Василий Корыто покрутил ус, будто вспоминая:

— А чего там? Живём помаленьку. Татары приходили, тысяч сто, так мы с ними сладили.

— А не брешешь? — усомнился Валуй.

— Что приходили?

— Нет, что сто тысяч.

— Да как тебе сказать… Мобудь, малость и сбрехал, как без этого? Но точно, много их було.

— И как же вы с ними сладили?

Василий усмехнулся:

— Да как, обычно — саблей да хитростью казачьей.

— Ну-ка, расскажи. — Борзята передвинулся поближе.

— Да погоди ты со своими сраженьями. — Красава вытянула шею. — Как там наши детишки на острове?

Затихли станичники, нахмурились:

— Всё благополучно. Живут, говорят, не тужат. Рыбачат да воблу сушат. С ними там сотня казаков дежурит, в обиду, ежли что, не дадут, не беспокойтесь.

Жёнки замахали перстами, вдвое сложенными:

— Ну, слава Богу, — отлегло от сердца у Красавы.

И тут громыхнуло особенно сильно, на головы посыпались целые куски земли, казаки невольно пригнулись, отряхивая шапки.

В щель заглянул караульный:

— Янычары и прочие чёрные на приступ изготавливаются. Тыщи целые.

Казаки враз подхватились, у проёма возникла толчея, пришлось Валую прикрикнуть. Казаки осадили, к выходу выстроилась очередь.

Стояли последние дни сентября 1641 года. Не так давно отметили большой праздник — Рождество Пресвятой Богородицы. Ну как отметили? Поздравили друг друга да по местам разбрелись. Кто отдыхать, а кто на стену, дежурить. Турок в этот день передышку сделал. И себе, и казакам. Очень вовремя. Вторую седьмицу отбивались казаки от вяло накатывающих турецких войск. Паши разделили пехоту на отряды по пять тысяч. Одни штурмуют, другие отдыхают. Только у казаков ни сна, ни отдыха. Спасало защитников крепости лишь то, что турки уж не с такой охотой лезли на стены, как в первые недели. А уж с тем штурмом, когда на них лучшие семь тысяч отрядили, и вообще не сравнить. Это как вялая осенняя муха в сравнении с шустрой молодой, летней. Без желания, а то и того хуже, буквально из-под палки лезли турки на развалины. А какая тут война, когда только и думаешь как бы стрекача задать?

На первых саженях больше под ноги смотрели, чем на встречающих их казаков. Волчьи ямы уже не одну сотню жертв собрали. Теперь боятся. Потому-то, лишь казаки поднимались на развалины, с криками "ура" бросаясь на врага, как краснокафтанники и прочие чёрные мужики лихо откатывались назад, не желая понапрасну геройствовать. Не всегда, правда, удавалось отогнать турка, одним видом. Иной раз, ведомые знатными командирами, добирались-таки до казацких сабель. Тогда приходилось биться. А силы-то, силы заканчивались. С каждым ударом.

Валуй рубанул с оттяжкой по рёбрам вылезшего вперёд турка. У того глаза выкатились от изумления, видать, не ожидал крепкого удара от истощённого с виду казака, но удивиться путём не успел — завалился, теряя сознание. Борзята за спиной приподнялся с трудом — брат позволил ему немного полежать, дух перевести:

— Давай, Валуйка, иди ты, малость приляг. — Борзята встал рядом с братом, сабля, покрытая до рукояти кровью, задрожала в руке.

Атаман навалился на колено, восстанавливая дыхание:

— Не получится, видать. — К ним подбирались сразу трое сипахов. — И откуда их столько?

Братья разом махнули саблями. Турки успели отскочить и теперь стояли в двух шагах, покачивая топорами, словно ждали, когда казаки расслабятся. Дурачьё!

— Ну и чего дальше? — Борзята переложил саблю в левую руку, она дрожала меньше. — Зассали?

Янычар, выглянувший из-за спин сипахов, светловолосый с закрученным в кольцо усом, ругнулся сквозь зубы:

— Мы вас, шакалы, всё одно побьём.

Хрустя камнями, приблизился Космята, в здоровой руке — сабля:

— Ну, чего застыли, как бараны, давайте сюда.

Переглянувшись, турки медленно отступили на пару шагов.

Борзята усмехнулся:

— Не хотите, что ли, к толстозадым гуриям в гости?

