— Дар Клаудии в том, что она слышит мёртвых, — сказала Шерая, ненавязчиво приглаживая его растрепавшиеся кудри, желая подчеркнуть аккуратность и величественность, которые он едва мог поддерживать. — Уж не знаю, как именно, но это правда. Если бы Третий и Клаудия нам не доверяли, они бы не раскрыли этого.

Гилберт недоверчиво хмыкнул, но, заметив внимательный взгляд Шераи, уточнил:

— Как ты поняла это?

— Елена, о которой они говорят, мертва. Она умерла в день, когда Марселин стала магом. Но если Елена и знала что-то о Силе, демонах и этой войне, если она до сих пор знает это, даже будучи мёртвой, мы должны с ней поговорить.

Гилберт прекрасно понимал, к чему она вела. Отбросить личную неприязнь, признать, что Время всё же сильнее авторитета, которого Гилберт старался держаться всё это время. В конце концов, дать шанс. Хотя бы крохотный, тот, который можно истратить на территории особняка, где магия и клятвы сдерживают Третьего достаточно, чтобы он никому не навредил. Дать шанс самому Третьему.

— Я прослежу, чтобы всё прошло гладко, — заверила Шерая, разглаживая невидимые складки на рукавах его тёмного свитера. — Марселин рассказала мне достаточно, так что я знаю, чем помочь. Энцелад будет следить за Клаудией. Большое количество людей может помешать, так что тебе придётся поверить мне.

— Я тебе верю, — ни секунды не колеблясь, ответил Гилберт, — но я не верю Третьему. Я даже Пайпер уже не верю! Я понятия не имею, где она была, что произошло, как она вообще встретилась с ним! Я… Я хочу знать, чтобы понимать, что происходит!

— Даже Джонатан не может разговорить её.

— Вот именно. Она не говорит со своим дядей, но говорит с Третьим?!

— Гилберт.

Он на секунду прикрыл глаза, втягивая воздух сквозь зубы. Да, конечно, терять контроль ни в коем случае нельзя. Шерая права, что пытается ограничить его сейчас, иначе всё может закончиться очень плохо. Вряд ли для Гилберта, конечно, потому что он попытается добраться до шеи Третьего и свернуть её… Это было бы прекрасно. Меньше проблем для всех них.

— Мы знали её всего неделю, — напомнила Шерая, понизив голос, будто барьеров, заглушавших все звуки с их стороны, было недостаточно. — А Третий, очевидно, минимум пять месяцев. Неудивительно, что он ей ближе.

— Как он…

— Нет ничего странного в том, что Пайпер нам не доверяет. Знаешь, что это означает?

— Третий промыл ей мозги.

— Гилберт.

— Третий не промывал ей мозги, — нехотя исправился Гилберт.

— Не то, что я хотела услышать, но ты молодец. Итак, Пайпер не доверяет нам. Значит, нужно сделать всё возможное, чтобы она начала доверять. Дашь шанс Третьему — Пайпер даст шанс тебе. Помни, что мы все стремимся к одной цели.

— Это не значит, что я буду прыгать перед ним и пытаться угодить ему!

— Нет, конечно, нет. Но сейчас гораздо важнее понять, что знает Елена. Хотя бы ради Марселин.

Гилберту потребовались лишние мгновения, чтобы логическая цепочка, наконец, выстроилась, а он сам почувствовал себя идиотом, зацикленном на собственных проблемах.

— Конечно, ради Марселин, — тихо повторил он. — Но, пожалуйста, побыстрее. Я не знаю, сколько выдержу рядом с ним без тебя.

— Сделаю всё, что в моих силах.

***

Инициативность Клаудии для Фортинбраса стала бурей, которая наконец разразилась спустя долгие дни затишья.

Свои проклятия Фортинбрас изучил вдоль и поперёк. Он знал, как жить с ними, как сделать так, чтобы о них никогда не узнали другие. Он до сих пор успешно скрывал наличие шрамов — и, пожалуй, в этом также была заслуга самих шрамов, оказавшихся столь ужасными и мерзкими, что никто не желал обсуждать их вслух. Впрочем, тот факт, что Стелла и Эйкен до сих пор об этом не узнали, Арне называл чудом, не иначе. Но вот почему голоса не рассказали об этом Клаудии — другой вопрос.

