Азовцы разбежались кто куда. Пушкари опустились у бомбард на колени и теперь заряжали их, не поднимая головы. Огонь по казакам вёлся с такой силой и интенсивностью, что они вынуждены были передвигаться ползком. Над кирпичом смертельными вихрями, словно мошкара в камышах, жужжали осколки камня и ядер, подрубленным деревом качалась стена, медленно валились зубцы, казалось, что турки нарочно лупят по ним. Задумка врага понятна — казакам не за что будет прятаться от пуль и осколков. Частота казачьих выстрелов резко снизилась, а что происходило с точностью попаданий — определить было вообще невозможно.

Иван Косой, волею случая оказавшийся на этом участке стены в момент обстрела, тоже ползал вместе с казаками, таскал ядра, готовил пыжи, подносил порох. Осколок сорвал с его головы шапку, и он то и дело закидывал голову, откидывая длинный чуб с целого глаза. Обстрел закончился, когда уже и не ждали, ближе к вечеру. Валуй мысленно готовил себя к новой атаке на стены, но турки почему-то медлили. Может, все силы сосредоточили на постройке насыпи? Да нет. Уж больно их много, на все дела хватит с избытком. Может, готовят ещё какую пакость, неведомую казакам? Вполне вероятно. Но это главным атаманам головы ломать, сотнику проще. Воевать, да и всё.

Ещё после обеда из щелей на стену пробралась смена казаков. Матвей Чубатый привёл свой десяток. Валуй, оставшись сам, отправил товарищей вниз. На немой вопрос Борзяты ответил, что ненадолго. Скоро спустится. Он и собирался спуститься, но с новым обстрелом вдруг вспомнил, что пушкарям надо помогать, и каблуки его снова застучали по настилу вместе с сапогами свежего десятка. Он так и не сумел вырваться из ражного состояния боя. И лишь когда поутихло, старший Лукин вспомнил, что его давно ждут внизу.

В щели было темно и тесно. Высота на полсажени, в полный рост не встанешь. Ещё и подпорки через десяток локтей натыканы. Народ сотни вповалку валялся на соломе. Завидев Валуя, начали встревоженно подниматься:

— Чего там?

— Как турок, давит?

— Ты чего так долго-то?

Он не отвечал, чувствуя, как ломит всё тело от усталости.

— Поесть вон в котле, каша. — К нему пробирались две дежурные жёнки, устроившиеся с самого краю щели, у выхода. Тут же, обернутый дерюгой, закопан в солому котёл. Всё меньше остынет.

Лезть в глубину, к казакам, им было неловко. Не свои всё-таки мужья и милые. Из-за их спин выглянула тревожно Марфа. Увидев любимого, поползла спешно, опережая других баб.

Отыскав свободное место, тяжело опустился, привалившись спиной к столбу. Народ снова потянулся с расспросами. Собравшись с силами, он попробовал отвечать. Сухое горло не сразу смогло выдавить слова. Кто-то, догадавшись, протянул ему кружку с водой, и Валуй долго и с наслаждением пил. Наконец, почувствовав, что может говорить, повернулся к народу.

Пока Валуй коротко пересказывал то, что творилось наверху, Марфа накидала каши в миску с верхом. Красава лежала рядом с мужем, оглянувшись, внимательно оглядела брата. Не обнаружив свежей крови, незаметно облегчённо выдохнула.

Марфа, потеснив Борзяту, присела рядом с жующим Валуем, уже не таясь. Как жена. И пусть они всего пару раз целовались, оба знали, судьба их завязана в узелок навечно. Пока милый ел, она смотрела на него, молча подперев подбородок кулаком. Глаза девушки, светились в полумраке щели. Валуй ловил тепло, исходящее от неё. И отогревался, после служи смертельного боя. "Как же хорошо, когда любимая туточки", — думал он, и ложка застывала, не донесенная до рта.

Наевшись, Валуй вернул миску Марфе, и она прыснула к выходу — мыть. А вскоре и все бабы выбрались наружу. К счастью, там не стреляли. Неужто выдохся турок? Впрочем, тишина длилась недолго. Валуй только успел улечься между двумя подвинувшимися казаками. Завернув сверху полу зипуна, опустился, как в прорубь. Закрывая глаза, устало вздохнул. И только подумал, мол, пусть бы враг не стрелял до утра, он должен хотя бы немного поспать, как крепкие разрывы снова качнули стену, и на головы посыпалась земля. Валуй ещё какое-то время ждал тревоги, но сполоха не поднимали, никто не звал на стены, казаки рядом мирно о чем-то переговаривались, и он наконец позволил себе забыться сном.

