— Хочу открытку, — брякнул Гилберт, не успев остановить себя.

Шерая, идущая к активно машущему руками метрах в двадцати от них Еноху, остановилась.

— Открытку, — тихо повторил Гилберт. — Ну, знаешь, в сувенирных лавках постоянно такие продают… Всё равно я плохо фотографирую, так что просто купи мне красивую открытку, и я успокоюсь.

Шерая смотрела на него так пристально, что Гилберту стало неуютно.

— Для начала мы проверим, что внизу, — спокойно произнесла она, неотрывно смотря на него.

— Мы проверим, что внизу, — смиренно повторил Гилберт почти шёпотом и первым рванул к всё ещё машущему руками Еноху.

Иногда Гилберт совершал глупые вещи и даже не отрицал этого. В такие моменты он всё ещё ощущал себя ребёнком, который мог попросить у взрослых какую-нибудь ерунду, на которую совсем не жалко денег, но которая обязательно сделает его счастливым. Он до сих пор хранил разную мелочь, которую Шерая покупала ему, и не планировал с ней расставаться, даже если не видел в ней смысла.

И хотя открытки из разных мест он считал самой настоящей глупостью из всех возможных, остановить самого себя, зациклившегося на неуместной мысли, оказалось чрезвычайно трудно. В последнее время это случалось слишком часто: то подавай ему чай определённого сорта, то пиджак должен быть непременно глубокого синего цвета, но не индиго, то обедал он в обществе королевы Ариадны, но не наследников фейского Сердца. За последний месяц Гилберта переклинивало так часто, что Шерая уже давно перестала удивляться перепадам его настроения, только смотрела слегка осуждающе, чтобы он помнил, кем является на самом деле и не пытался давить на её жалость.

Если бы только это действительно срабатывало. Шерая могла позволить поспать ему на час дольше, но не увильнуть от работы; предложить альтернативу для места встречи с принцем Джулианом, но не найти причину, чтобы избежать самой встречи; вовремя увести господина Армена, чтобы он не начал читать Гилберту лекцию о том, что тот недостаточно зрелый для дел, которыми занимается. Шераю можно было разжалобить, но в исключительных случаях, и нынешний уж точно не входил в эту категорию.

Гилберт жестом приказал Артуру присоединиться к другим рыцарям, и тот, коротко кивнув, ушёл. Енох ждал их у небольшой каменной площадки, поросшей мхом, и большими пальцами указывал себе за спину. Дующий с моря ветер нещадно трепал его чёрные волосы, и Гилберт просто не понимал, как Енох до сих пор терпел его. Сам Гилберт не меньше полусотни раз пожаловался на этот беспощадный морской ветер, окончательно спутавший его кудри, но при этом был благодарен ему за запах солёной воды, перебивающий запах демонов. Однако по мере того, как они приближались к месту, которое нашёл Енох, запах только усиливался. Он, казалось, впитывался в одежду, стальные пластины неброских доспехов рыцаря, и прилипал к коже без возможности избавиться от него. Когда Енох остановился за полуразрушенной стеной высотой не больше двух метров, этот отвратительный запах едва не сбил Гилберта с ног.

— Вот здесь, — Енох постучал пальцем по другой каменной стене, с полуразрушенной образовавшей угол, и расплылся в гордой улыбке. — Диего сказал, что там что-то есть.

— А, — выдал Гилберт, прищурившись, — то есть это нашёл Диего? Нашёл и свалил.

Енох легко пожал плечами, серо-голубые глаза насмешливо прищурились.

— Нет здесь вашего сальватора, вот и свалил.

Если привычный мир вокруг рушился с каждым днём всё сильнее и сильнее, то оптимизм Еноха был неиссякаемым и неизменным источником. Порой Гилберту казалось, что Енох украл весь жизненный оптимизм у остальных рыцарей и сконцентрировал его в себе, а также установил себе правило постоянно шутить и улыбаться. Пожалуй, если бы не он и Диона, всё время проводящая с рыцарями, никто не отзывался о них как-то иначе, как об угрюмых и злых. Данталион даже как-то назвал Еноха «визитной карточкой рыцарей» и сказал, что «его лицо можно помещать на эти тупые рекламные баннеры».

