— Я хочу напомнить, что всё, что я делаю, я делаю ради сигридцев. Ради каждого из них. И ради справедливости, которую они заслуживают.

Уголки губ Клаудии приподнялись в улыбке и тут же опустились. Она так ничего и не сказала.

— Я считаю, что мы можем стать союзниками, Клаудия, — сплетя пальцы в замок, сказал Гилберт. — Даже друзьями, если тебе будет угодно. Я вовсе не хочу, чтобы наши отношения были… напряжёнными, понимаешь?

Если она и понимала, то виду не подала. Сидела, склоняя голову то к одному плечу, то к другому, и пристально смотрела на него.

На первый взгляд Клаудия была самой обычной девушкой. Когда Переход открылся возле его особняка, Гилберт видел, каких усилий стоило Клаудии просто поднять Нотунг и как быстро Энцелад лишил её меча. Она была слаба физически, и это факт. Если в её теле и крылась хоть какая-то сила, то определённо умственная. Клаудия безвылазно сидела в комнате и ни с кем, даже с Енохом и слугами, не общалась, и сегодня за три часа, которые длился приветственный ужин, сказала всего два предложения, адресованные Пайпер. Ей хватало взглядов, которые ловил Предатель и благодаря которым, Гилберт хорошо это заметил, мгновенно менялись его речь и тема, к которой он клонил. Казалось невероятным, чтобы обычная девушка имела такое влияние на Предателя, чтобы он прислушивался к ней, говорил и действовал так, как она того хочет — а ведь Гилберт был уверен, что так и есть. Он до сих пор не понял, как именно Клаудия влияет на него, но знал, что она делает это.

— Я хочу только мира, — настойчивее произнёс Гилберт, так и не дождавшись хоть какого-нибудь ответа. — Мира и справедливости. Думаю, ты понимаешь, что даже если королева увидела его душу, даже если она знает всё, что случилось… Есть то, в чём он точно виноват. Я лишь хочу понять, в чём именно, чтобы знать, как нам быть. Всем нам. Достойный суд для каждого. Даже для Предателя.

— Фортинбраса, — исправила Клаудия, не моргнув и глазом.

Гилберт так удивился, что она всё-таки ответила, что на несколько секунд замер, удивлённо смотря на неё. Ему стоило больших усилий не только изобразить улыбку, но и ответь ровным голосом:

— Конечно. Даже для Фортинбраса.

Имя жгло язык. «Это не он, — хотелось сказать Гилберту. — Фортинбрас — мой брат, и он умер в день Вторжения. Это не он, не он. Это Предатель».

Гилберт не знал, что королева Ариадна увидела в его душе. Она не спешила делиться правдой, только сказала: «Мы ошибались», никак не объяснив, в чём именно. Гилберт догадывался, но до самого последнего момента не хотел верить в это.

Если бы Предатель действительно был Предателем, Ариадна бы сделала всё возможное, чтобы он не оставался в особняке Гилберта. Она бы убедила лидеров коалиции, что Третьего сальватора нужно держать в тюрьме, за защитными чарами и ограждающими барьерами. Она бы, наверное, даже сказала, что его следует убить. Но ничего из этого она не сделала, и это говорило только об одном: Предатель не был Предателем.

«Мы ошибались», — сказала королева Ариадна, и принцесса Сонал её поддержала. Она присутствовала при принесении клятвы, но с тех пор Гилберт почти не пересекался с ней, и потому не мог расспросить обо всём. Принцесса Сонал страдала из-за головых болей, которые даже Марселин не могла ослабить, и предпочитала ни с кем не разговаривать. будто знала, как Гилберту важно узнать правду.

Как ему понять, что Предатель на самом деле Фортинбрас? Как ему поверить, что его брат не умер в день Вторжения и не предал миры, а пытался защитить их? Он ведь видел, как тот убил Горация. Он видел воспоминания тысячи магов, он слышал миллионы историй о том, как Третий сальватор вёл за собой легионы демонов.

Он был лжецом, предателем, убийцей, клятвопреступником. Он был sawaztar, и все эти годы Гилберт только так о нём и думал. Его имя было вычеркнуто из истории, его лицо исчезло со всех портретов рода Лайне, которые оказались в этом мире. Фортинбрас умер. Остался только Предатель.

А теперь выяснилось, что Фортинбрас не умер.

