— На, держи. — Поднимаясь, Космята вручил гребцу кусок цепи с деревяшкой. — И бегом отсюда.

Пленник пополз к ступенькам. Дым, казалось, густел с каждым мигом. Дышать становилось всё тяжелей даже внизу. Сгибаясь пополам, казаки перешли ко второму. И только выдернули крепление, из прохода сверху крикнули:

— Атаман, ты здесь?

Валуй оглянулся, пытаясь дышать через раз:

— Туточки.

— Уходить надо. Сейчас рванёт, последние бочки с порохом не успели вынести. Пламя уже там.

На мгновенье Валуй замер. Впопыхах не заметил, как зипун на руке развернулся и раскаленная цепь впилась в ладонь, словно зубы бешеной собаки. Сразу не почувствовал боли. Ещё один бывший пленник, еле шевеля обожжёнными ногами, пополз к выходу.

Космята бросил следующую цепь. Повернув голову, рявкнул:

— Надо сломать среднюю балку, сразу всех освободим.

Валуй хищно улыбнулся. Точно! Как он сам не догадался. Две сабли одновременно ударили по дереву во все стороны полетели щепки. Пяток сдвоенных ударов и крепкая жердина переломилась.

— Уже идём, уходите сами. — Атаман подскочил к другу.

Вдвоём вытянули обломок из пазов, посыпались цепи. Но только с одной стороны галеры. Рабы, сидевшие на другой стороне, обречённо наблюдали за казаками. Освобождённые гребцы подхватились, сразу стало тесно.

— Шибче, — подогнал Космята.

Подняв глаза, атаман встретился с умоляющим взглядом совсем молоденького паренька. Он лежал на боку, свернувшись, белобрысый волос спутался и закрывал один глаз. Но во втором собралось столько боли, что Валуй не выдержал:

— Ещё этого и уходим.

Рубить жердину с другой стороны уже не успевали. Космята, подчиняясь металлу в голосе атамана, нащупал цепь под лавкой. Валуй поправил зипун, дернули разом. Ладонь обожгла боль. Атаман скривился. И чуть не угодил под рухнувшую балку. Она грохнулась в пяди перед ним, обдав шипящими искрами. Космята уже закидывал последнего пленника на плечо — ждать, пока он доползёт до выхода, было некогда.

— Простите, православные. — Валуй опустил виноватый взгляд, готовый охватить остающихся пленников. Он знал — на него надеялись и ещё верили. Но времени не оставалось.

Затрещала над головой ещё одна балка. У разгорающихся сходен Космята оглянулся:

— Беги…

Валуй, пригнувшись, рванул за ним.

Едва успели отгрести на десяток сажень от галеры, как в её нутре рвануло, судно дёрнулось, и две разорванные, словно разгрызенные неведомым чудовищем, половинки, начали быстро погружаться. Струг подхватила волна, и он закрутился на месте. Казаки бросились по местам. С трудом, загребая всеми вёслами, удалось остановить вращение.

Оглянувшись, Валуй скинул шапку. Последние дымки уходили под воду вместе с обломками. Казаки мрачно налегли на весла. Дюжина спасённых гребцов шевелилась, устраиваясь между бочек с запасом на носу. Белобрысый паренёк, подтянувшись, выглянул через борт, ветер унёс слезу. Он вытер сухое лицо ладошкой.

Вдалеке взрывалось, ширилась дымовая завеса. Ни одной целой галеры поблизости! Невдалеке промелькнул струг, атаман хотел окликнуть казаков, но не успел — душная завеса скрыла их. Валуй поймал взгляд Космяты Степанкова:

— Свисти к отходу.

Бросив весло, Степанков поднялся во весь рост, и струг, показалось, вздрогнул от пронзительного свиста. Вдалеке подхватили, передавая сигнал дальше. Валуй толкнул кормило на поворот.

Под ногою хрустнул развалившийся кирпич. Передвинувшись, Осип Петров снова поднял к глазам подзорную трубу. Вечерело. Закатное солнце пускало розовые блики по бегущим волнам, и верхушки чекана, слегка закрывающие нижний край взморья, казались ещё более тёмными.

— Эх, не пройдут. — Тимофей Зимовеев нервно подёргал воротник замызганного кафтана. — Надо было темноты дождаться.

— И мы ничем не сможем помочь. — Переступив, Михаил Татаринов приподнялся на цыпочки. — Кабы десяток пушек…

— Неужто бросим товарищей? — Серафим, морщась, словно от зубной боли, всматривался в залитый блёклыми красками окоём.

