— Рады вам. — Осип, не выпуская товарища из рук, чуть отстранился, рассматривая его. — Уже и не ждали.

— Как же мы могли пропустить такое славное дело? Клятву же давали. Так это, значит, ты, Осип?

— Я, а то кто же? А тебя как кличут, извиняй, не признал?

— Андрий Контаренко я. Вместе с вами брал Азов четыре лета назад, — ответствовал черкасский атаман и оглянулся. — Ну, в дом-то нас пустят али как? А то уж больно зрителей турецких много собралось.

Осип, смущённо хмыкнув, посторонился:

— А ну, заходь, братцы. Как мы вам рады-то…

Турки, и правда, начали собираться большой толпой, в основном чёрные, работные, но уже мелькали среди них и красные кафтаны янычар, и даже расписной халат какого-то важного начальника. Он громче всех и кричал, показывая пальцем на распахнутые ворота крепости. Похоже, хотел выиграть осаду нечаянным нападением. Среди турок, однако, желающих прямо сейчас броситься на казаков не находилось. Хотя станичники понимали, это лишь вопрос времени: вот-вот придут в себя, и тогда остановить их будет непросто.

Казаки, не желая больше испытывать судьбу, торопясь, влились в арку ворот. Створки с грохотом захлопнулись.

За стенами крепости запорожцев встречали уже и остальные атаманы. На шум прибежали Тимофей Яковлев и Иван Косой. Целования и обнимания продолжились в окружении всё увеличивающейся толпы улыбчивых казаков. Донцы буквально атаковали запорожцев. У многих оказались среди них знакомцы по старым делам. Валуй толкнул в бок Борзяту:

— Вон того казачину видишь?

— Этого, высокого? Кого-то он мне напоминает.

— И мне тоже, кажись. А ну, пойдём, всяко-разно поближе глянем.

Лукины с трудом пробились сквозь бушующую толпу к высокому, стройному черкасу в ярко-зелёном кафтане и шапке с откинутым красным треугольником, окружённому товарищами. Он оглядывался по сторонам, словно кого-то отыскивал глазами. Но смотрел в другую сторону. Борзята, подобравшись сзади, от души хлопнул запорожца по плечу:

— А ну, сдавайся, хлопец.

Тот резко развернулся, и глаза округлились. В следующий момент он подхватил Борзяту, приподнимая над землёй:

— А вот теперича не выпущу.

— Серафимка, — выдохнул Лукин, удавишь ведь, чёрт.

Подскочивший Валуй крепко обнял сразу обоих:

— Пущай брата, ирод. Понабрался силушки на запорожском сале-то.

Серафим легко отпустил Борзяту и, засмеявшись, тоже обнял двоих:

— Живы, головастики. А я знал, что вас ни пуля, ни сабля не возьмёт.

Из-за спин донёсся удивленный оклик:

— Серафим! — Это Космята узнал в здоровом казаке старого друга. — Держите его, братья, а то убигит.

— Я от вас теперь никуда не денусь. — Черкас снова раскинул руки, принимая в объятия Космяту.

Вскоре донцы и запорожцы так перемешались, что разделить их, казалось, будет невозможно. Вся небольшая площадь перед воротами запрудилась народом под завязку. Гвалт стоял, словно в первый день открытия Сорочинской ярмарки. И те и другие радовались, как дети. Одни потому, что запорожцы, сдержав слово, пришли помочь товарищам при первой же их просьбе, вторые, что удалось не нарушить обещание и попасть в осажденную крепость, несмотря на тысячи турок, заполонивших подходы к берегу.

— Сколько вас? — наконец, отбив атамана черкасов у приковылявшего последним деда Черкашенина, поинтересовался Осип Петров.

Тот обтёр порядком обслюнявленные усы:

— Семьсот семьдесят девять. Все, шо смогли вырваться. Лях нас больно уж сильно придавил.

— Ай молодца! — Осип снова не сдержал восторга. — Как вы через воргов-то прошли, как сабля сквозь песок!

— Да они просто растерялись от нашей наглости.

Вокруг засмеялись:

— Точно.

— Не ожидали такого-то.

— А запорожцы, вот же бедовые!

Яковлев чуть оттеснил Осипа:

— Петров, ты совсем атамана замучил. А ему, наверное, отдохнуть с дороги хочется. И черкасы его устали. Такой путь преодолели!

