Валуй замер, разглядывая чистое голубое небо. А он ещё и не думал. А куда, верно, потом деваться? Притихли и казаки, тоже обдумывая задачку.

Тишину нарушил Василёк:

— Я бы на Остров вернулся. В юрт. Там хорошо! Дом там.

Тяжело вздохнул Валуй:

— Дом-то, он дом. Да, всяко-разно, не лучше этого. — Он кивнул на развалины куреня.

— А ты как думаешь? — Варя подсела к Борзяте. — Куда пойдём?

Он задумчиво покрутил носом:

— Я не знаю. По мне там хорошо, где все наши будут. Братки мои, сестрёнка, ты, Варька.

Космята качнулся вперёд:

— И я с вами, казаки. Домой наведаюсь, а потом завсегда, где вы, там и мы с Красавой. Так, родная моя?

— Так, касатик, так. Только все вместе. А ты, Дароня, что думаешь?

Толмач поднялся, растягивая косточки в потягивании:

— А я домой. У меня земля, у меня родичи там. Я без земли не могу.

— И нас бросишь? — смешливо прищурилась Красава.

— Буду в гости заезжать. Как урожай соберу, так, может, и отправлюсь. Детишек возьму. — Он ласково глянул на разомлевшую под его взглядом Дуняшу. — Или вы ко мне. Главное, заезжайте, а повод найдём.

— Всяко-разно рано об етом говорить. — Валуй потёр перегородку носа. — Вот побьём турка, тогда и подумаем.

Замолчали друзья, притихли подруги, каждый в этот миг представил, как же хорошо заживут они все вместе после победы.

Неожиданно что-то напряжённо мыкнул паренёк, не отводя встревоженного взгляда от Валуя.

Атаман понял:

— И ты с нами, без тебя теперича никуда. Лукин твоя фамилия отныне.

Поднялся Космята. Подойдя поближе к костру, присел на корточки:

— Слышь, паря, а ты из каких?

Паренёк непонимающе уставился на Степанкова.

— Ну, это, из мужиков али нет?

Тот, обернувшись ко всем сразу, отрицательно замотал головой.

— Не видишь, что ли, казак он. — Валуй, полулежавший спиной на бревне, выпрямился. — Так, хлопец?

На этот раз белобрысый, радостно блестнув глазами, закачал головой согласно.

— Что вы его все "хлопец" да "хлопец". — Дароня почесал заживающий рубец на ключице. — Имя ему надо дать.

— Точно, — загорелась Красава. — Пусть будет Стасик.

— Почему Стасик? — прогудел Валуй. — Мне вот "Илья" нравится.

— Никакой не Илья, — влился в обсуждение Борзята. — Пусть будет Акундин.

Казаки вяло засмеялись, а Космята ехидно фыркнул.

— Не а чё? — Борзята подскочил. — Хорошее имя.

— А давайте его спросим. — Валуй тоже поднялся. — Понятно, что как-то его звали раньше. Но гадать тут можно до ишачьей пасхи. У него, считай, новая жизнь после освобождения началась, вот и имя будет новое. — Он тоже присел у костра на корточки. — Ну, хлопец, готов имя себе выбрать?

Тот, обернувшись всем телом, серьёзно кивнул.

К ним подскочил Борзята:

— Акундином будешь?

Паренёк несмело качнул головой отрицательно.

Красава оттолкнула брата:

— Сам ты Акундин. Скажи, хлопец, а "Стасик" тебе нравится?

Паренёк глянул на Валуя. Не заметив на его лице и тени неудовольствия, нерешительно кивнул.

Народ дружелюбно зашумел.

— Во, Стасиком будет. А чё, хорошее имя. Станислав! Звучит. — Дароня принюхался. — А у нас не мясо ли горит?

Стасик, испуганно мыкнув, обернулся к огню, но Валуй решительно отодвинул его:

— Готово. Принимай, казаки.

И сам раздал поломанные стрелы с нанизанными на них кусками говядины. Утром осколок шального ядра убил последнюю корову в городе.

Марфа привычно подсела к Валую поближе, с другого бока устроился Стасик. Остальные тоже расселись по-семейному.

И только друзья успели, обжигаясь, сничтожить по первому куску, как на стенах загудели тревожные гудки: атаманы собирали бойцов.

— Эх. — Борзята спешно укусил второй кусок. И неразборчиво возмутился. — Пожрать не дадут.

