно выражавшие свое неудовольствие, подвергались строгому наказанию. Так, князь Василий Холмский, женатый на сестре государя, отправлен в заточение. Некто Берсень-Беклемишев вздумал громко жаловаться на то, что великий князь следует новым обычаям, привезенным его матерью Софьей, и что он решает все дела, «запершись сам-третей у постели». Берсеню за такие речи отрубили голову. (Два лица, с которыми Василий сам-третей решал государственные дела, были: любимый его дворецкий Шигона Поджогин и один из приближенных дьяков.) Митрополит Варлаам, не одобрявший поступков Василия, лишился своего сана и заточен в монастырь. Барон Герберштейн, бывший в Москве послом от германского императора, говорит в своих любопытных записках о России, что Василий властию над подданными превосходил всех монархов в свете. Пышность великокняжеского двора, заведенная Иваном III, при Василии увеличилась.

В торжественных случаях, например при приеме послов, он являлся на возвышенном троне в платье, усыпанном драгоценными камнями, и в золотой Мономаховой шапке. У трона его стояли рынды или оруженосцы, выбранные из молодых красивых бояр, одетые в белые атласные кафтаны и вооруженные серебряными топориками; кругом на скамьях сидели бояре в дорогих одеждах и высоких меховых шапках.

Супруга великого князя Соломония (из рода Сабуровых) была бездетна, а между тем Василий не хотел, чтобы престол после его смерти перешел к кому-либо из братьев, которых он считал людьми неспособными, и сильно желал иметь собственное потомство. Поэтому великий князь заключил Соломонию в монастырь и с разрешения митрополита Даниила женился на Елене, племяннице литовского выходца князя Михаила Глинского (1526). Многие бояре и духовные лица были недовольны таким поступком, особенно вооружался против развода старец Вассиан Косой (один из князей Патрикеевых, постриженных в монахи); его поддерживал другой монах, знаменитый своею ученостью Максим Грек, который был призван в Москву с Афонской горы для перевода церковных книг с греческого языка. Вассиана и Максима обвинили в некоторых преступлениях против Церкви и заточили в дальние монастыри.