— Ну, разве что поесть немного охота. А так не отдыхать мы сюда пришли, а воевать. А для этого дела у нас силушки хватит. Кстати, сколько вы тут ворогов-то собрали? Поди, туречина целиком приплыла?

— А нехай хоть все бусурмане со всего свету соберутся. Нам, десятком тыщ больше, десятком меньше — без разницы. А всё ж хотя бы умыться с дороги надо запорожцам, — Фроська Головатый потянул Андрия за рукав. — Собирай хлопцев, пошли до кухни доведу.

Тот вытянул шею, выглядывая товарищей:

— Запорожцы, а ну, в кучу собирайсь. На обед казаки приглашают.

Черкасы зашевелились, затолкались, пробираясь к атаману. Казаки, чтобы не мешать, разбредись по своим местам, оживлённо переговариваясь. И то верно, друзей встретили, пора уж и на позиции. Что там турка давно не слыхать? Может, чего задумал нехорошего, вражина.

Валуй, оттеснив брата и Космяту, хлопнул ещё раз Серафима по тугому плечу. Пообещав встретиться, как станет потише, донцы двинули в сторону бастиона. День клонился к обеду, под стенами становилось все шумней, и многолюдней. Крепко сделанные ступени беспрерывно поскрипывали под снующими туда-сюда разновозрастными бойцами. Казаки, поднявшиеся наверх, сразу расходись по стене. Им кивали, здоровкаясь. Азовцы, заняв отведенное место, с тревогой посматривали вниз. Облокотившись на тяжёлую пушку с двух сторон, Валуй с Борзятой тоже выглянули между зубцами.

Турки выстраивались в ряды за валами и рвом, окружая крепость со всех сторон. Тут же, разобрав лопаты, окапывались. Земля, подлетая кверху, падала на отвалы так кучно, словно тысячи мышей одновременно рыли норки вокруг высоких стен. Бесконечные цепочки траншей, между которыми суматошно носились начальники, вытягивались, казалось, до бесконечности, заворачивая и пропадая за угловыми башнями города.

— Восемь рядов, — присвистнул Космята. — И это ещё не все тут собрались.

— Ага, только янычары и иностранцы всякие. А конница и татары где? — Валуй придвинулся поближе, стараясь подальше выглянуть из-за угла стены.

— Да, вон они. — Борзята выставил палец. — Вверх по Дону, там, ближе к Каланчинским башням. Пока сюда не идут — бояться, что ли?

— И в стороне по дороге, вишь, там тоже татары и черкесы шатры разбивают.

— Да, пушки туда не достанут.

Низкое солнце выглянуло из-за тучи, и под его лучами враз заблестели кольчуги янычар и панцири немцев, которых напротив Азовской стены выстроилось больше всего. Пронзительно играли трубы, оглушающе гремели сотни барабанов. Вороньим граем разлетались над землёй короткие, звонкие команды полковников. Чёрные и зелёные турецкие знамёна плескались и струились на крепком утреннем ветерке. Казаки, передавая из рук в руки подзорную трубу, с интересом разглядывали воинов немецкой пехоты. С головы до ног закованы в железо, на груди тускло поблескивали выпуклые панцири. На головах крепко нацеплены разной формы шишаки, бросающие блики во все стороны. В руках они сжимали пищали, длинные иностранные с пальниками, и мушкеты. А стволы у всех ружей начищены так, что на солнце как свечи горят. И стояли среди них полковники немецкие, в синих кафтанах, золотом шитых. И топтались рядами янычары в красных кафтанах и высоких шапках с метёлками надо лбом, хорошо знакомые казакам по прошлым сражениям, в кольчугах и бронях, а впереди тоже полковник. И шапка его выше всех шапок и перо длиннее.

За строем разворачивались сипахи — тяжёлая турецкая конница. И сами железом блестят, и кони пластинами от стрел и копий увешаны. Тяжело им, жарко, но терпят, привыкшие. По бокам прикреплены к сёдлам у сипахов топоры или пики.

На поясах висят сабли. Редко у кого выглядывало из-за плеча ружьё, в основном дальнобойное вооружение сипахов составляли луки и колчаны со стрелами. В этом они невыгодно отличались от янычаров — этих султан вооружил куда лучше. Султан вообще не шибко-то заботился об оснащенности тяжёлой конницы, давно наделив сипахов, своего рода дворян империи, сомнительной привилегией приобретать оружие какое хочется и за свои средства.