Тащить раненого, да ещё и беспамятного, нелегко, силы, совсем не беспредельные, быстро заканчивались. Валуй терпел, стараясь не обращать внимания на слабеющие ладони и подгибающиеся колени. А вот Друнька, казалось, вообще не ведал усталости. То и дело он наклонялся, чтобы подхватить что-нибудь с земли. Лукин под ноги уже почти не смотрел — дойти бы, ни на какие другие мысли сил не оставалось. И когда впереди вырос мрачным уплотнением в темноте огромный вал у стены, он облегчённо вздохнул.

Перебравшись за стену, атаманы, лишь дав коротко перевести дух, объявили построение. Но не так-то просто выбраться из рук жёнок, встречавших победителей за воротами. Красава высмотрела в свете факелов лицо Космяты. Валуй удовлетворенно мыкнул: "Я знал, этот не затеряется". Подскочила, расталкивая азовцев. Никто не обиделся. Пахом только проворчал благодушно: "Ох, бисова жёнка".

Марфа спешно подошла к Валую и замерла, стесняясь. Он сам приобнял её одной рукой. Второй все ещё придерживал раненого. Девушка глубоко вздохнула и шмыгнула. Варя, юркой змейкой проскочив между казаками, с разбегу бросилась к своему мужчине — Борзяте. Тот, радостно усмехнувшись, застыл столбом: обвешанный оружием и пошевелиться толком не может. Следом мелькнул подол Дуни — Дарониной жёнки. Толмач тоже где-то здесь. А вот он, уже машет рукой ненаглядной. Три девицы, они теперь и ходили рядком. Молодухи, одного возраста. Подружиться сам Бог велел.

Встречал и Василёк. Подобравшись к брату и дождавшись, когда он передаст раненого товарища в руки лекарей, немного стесняясь, обнял Валуя. Марфа чуть остранилась, позволяя и другим порадоваться возвращению милого. Старший Лукин даже растрогался. И только Василёк отстранился, как Красава, оставив Космяту, подскочила к ним и тут же оставила звонкий поцелуй на заросшей щеке сотника. К родственникам добрался Борзята с подругой, и обнимания продолжились. Кое-как женщин успокоили, упросили подождать — дело-то ещё не кончено.

По одному приближаясь к назначенному месту, скидывали добычу — завтра разберут. Кто-то из станичников поднял и расправил чёрное турецкое знамя. Валуй узнал бойкого Петра Кривоноса — пластуна.

— Это что у тебя тако?! — раздался голос Татаринова. — Это же главное султанское знамя. Как сумел?

Петро полыценно улыбнулся:

— Сумел вот.

— А ну, дай сюда. — К ним быстрым шагом приблизился Осип Петров. — Я его себе под ноги у стула постелю.

— Лучше при входе в штаб вместо дерюжки, — подсказал Петро, вручая атаману знамя.

Казаки одобрительно зашумели. Кто-то предложил использовать его в уборной. И это предложение пришлось по вкусу. Осип хмыкнул, но решения не поменял. Потом видели: так и лежало знамя под ногами у стола в штабе.

Смешливо толкаясь, перед воротами на площадке выстроились в круг. Быстро перекликнулись, десятские, проверив своих, доложили сотникам. Те крикнули потери. В строю не оказалось двенадцати. Могли в темноте налететь на нож или саблю, а соседи не углядели. Семерых погибших вытянули с собой. В том числе и того казака, что приволокли Мильша и Валуй. Он умер уже на руках знахарей. Из более чем двух десятков раненых лишь четверых пришлось выносить с поля, остальные вышли своими ногами. Всех без разбору отправили в лекарню, расположившуюся в землянках неподалёку.

Когда народ начал расходиться, Космята придержал Валуя за руку:

— Погодь, атаман, дело есть.

Валуй невольно поморщился. Ну какое дело? Сил осталось только до щели добраться. Уже хотел послать друга куда-нибудь не сильно далеко, чтобы не обиделся, но в последний момент вспомнил, что он атаман, а атаману не дело — настроение показывать. Валуй сдержал раздражение.

— Что такое?

Космята молча потащил друга, за которого так и держалась Марфа, в закуток, где, на его удивление, их уже поджидали братья, Дароня и жёнки. Валуй непонимающе огляделся. Борзята пожал плечом, мол, сами не понимаем.