Чужие проклятия никогда не пугали Фортинбраса, но проклятие Клаудии было близко к тому, чтобы стать исключением. День и ночь слышать нестройный хор мёртвых голосов — испытание, с которым вряд ли справится даже самый сильный человек. Раскрытие чужих тайн, о которых шептались мёртвые, сильно помогало в Диких Землях, позволяло распознать врагов и предателей до того, как они вонзят им нож в спину, но во Втором мире всё было совершенно иначе. Фортинбрас каждый день узнавал что-то новое и, стараясь быть максимально аккуратным, говорил об этом Клаудии, Стелле и Эйкену, надеясь, что они смогут адаптироваться в чужом мире. Но он даже не представлял, какой груз давит Клаудии на плечи.

Она сказала ему, что голоса не умолкают даже ночью. Она слышит всех мёртвых, которые прячутся за спинами каждого, кто живёт в особняке или оказывается здесь на какое-то время. И они никогда не соблюдали хотя бы подобие очереди: говорили и говорили, перебивали друг друга, кричали, проклинали, стенали. Они изводили её сутки напролёт, и даже единственная попытка спастись от них с помощью шума океанских волн обернулась катастрофой. Клаудия, всегда сильная, собранная и несгибаемая Клаудия, едва не хваталась за голову и умоляла, чтобы голоса стихли. И хотя, как бы неэтично это ни звучало, они нуждались в чужих тайнах, Фортинбрас пообещал, что попробует создать чары, которые приглушат хотя бы часть голосов. Магии в этом мире было столь много, что он мог экспериментировать до тех пор, пока не добьётся желаемого результата. Но сначала — Елена из семьи Гарсиа.

Фортинбрасу пришлось поверить Стефану и Шерае на слово. Количество людей, участвующих в косвенном разговоре с Еленой, было сведено до пяти человек, включая саму Клаудию и Энцелада, который, как надеялся Фортинбрас, будет лишь мебелью на фоне. Ему совсем не хотелось, чтобы Клаудия слишком долго была в окружении большого количества людей и слушала мёртвых за их спинами.

Гилберт затеи не одобрил, но всю степень его недовольства Фортинбрас увидел лишь после того, как начертил на ладонях магов и Клаудии нужный сигил для непродолжительной передачи Времени. Исключением стала только Марселин, но лишь из-за того, что не была посвящена во все тонкости отношений между сальваторами. Фортинбрас передал свои знания о Йоннет и том, как она боролась с проклятием, Шерае и Стефану, немного дополнил то, что уже знала Клаудия, но лишь для того, чтобы они задавали правильные вопросы. Он также надеялся, что они не сболтнут лишнего — не то чтобы сокрытие собственных секретов и слабостей было у Фортинбраса в приоритете, но одна мысль о том, что он упадёт в глазах коалиции ещё ниже, заставляла его нервничать.

Он и так был на самом дне и никак не мог подняться хотя бы на ступень выше. Что бы он ни говорил, что бы ни делал, как бы ни клялся магией и душой — этого было мало. Иногда Фортинбрасу казалось, что он никогда не заслужит доверие коалиции.

Впрочем, пока что он успешно подавлял эту неприятную мысль, всплывающую в голове едва не каждую минуту. Сейчас это было намного легче: неопределённость, всё это время маячившая на горизонте, бывшая рядом сутки напролёт, наконец сменилась хоть каким-то действием. Даже если сам Фортинбрас был вынужден ждать, чувствуя на себе множество оценивающих взглядов.

Пожалуй, сложнее всего было под взглядами Гилберта и Джонатана Сандерсона. Последний, к счастью для Фортинбраса, навестил зал Истины, где его ждал Эйс. Господин Сандерсон обладал какой-то необъяснимой, убийственно спокойной аурой, которая сильно нервировала Фортинбраса. Он никогда бы не признался в этом вслух, предпочитая даже в самой сложной ситуации сохранять уверенность, но иногда хватало простого взгляда Джонатана, чтобы Фортинбрас начал думать, что он сделал что-то не то. Так не смотрел даже Киллиан, когда девятилетний Фортинбрас пробирался на «Эдельвейс» или побивал на это Гвендолин.

Гилберт и вовсе рождал в нём страх, которого Фортинбрас не понимал. Он мог сколько угодно отвечать ему дерзостью, уверенными взглядами и улыбками, но правда была в том, что каждый раз, когда Фортинбрас делал это, что-то внутри него ломалось.

Совсем не так он представлял их встречу.