Позади колеблющихся турок на крутизну забирались ещё десяток бойцов в кирасах — свежие сипахи. В руках кривые сабли, топоры и широкие алебарды. Трое краснокафтанников, выйдя вперёд, приободрились:

— А вот сейчас и получите. — Один, самый глупый, ломанулся вперёд, занося топор.

И тут же свалился под ноги Валую, его короткий удар напрочь снёс врагу голову. В следующий момент на казаков бросились остальные бойцы. Туго пришлось бы донцам, если бы на помощь не подоспели Пахом Лешик и Герасим Панков. Следом подскочил и Василёк Лукин. Вшестером отбились. Турки отступили, утягивая раненых и убитых.

Герасим, с перебинтованной левой рукой, тут же плюхнулся на камни, отдуваясь:

— Когда же это кончится?

— А вот как последнего турка пришибём, так и всё. — Пахом, тяжело дыша, оперся на незаряженное ружьё — только что он отмахивался им, как дубиной.

Космята вытер саблю о кафтан зарубленного врага, ткань завернулась, открыв дорогие ножны.

— Опа, хорошая сабля. Надо прибрать.

Борзята усмехнулся:

— Ты не изменился: мимо хорошей вещи не пройдёшь.

Космята неловко отстегнул ножны. Турецкая сабля нашлась тут же, около тела. Ширкнув, вставил в ножны:

— А чего мне меняться? Я её твоему сыну, как подрастёт, подарю.

— Которому из двух?

— А это поглядим. Какой больше заслужит.

— А Даронину мальчонку что подаришь?

— А хотя бы и вот этот топор. Смотри, какой справный. — Космята подтянул поближе турецкое оружие, валявшееся здесь же. — Хотя у него может и девка народиться. Вот ей пока не знаю чаво подарить. Апосля подумаю.

— Как рука? — Валуй прошёлся вдоль ломанной линии казаков, выстроившихся на разрушенной стене.

— Да так, саблей махать не получится, а тыкнуть ножом можно.

"Вжик", — стрела звонко стукнулась о полотно топора.

Казаки невольно присели.

— Прицельно бьёт, — проворчал Борзята. — Слышь, Василёк, ты на ногах не стой просто так, садись, пока враг передышку даёт, или вон, за заплот отойди.

Тот благодарно усмехнулся:

— Пожалуй, присяду.

И только оглянулся, высматривая место, где опуститься, как на крутизне каменной насыпи снова появились красные кафтаны. Они лезли по всей ширине стены, поглядывая, однако, с опаской. Валуй ещё и не успел отойти далеко. Казаки вновь подняли сабли.

Много донцов похоронили защитники Азова. Пали атаманы Иван Косой и до поры везучий Михаил Татаринов, полегли под турецкими саблями и пулями осколецкие парни Афоня Перов и Антошка Копылов. Из неразлучной троицы уцелел один Тимофей Савин, и тот раненый лежит Нет уж Архипа Линя, Власия Тимошина, сгинули три неразлучных Ивана: Утка, Босой и Подкова. Сказывают главного Гирея прибрали, но сами полегли. Погиб Панфил Забияка. Отважный казак выжил в плену у горцев, а тут на разбитой городской стене пуля его догнала. В лазарете с тяжёлыми ранами лечатся Дароня Толмач и Михась Колочко, Василий Корыто и Тимофей Зимовеев. И ещё десятки и сотни отличных казаков ранены или убиты. Но и те, что ещё стоят на ногах, держатся только из упрямства. А турок всё лезет и лезет.

Тусклый день разлился по развалам крепости, мёрзлая прохлада осеннего утра быстро остужала разгорячённые щёки. Вчера прошёл дождь, а ночью подморозило, тонкий ледок покрывает насыпь. Льдистые камни скользят под ногами. Жёнки спрятались за выступы, ждут, пока казаки отобьют очередной приступ, чтобы подать им по куску мяса. Хоть так на ходу перекусить, и то дело — сил-то скоро вовсе не останется.

Упал последний самый настырный янычар. Остальные отпрянули шагов на пятьдесят, крайние закинули погибших на спины, заскрипели камни под сапогами. Оставшиеся стоят, ожидая подмоги. Марфа переглянулась с Красавой, та кивнула. Выбрались из-за большого камня, осторожно ступая, двинулись вперёд, под ногой опора ненадёжная, как бы не навернуться. В руках тарелки с кусками конины. Позади Стасик скачет, в руке связка стрел. Где-то насобирал, молодец. Стрелы нужны!