Борзята размахнулся, и на палубу галеры полетела бомба с шипящим, словно змея, фитилём. Громыхнуло знатно. Одновременно на палубу юркнула бутыль. Валуй представил, как разливается по доскам горючая жидкость, как бежит по её плёнке огонь. Дерево, высушенное на жарком морском солнце, мгновенно вспыхнуло, от палубы повалил чёрный дым. То, что надо! Чтобы наверняка, Борзята зашвырнул следом ещё один "подарок". За борт сиганули первые турки.

Отвлекаться на них некогда. Струг удалялся от охваченного дымом корабля. Валуй наметил взглядом следующую галеру и чётко переложил кормило. Кто-то вдруг тихо проговорил:

— А как же гребцы?

Валуй нашёл в ряду казаков по-детски обиженные глаза Афони Перова. Он с немой мольбой вглядывался в лицо атамана, словно надеялся прочитать на нём ответ. И тут за спиной бабахнуло с такой силой, что Лукин почувствовал, как затрещали на затылке от нестерпимого жара волосы. Есть первая.

— Вот так вот, — проговорил Валуй одними губами и… не обернулся.

— Греби давай, — грубовато оборвал растерянность Афони друг и земляк Тимофей Савин. — Опосля вздыхать будем. Как победим.

Шмыгнув, Афоня с силой потянул весло на себя.

Струг проскочил мимо ещё одной галеры, объятой огнём. Она разгоралась медленно, и казаки атамана Тимохи Зимовеева, оставшегося в крепости, надеясь успеть поживиться из турецких запасов, карабкались на палубу по натянутым верёвкам. Несколько турок ещё пытались отбиться саблями, но остальные, осознавая неминуемую гибель, заскакивали на борта, и десятки тел солдатиками плюхались в воду.

Лукин привстал. Прижав к глазу подзорную трубу, оглянулся. Кругом поднимались чёрные столбы дыма. Его несло, приволакивая по воде, завивало в гигантские спирали и клубы, медленно поднимающиеся к небу. Почти всё пространство вокруг скрылось в бело-серо-чёрном мареве. Валуй заметил ещё пару турецких судов поблизости, на которых разгорались костры, видел, как разворачивались три судна, спешно кидая длинные весла в Сурожскую волну в надежде уйти от казачьей атаки.

"Ага, а вот и лодка подводная". Тёмный покатый бок, выглядывающий из воды, мелькнул среди дымов. Над ним возвышалась одинокая фигура. Вот она взмахнула рукой, и на палубе ближайшей галеры вспух разрыв. "Молодчики, Васильевы".

С дальней галеры палили пушки, пытаясь попасть в лавирующее казачье судёнышко. Корабль нагонял казаков рывками. Турки мазали. Взрыв и треск ломающейся доски прогремел чуть слышно. Он повернул голову — прямо на глазах взлетал к небу ещё один струг, далеко, в полуверсте. "Эх, жаль, ничем не помочь донцам, если, конечно, там остались живые". — Валуй стукнул по борту стеклом, чуть не разбив.

На следующей галере заметили выплывший из дымной завесы струг Лукина. Тревожные крики раздались с палубы. Казаки, наверное, из последних сил навалились на весла. Вражеское судно, словно попавший в засаду тележный обоз, пыталось неловко развернуться. Но, казалось, ему не хватает места, будто несколько возниц одновременно и торопливо поворачивали телеги на узкой, зажатой со всех сторон высокими деревьями дороге. Борзята, сгибаясь на носу, уже чиркал кремнем над фитилём. Искры от камня летели снопами.

С галеры ударили ружейные выстрелы, и корму заволокло густым дымным месивом. В нём и исчезла ещё одна бомба, следом мелькнул синий бок бутыля. Казаки на короткий момент перестали грести и, отдуваясь, замерли с открытыми ртами. Бабахнуло тут же. Галера, будто ждала взрыва, легла в дрейф, как по команде. Судно закачалось на волне, в дыму забегали и закричали ещё пуще. Несколько пуль впились в борт струга, в воде неподалёку будто камушки булькнули. Похоже, там стреляли вслепую. Неожиданно Власий Тимошин кинулся вперёд, подхватывая отваливавшегося на спину казака:

— В Антошку Копылова попали.

— Сильно?

— А ну, покажь. — К нему обернулись ближайшие товарищи.

— В груди пуля. — Дароня Толмач качнулся к атаману. — Живой.