Осип молчал.

На разрушенной Азовской стене собрались сотни три казаков и жёнок. Красава, козырьком приложив ладонь к бровям, обернулась к Марфе:

— Они вернутся, не из таких засад выбирались. Валуй — он везучий.

Варя, подруга Борзяты, прижала платок к груди, голова склонилась на плечо Дуне — Дарониной жёнке. Та приобняла подругу, вздохнула.

— Держись, Варюша. Нам казаков рожать. Должны крепче атаманов стоять.

Тихо улыбнувшись, Варя выпрямилась:

— Я постараюсь.

Атаманы сгрудились в сторонке. Единственное стекло передавали из рук в руки. Уже виделись казачьи струги, приближающиеся к берегу. Из десяти ушедших в море пока насчитали семь.

Устье Дона перегораживал десяток малых турецких судов. Разъярённые потерей большей части припасов, присланных султаном, паши, похоже, решили разделаться с виновниками неудачи. Струги, растянувшись широкой сетью, уверенно надвигались на вражеские корабли. Капычеи, вероятно, уже выцеливали казачьи судёнышки. Ещё немного, и ядра разнесут их на кусочки. Где же тут спастись? Казакам в крепости оставалось только молиться за товарищей.

С карамурсалей ударили бомбарды. Казаки в крепости разом вздрогнули, тишина повисла над развалинами, заполненными людьми. Капычеи поторопились, и первые залпы прошлись мимо, и на Азовской стене закричали одобрительно. Второй залп поднял столбы воды у бортов стругов — турецкие пушкари внесли поправки в стрельбу. Казаки замерли. И снова крики радости разлетелись над крепостью — струги продолжали продвигаться вперёд, лавируя между разрывами. Ещё немного — и они войдут в мёртвую для вражеских бомбард зону. И тут одно из казачьих судёнышек исчезло в разрыве. Одновременный стон боли пронёсся над крепостью. Прижав платок к губам, Красава неслышно прошептала:

— Прости меня, Господи. Но только бы не мои.

Дуня Толмач неожиданно почувствовала: ещё чуть-чуть — и упадёт. Пытаясь удержаться, она оперлась на крепкую руку подруги, но ноги не слушали. Варя успела подхватить обмершее тело женщины, платок выскользнул из ослабевшей руки. Красава подскочила к ним. Вдвоём бережно опустили тяжёлую Дуню. Жёнки захлопотали вокруг потерявшей сознание беременной Дарониной супруги.

Поднявшаяся в толпе непонятная суета на мгновение отвлёкся Серафима от окоёма. Там на казачку брызгали водой, наверное, ей стало плохо. Узнал Красаву, Варю, но тут громыхнули бомбарды, и он снова через подзорную трубу впился тревожным взглядом в устье Дона. Струги почти поравнялись с вражескими кораблями, последние ядра ушли в воду с перелётом. Но тут борта судов окутались дымками ружейных выстрелов. С опозданием до крепости долетели звуки многих ручниц. Над стругами взвились ответные дымки. Казаки с тревогой поглядывали на солнце, оно никак не желало прятаться, только темнота могла помочь рыскарям.

Внезапно многоголосое "ура!" грянуло над крепостной стеной. Чайки, рассевшиеся на Водяной башне, взлетели, испуганно захлопав крыльями. Карамурсаль в середине строя задымился и начал отваливать в сторону. С него выкинули весла, и рабы вразнобой вспенили воду широкими гребками.

Осип резко обернулся, блестя глазами:

— Васильевы, слышь!

— Больше некому. — Татаринов азартно поправил шапку.

Первый струг переложил руль, нос упёрся точно в образовавшуюся брешь. Тут же и второй турецкий корабль вздрогнул от крепкого взрыва — братья Васильевы на скрытной лодке пробивали товарищам дорогу. За первым стругом, словно утята за мамой-уткой, выстроились и остальные. Яростно палили ружья с соседних карамурсалей, казаки, прикрывшись щитами, отвечали, струги уверенно продвигались сквозь линию вражеских судов. Великий Дон встречал отчаянных сынов мелкой волной и попутным ветром.

Взрыв бомбы вдруг вспыхнул, показалось, на волне. Полетели кверху куски досок, вспучилась вода на том месте и всё пропало.

— Васильевы никак, — сказал кто-то, и кулаки сжались ещё крепче. Все понимали, что донцы своею жизнью открыли дорогу отступающим товарищам.