— Если бы там было что-то опасное, он бы сказал, — с умным видом добавил Енох.

— Если бы там было что-то опасное, мы бы и сами поняли, — возразил Гилберт. — Почему демоны скрыли конкретно это место? Что в нём особенного? — спросил он, повернувшись к Шерае.

Она уже разрушала связи между частицами хаоса, укрывавшими очертания, похожие на дверь. Гилберт надеялся, что она скажет хоть что-нибудь, даст хотя бы крошечный намёк, но Шерая молчала ровно до тех пор, пока камень не рассыпался в пыль у её ног. Разумеется, на её начищенный до блеска ботинках не появилось ни пятнышка.

— Странно, — отстранённо произнесла Шерая, вытянув руку, окутанную алыми всполохами магии, вперёд. — Там ничего…

Биение сердца. Совсем тихое дыхание и глухой звук, будто кто-то скрёб камень. И запах, который он помнил.

Великаны никогда не забывали запахи.

Гилберт сорвался с места и побежал вниз по кривой каменной лестнице. Шерая оказалась рядом быстрее, чем он успел преодолеть хотя бы половину расстояния, и решительно завела его себе за спину, после чего быстро направилась вперёд.

Магия вспыхивала буквально везде: изучала стены, покрытые мхом и отвратно пахнущей слизью, потолки, выбоины на полу, кровавые следы и глубокие борозды, оставленные явно когтями. Алым занимались старомодные факелы, висящие в держателях на стенах, алый отражался в глазах Шераи и на металле доспехов и меча Еноха, бежавшего рядом. Алый освещал проржавевшие решётки камер, за которыми были скелеты демонов, покрытые грязью и пылью, чьи-то останки и нечто кроваво-красное, пахнущее так ужасно, что Гилберта едва не выворачивало наизнанку.

Но вполне живое сердце билось где-то здесь, знакомый запах не исчезал, и Гилберт бежал, спешно оглядывая камеры и приказывая Шерае и Еноху делать то же самое.

Он едва не пропустил нужную только потому, что не узнал её сразу же.

В один из камер бесконечного жуткого коридора, скованная по рукам и ногам цепями, вбитыми в стену, лежала девушка. Одежда была изорвана до неузнаваемости и пропитана кровью и потом, когда-то золотистые волосы напоминали солому, но мутный взгляд светло-голубых глаз оказался направлен на него.

— О, боже мой… — пробормотал Енох, остановившись рядом с Гилбертом. — Она… жива?

— Жива, — дрогнувшим голосом подтвердил Гилберт. — Но долго так не протянет. Шерая, немедленно освободи её.

Шерая не стала задавать лишних вопросов и сразу же принялась магией разрушать металлические прутья. Из-за ржавчины они сдались быстро, буквально за несколько секунд, но следующей преградой стал барьер, очень напоминающий магический. Шерая выдала своё беспокойство лишь вздёрнутой бровью.

Они старались как можно меньше говорить о том, что кто-то из демонов сумел заручиться поддержкой магов лишь из-за того, что это могло посеять панику. К тому же, они не знали наверняка, правда ли это. Николас несколько раз говорил, что это мог быть Иснан, ведь предполагал, что тот связан с Ренольдом, но Гилберту нужно было нечто большее, чем предположения.

Но даже если сейчас этот вопрос вновь начал беспокоить его, он сумел справиться с эмоциями и сосредоточился только на девушке в камере. Если Диего лишь сообщил о том, что внизу что-то есть, а не попытался лично разобраться в этом, значит, угроза была незначительной. Шерая наверняка успела проверить девушку — если бы она была опасна или проклята, Шерая не подпустила бы его даже на расстояние пушечного выстрела.

Но, к сожалению, девушка никогда не доверяла Шерае так, как доверяла ему.

Когда последняя преграда была разрушена, Гилберт едва не подлетел к слабо дышащей девушке и аккуратно приподнял её голову, укладывая на своих коленях.

— Не следует ли её убить?

Вместе с извечным оптимизмом Енох отличался частым непониманием ситуации и нередко задавал неуместные вопросы. Гилберт бы, как и всегда, сделал вид, что ничего необычного не услышал, но в этот раз ответил резко и жёстко:

— Тронешь её — и я сам тебя убью.