«Это неправда, — хотелось сказать Гилберту, даже выкрикнуть, чтобы злость, терзающая его изнутри, наконец выплеснулась наружу. — Не верьте ему. Он предал миры, он предал нас всех. Он предал меня. Не верьте ему!»

Но он смотрел на Клаудию, спокойно смотрящую на него в ответ, видел Шераю, застывшую возле дверей, чувствовал присутствие Энцелада. Казалось, будто он чувствует присутствие каждого в этом особняке, особенно — Предателя. Его запах ни на секунду не оставлял Гилберта, а его голос постоянно звучал в голове.

В его руках была корона великанов, которую он скрывал с помощью магии, и Гилберт боялся, что будет, если Предатель действительно позволит Гилберту надеть её. Он видел, что корона признала его, но отказывался в это верить. До тех пор, пока корона не будет проверена, как и Нотунг, утверждать, что она не осквернена, нельзя.

И всё-таки.

Предатель не сгинул. Предатель нашёл корону великанов. Предатель стал частью рода Дасмальто, что доказывало, что Киллиан выжил.

Предатель — это Фортинбрас, и он хочет, чтобы Гилберт принял его в род Лайне.

«Это не он, — хотелось сказать Гилберту Клаудии, которая всё ещё пристально смотрела на него. — Это неправда. Это не Фортинбрас».

Может, у него и были черты Фортинбраса, вроде речи и жестов, но он не Фортинбрас. Гилберт видел, как он убил Горация, и знал, что он убил всех из рода Лайне. Называть Предателя Фортинбрасом — преступление, на которое Гилберт не мог пойти.

Ему потребовалось не меньше пятнадцати минут, чтобы хотя бы немного прийти в себя и вновь почувствовать былую уверенность. Клаудия не задавала вопросов, молча ждала, периодически оглядывая его кабинет. Иногда Гилберту казалось, что её взгляд останавливается на двери, за которой крылись другие комнаты, в том числе спальня, будто Клаудия знала, что не так давно Гилберт в порыве гнева разгромил её. Но потом взгляд её тёмных глаз скользил дальше и точно так же останавливался на другом объекте. А после возвращался к двери.

Будто Клаудия знала.

Но если она что-то и знала, то предпочла умолчать об этом. Даже когда в разговор вмешалась Шерая, за что Гилберт был бесконечно благодарен, Клаудия не издала ни звука. Всё так же изучала кабинет, их самих, изредка останавливалась то на двери, то на портьерах, за которыми скрывалось окно.

Каждый раз, когда взгляд Клаудии задерживался на том месте дольше, чем на долю секунды, Гилберт думал, что она точно знала. Неизвестно, откуда, но знала.

— И чего вы хотите от меня, Ваше Высочество? — наконец спросила Клаудия, вновь склонив голову вбок.

Гилберт так сильно сжал пальцы, что они хрустнули. Клаудия улыбнулась.

Что ж, если она не желает признавать в нём короля — пожалуйста, это её дело. Гилберта не должно было задевать мнение девушки, о которой он ничего не знал. Главное, что коалиция признавала его королём великанов, пусть даже мнимым. Стоит только ему заполучить корону, и эта проблема навсегда останется в прошлом.

— Честности, — ответил Гилберт, немного подумав. — Доверия. Я хочу, чтобы мы были союзниками, Клаудия.

— Честность, доверие, — повторила Клаудия так, будто пробовала слова на вкус. — Вы хотите, чтобы я была честна с вами, хотите, чтобы доверяла вам, но не считаете, что должны делать то же самое. Почему вы не доверитесь мне? У тебя есть ответ, Энцелад?

Гилберт вздрогнул. Шерая, казалось, была удивлена не меньше. Она стояла за спиной Клаудии и изредка косилась в сторону, чтобы проверить, что чары, скрывавшие присутствие Энцелада, не спали. И Клаудия ни разу не обернулась на Шераю, чтобы заметить это, но она…

Она смотрела в сторону окна. Будто знала, что там кто-то есть.

И даже сейчас, намеренно повернув голову туда, она не без издёвки произнесла:

— Если вы хотели, чтобы я доверилась вам, не следовало использовать подобные чары. Я, конечно, благодарна за демонстрацию того, сколь сильна магия здесь, но предпочла бы, чтобы за мной не наблюдали те, кто совсем не понимает угрозы, подобравшейся совсем близко.