— Устройте его там. Дароня, присмотри.

С помощью казаков Толмач бережно переложил раненого товарища ближе к корме, и его спина нависла горбом над раненым: Дароня прижал ухо к груди Антошки. Тот не шевелился, сердце стучало еле слышно.

Космята Степанков, медленно вытягивая весло, обернулся к атаману:

— Разреши, батька, на турка воевати? — А в глазах уже хищный блеск, он не сомневался — Валуй не откажет.

Лукин усмехнулся: друзья знали его, как облупленного:

— Весла табань, готовь крюки. — И сам вытащил из-под банки багор.

На борт задымлённой галеры станичники взлетели, словно муравьи на перевернувшегося жука. Турки рубились яростно. Но вот Космята проткнул своего противника до того, как тот замахнулся, и его нога первой ступила на палубу. На другой верёвке Борзята умудрился одним ударом сбить двоих. Он запрыгнул следом. И пошла рубка. Поначалу почти втёмную — дым застилал глаза. Налетевший ветер отнёс в сторону дымный хвост, поднимающийся над мачтами, и враги увидели друг друга. Валуй, ожидавший своей очереди у верёвки (никто не желал уступать, даже атаману), успел подхватить завалившегося сверху почти на него Михася Колочко. В горячке не заметив льющейся из рассечённого лба ручейка крови, он вырвался из рук Лукина, а в следующий момент уже отталкивал товарища от верёвки. Валуй с силой сжал его плечи:

— А ну, постой. Дароня, глянь-ка и этого.

— Чего на меня смотреть? — Михась поднял саблю и… покачнулся.

— Держи его, Дароня. Этот навоевался.

Разорвав зубами кусок белой ткани, Толмач приобнял Михася:

— А ну, сядь. Смотреть буду.

Михась зажал рану на лбу и, внезапно побледнев, опустился на лавку.

Валуй заскочил на галеру одним из последних. Схватка догорала. Ещё с кем-то рубился на носу судна Василёк Лукин. Турок отбивал удары и даже пытался прыгать вперёд, выкидывая саблю. Егорка Тепцов, расправившись со своим противником, решил подсобить другу. Набежал, замахиваясь саблей.

— А ну, не мешай! — грозно крикнул Василёк.

Казак отшатнулся, и оружие замерло над головой моряка. Василёк резким выпадом склонил саблю турка, а кулак сбил врага с ног. Следующий удар проткнул противника насквозь. Яростно улыбнувшись, братишка бросился к другому борту, где кипела сеча. Будь обстановка поспокойней, Валуй растрогался бы — ох, силён, братишка. Прямо как старший Лукин в его годы. Но не в этот миг. Егорка, выискивая глазами противника, проскочил мимо, и Валуй мыслями вернулся на судно.

Из-под палубы вырывались снопы пламени и искр. Корма уже пылала вовсю. Казаки таскали бочонки с порохом и селитрой на нос судна, здесь огонь ещё не разошёлся, и, приседая от натуги, передавали в лодку. К Валую подскочил Космята:

— Что делать с гребцами?

Валуй приподнял голову, задумываясь на мгновение. Сжал губы:

— Освобождать! Айда вниз.

— А как не успеем, атаман? Там уже горит.

— Так зачем спрашивал? Попытаемся! — Прижав рукав к лицу, Валуй бросился к сходням.

Космята затопал за ним.

Дым висел густой полосой, хоть ложись на него, как на перину с пухом. Внутренние борта начинали трещать, языки пламени карабкались по дереву, перескакивая на доски палубы. Пахло жжёным мясом, дерьмом и густым страхом. Где-то в глубине кричал протяжно и страшно подгорающий живьём невидимый пленник. Ближайшие гребцы, распластавшись, прижимались ко дну. Заметив казаков, два крайних мужика, высохших до скелетной худобы, протянули руки:

— Помогите… — прохрипел один.

Космята склонился над ним, в руке загремела звеньями тяжёлая цепь и тут же упала — казак замахал обожженной ладонью.

— Что делать? Не успеем.

Валуй закашлялся:

— Дергай!

Скинув зипун, Космята намотал его на руку. Пленник отодвинулся как мог дальше. Ухватившись за цепь двумя руками, рванул. Затрещало дерево. Но не поддалось. Он вцепился крепче. Валуй потеснил друга, ноги плотно уперлись в доски пола. Рванули вдвоём. Бревно вылетело пулей, казаки дружно повалились на спину.