— Смотри, чего нашёл. — Космята наклонился к свёртку, лежащему на земле и, придерживая одной рукой факел, второй откинул полу зипуна, в который было что-то завернуто.

Потянуло жареным мясом, и глазам Лукина предстала тушка барана в золотистой корочке. Он невольно сглотнул, только сейчас понимая, что голоден, как волк, — с утра крошки во рту не бывало.

Борзята закинул руку на затылок:

— Ух ты, где взял?

Дароня тронул рукой:

— Ещё горячая.

— У турка позаимствовал, — блеснул зубами Космята.

— Как это, позаимствовал? — Присев, Василёк отхватил кусочек ножом и закинул в рот. — Вкусный. Попросил, что ли?

— Ну, почти. Пошёл же на костерок, что в стороне горел. — Он поймал взгляд Валуя. — А там татары сидят, чего-то аппетитное на вертеле крутят. Сами оглядываются, бормочат испуганно, но туркам на помощь не бегут. Видно, барана жалко оставлять, кругом же бусурмане — для них своровать, что нам перекреститься. Я как гаркну: "Ура! Казаки, окружай их". И стрельнул для пущего страху. Они так драпанули, что я, даже если бы захотел, не догнал. Вот те крест. — Космята широко перекрестился.

Казаки гоготнули. Валуй засомневался:

— Так прям и побежали?

— Ну да, я что, врать буду? — Он упер руку в бок. — Вы это, долго меня пытать будете? Не хотите, я могу и назад отнесть.

— Вот ещё. — Красава отстранила казаков. Закинув полу назад, с натугой подхватила трофей. — Айда к костру, мясо к каше само то будет.

Василёк забрал у сестры барана:

— Я донесу.

Она не стала сопротивляться:

— Неси, коли хочешь.

Валуй окликнул Василька:

— Где эти осколецкие парни, знаешь?

— Конечно, знаю.

— Их тоже позови.

— Хорошо.

— Земляки мои нынче здорово воевали, скажи, Валуйка? — Космята чуть улыбнулся.

— Отчаянные хлопцы, всяко-разно ничего не боятся.

Польщённый похвалой земляков, Степанков разулыбался шире.

Одним движением закинув зипун с мясом за спину, Василёк пошагал вперёд. Компания поспешила следом.

Утро встретило казаков мирной тишиной. После завтрака сами без команды потащились на стены. Тучи, ещё с вечера затянувшие небо, так и ползали над головой, медленно теряясь в глубине морского окоёма. Зато было не так жарко. Пушкари чистили стволы пушек. Подкатывая ядра, забивали заряды. Казаки тоже занялись делом — рассевшись на настиле, достали толстые иголки и нитки — пока есть время, надо зипуны и штаны привести в порядок. После вчерашней жаркой сечи дырок на них заметно добавилось. Жёнок не просили — те и так заняты внизу у котлов. Турки активности не проявляли. Вдалеке, куда не доставали казачьи ружья, янычары и прочие пехотинцы ещё сновали группками и по одному, но близко не подходили.

Путило Миленький, наблюдавший за передвижениями турок, обернулся к товарищам:

— Гляньте, идут какие-то, с белой тряпкой вроде.

Скинув с колен вещи, азовцы поспешили к стене.

И правда, шли. Трое. Двое немцев и один в зелёном до пят халате и белом тюрбане, наверное, начальник. Казаки тихо переговаривались:

— Чего-то хотят.

— Опять сдаваться, поди, предложат.

— Не, сами сдаваться решили, не дюжат против казака…

— Ха, ха…

— А что, я бы им перемирие подписал, крест-накрест через шею.

Посланцы тем временем подошли к стене и остановились, задрав головы.

— Не стреляй, казака. — Турок придержал тюрбан. — Мы говорить.

Немного погодя открылись ворота, и переговорщики поспешили в крепость.

Борзята подскочил к Валую:

— Я туда-обратно — послухаю.

Тот склонил голову:

— Иди.

Брат, треснув по дороге Космяту, чтобы не скучал, убежал. Степанков показал спине друга кулак.

Казаки вернулись к прерванным занятиям. Внизу суетились вокруг котлов девки и жёнки. Таскали ведрами воду, закидывали смолу. Парни рубили дрова, ребятня помладше тягала ядра из порохового погреба, другие, замотав лица тряпками, ведрами опорожняли уборные — готовили гостинцы ворогу. Костров пока не разжигали, ждали, что предпримет турок.