К темноте вороги-таки устали. Или стволы пушек нагрелись, требуя перерыва. Много бед за это время успели нанести турецкие заряды крепости и людям. Среди защитников города, дежуривших на стенах, почти не осталось нераненых или не-контуженных. Большая половина пушек оказалась разбита или испорчена.

Уже в сумерках Валуй с товарищами выбрались на стену. Бойцы Матвея Чубатого устало развалились прямо на покорёженном настиле. У двоих перехвачены покрасневшими повязками руки, молодой, ещё безусый Леонтий Иванов затягивал узел на щиколотке товарища — пожилого казака Аристарха. У кого-то кровившая повязка перехватывала голову. Коротко пересчитал, вроде одного не было, а может, ошибся. Решил потом спросить у десятского. Тот вместе с Путилой Малковым пытался поставить короткую мортиру, надутую, словно бочонок, на кое-как скрепленное основание. Основание качалось и грозило развалиться. Казаки тихо матерились. Наконец пушка втиснулась на приготовленное для неё место. Сплюнув, Матвей облегчённо ругнулся. Вытирая пот со лбов, оба плюхнулись рядом. Исидор, отрешённо наблюдал за ними, сидя на настиле, и привалившись спиной к колесу разбитой бомбарды. Заметив приближающихся казаков, тихо закачал головой:

— Чем же воевать будем, а?

Лукин окинул пристальным взглядом пристенную площадку, усеянную ямами от разрывов, вывалившиеся куски стен, перевёрнутые пушки, усталых казаков и… ничего не сказал. Отозвался Космята:

— Побить пушки — полдела, пусть турок попробует на стены залезть…

Опершись на плечо Матвея, Валуй тоже опустился рядом.

— Не задело?

Тот помолчал, прислушиваясь к собственным ощущениям:

— Не. Ивану Разе досталось.

Только сейчас Лукин понял, почему он не досчитался одного станичника:

— А чего с ним?

Матвей неопределенно пожал плечом и вроде как задумался. Его опередил Путила:

— Камень в живот стукнул. Вроде жив, миленький, но вниз почти пополз — наши помогли спуститься. — Он медленно поднялся. Оттолкнувшись от стены, крякнул, тоже задет, видать. — Хорошо ему досталось. Синяк на полживота. Лежит, еле дышит. Муратко Тепцов сказал — жить будет. — Он увидел окровавленный воротник Степанкова. — А у тебя что? Кровищи-то натекло.

Космята махнул рукой:

— Мочку оторвало.

— Как же, перевязку надо сменить хотя бы.

— Ухо — не самая важная часть казака. К тому же их два.

Вечер разливался по дальнему краю над морем мутными красками, в которых намешено было и пыли, медленно оседающей на разбитые камни, и дыма, последними клубами уползающего к Дону. По ступеням наверх неторопливо карабкались казачки, им тоже интересно, что тут творится. Среди них Валуй заметил Красаву, за ней выглядывая его, спешила Марфа.

Валуй почувствовал, что от заботы любимой девушки теплеет на душе. Но виду не подал:

— Сестрёнка, как всегда, поперёд станичников везде, — усмехнулся сотник.

— Ага. — Борзята отрешено улыбнулся. — Не баба — казак.

В следующие дни всё повторилось. С самого рассвета до позднего вечера турки били по городу изо всех калибров. Зарядов османы не жалели. Казалось, они привезли с собой неограниченные запасы зелья и ядер. За несколько дней непрерывных обстрелов стены превратились в развалины, а бомбарды вышли из строя почти все. Казаки уже не отвечали пушечной стрельбой на обстрелы врага, а прятались в щели, тревожно ожидая, когда ему надоест или порох выйдет. И готовились к решающей схватке. Насыпь на четвёртый день поднялась в вровень со стеной, и турки потащили на неё пушки.

К вечеру все нераненые казаки собрались у главных ворот крепости. Тысячи три, может, с половиной. Сотня Валуя к этому времени убыла на треть. Десяток бойцов похоронили у церкви Иоанна Предтечи, остальные попали в руки знахарей. Чтобы как-то заменить выбывших, Валуй позвал к себе всех парней, что помогали жёнкам. Троих осколецких казаков и братишку с Егором Тепцовым. Молодёжь уже собралась в группку, лица светятся — ещё бы, на первую вылазку идут. Позвали и Сусара, сына Герасимова. Поглядывая по сторонам чуть ли не с восторгом, он не отходил от отца. Дурачье малое, этому ли радоваться? Хотя давно ли сам такой был? Задумавшись, он чуть не прослушал Осипа. Тот распределял казаков на выход.