— С собой забирайте, там доедим. — Сбросив остатки расслабленности, Валуй моментально превратился в серьёзного и строгого атамана. — По местам разбежались. Казаки, за мной.

— Ничё, после победы наедимся. — Космята быстро приобнял супругу. — Осторожней там.

Та кивнула:

— Ты тоже.

Другие жёнки тоже задержались на минутку, чтобы обнять своих любых. Еле слышные шепотки, крепкие ладони на талиях, быстрые поцелуи, и, расстроенно поэхав и почмокав, народ поспешил на заранее обговоренные позиции. Казаки — на стены, а жёнки, захватив с собой Стасика и остатки мяса, быстрым шагом направились к щели за второй стеной, тоже разрушенной, хоть и в меньшей степени, где прятались во время боёв.

— И чего им не спится? — Миленький почесал выпачканный лоб рукавом. — Никак снова по наши души?

Лапотный, резко подскочив, сидя протёр сонные глаза. Десяток его на посту, но ему как главному послабление, которым казак беззастенчиво и воспользовался: придремал прямо на разваленной стене.

Утренние сумерки частично скрывали то, что происходило внизу, но и того, что можно было разглядеть, хватало для беспокойства. Вероятно, к подножию высоченной насыпи из битого кирпича и камня, что когда-то была северной стеной крепости, ещё затемно начали стекаться самые разные отряды турок. Тут и янычары в изрядно потрёпанных долармах, и сипахи, давно отогнавшие лошадей к востоку, выше по Дону и оставившие их под охраной. Они в панцирях, похоже, немецких. Немцев всех похоронили, а защита европейская никак не износится. Хорошо делали. Чёрных мужиков из разных отрядов, которых издалека казаки и не отличали, собиралось больше всего. На первый взгляд, не меньше тысячи внизу топталось. И это только здесь, на этой стороне крепости. Судя по суете на соседней восточной стене, и там такая же картина. Со всех сторон разом решили ударить?! Тогда почему малыми силами? Для турецкого войска, хоть и изрядно прореженного, собрать тысяч двадцать по-прежнему не вопрос. Лапотный решил, что он чего-то не понимает.

Насколько позволили утренние сумерки и наплывающий туман, десятский ещё раз задумчиво осмотрел собирающийся внизу народ. Ну что. Все при луках, за спинами полные колчаны. У многих в руках пики, у других — ружья. Ружья у янычар и сипахов. Ну, это понятно, они мастера пулями стрелять. И, что самое неприятное, в рядах не чувствуется обычной обречённости. Напротив, веселятся, бравируют друг перед другом. Неужто пообещали что-то? Землю, деньги? А может, и всё вместе. "Добровольцев собрали?" — предположил Лапотный. Но вслух сказал другое:

— Приступ, похоже?! — И решительно развернулся. — Беги народ поднимай. Что-то уж шибко ярые они нынче какие-то…

— А ты?

— А я ишшо погляжу тут.

Народ просыпался с трудом. Миленький, шныряя между крепко спящими казаками, тряс за плечо то одного, до другого. Многие будто и не замечали руки Путилы, крепко их трясущей, сопели, как ни в чём не бывало. Другие молча дёргали плечом, скидывая ладонь. Кто-то и послал, не разлепляя глаз, далеко и надёжно. В какой-то момент Путило испужался. А вдруг турки пойдут, а он никого не добудится! Взгляд нашёл спящего Валуя. Рядом спина к спине дрых Борзята. "Этих подниму, остальные сами подскочат". — Приободрившись, двинул к атаману.

Лукин открыл глаза сразу же, только Путило тронул за дерюжку, укрывавшую его. Быстро проморгавшись, сел. Ещё плохо соображая, поднял сонный взгляд.

— А это ты, Миленький.

— Лапотный сказал поднимать. Турок внизу собирается.

На последних словах заворочался Борзята. И тоже рывком сел. Голова опущена, сам слегка покачивается.

На локте приподнялся Василёк, оказывается, он рядом с братьями лежал, под тряпками его и не видно.

— Турок?

— Ага, миленький, турок.

Валуй крепко протёр глаза ладонями:

— Казаки, по коням! — Зычный голос, показалось, заполнил сырую тёмную щель без остатка и даже на улицу выплеснулся. Разом зашевелились. Послышались охи, кряхтенье, недовольное ворчание.