— Кажись, наши жёнки, — первым их заметил Космята, опускаясь на маленький выступ. — Поесть принесли. Азовцы обернулись, без улыбок протянули руки. Кто присел, кто, как Василёк, так и не успевший опуститься, стоя откусил. Жуют, а глаза с турок не сводят. Марфа показала им кулак:

— Поесть хоть дайте, ироды.

Янычары услышали, ухмылки полетели по усам.

Марфа вытерла руку и прижала ладонь к небритой щеке Валуя.

— Как ты, моя милой? Держишься?

— Держуся, Марфочка, держуся.

Отдав стрелы Васильку, с другой стороны к Валую несмело прижался Стасик, и Лукин привычно потрепал того по вихрам.

А вот и подмога карабкается. Свежая толпа турок. Там все подряд, уже и не разберёшь, кто такие. Враги, они и есть враги. Всё одно бить. Отвоевавшие смену турки, дождавшись новеньких, медленно отступают, на их места тут же выбираются другие. Валуй движением руки отправил жёнок обратно, сам, тяжело вздохнув, поднялся. Так и не обошёл тысячу, хотя какую тысячу, давно меньше — даже с подмогой сотни четыре, если осталось, то хорошо. Янычары молчком бросились вперёд. Казаки, сжимая в нетвёрдых руках оружие, остались стоять на месте.

Отбив последнюю атаку — уже какую по счёту? — обессиленные азовцы устало попадали на каменные выступы. Прислонились к деревянным оградам из брёвен. Только что отправили в лазарет ещё троих защитников Азова, один, похоже, не жилец, вмятина на голове — обухом прибили. Валуй разглядывал новую прореху на животе — турок резанул, хорошо, в последний момент уклонился, и острие секиры прошло скользком, оставив неглубокую царапину. Ему больше жалелось зипуна, чем кожу, она-то заживёт. Ещё пару таких дней и скоро целого места на одёже не останется. Бронька давно уж порвалась, а новую взять негде. Турки тоже обеднели изрядно.

Космята, привалившись к дереву, посапывал. Герасим, подперев спиной заснувшего сына, начищал острие ножика, разлохмаченная борода торчком, а в ней кровавые капли засохли: получил чем-то увесистым по зубам, вместе с ними и отплевался. Борзята бездумно запахивал зипун — прохладно, когда сидишь. Василёк отыскал брошенный турецкий сапог и пытался на нём устроиться, чтобы камень под задом не холодил.

— М-м-м. — Неизвестно откуда взявшийся Стасик стянул с трупа, лежавшего неподалёку, второй сапог и протянул Лукину.

Василёк благодарно улыбнулся.

Пахом Лешик задумчиво тронул Лукина-старшего:

— Слышь, Валуйка, что же это деется-то? Скоко ишшо простоим? Мало ведь?

Вздохнув, атаман встряхнул руки, разминая:

— И не говори, ещё день-два и… — Он не договорил, испугавшись надуманного.

— Вот и я про то. Доколе терпеть этого гада будем? Смертушку растягивать, будто она в радость. В день десяток, а то и два уносят ногами вперёд.

Рука Герасима замерла, он поднял голову:

— Что предлагаешь?

— Понятно что. Надо уже выйти из крепости и последний раз сразиться с турком. Если суждено лечь всем, так чтобы враги на всю жизнь нас, казаков, запомнили.

— Я согласен. — Космята, будто и не спал, поднял голову. — А, атаман?

Валуй перекинул взгляд на Василька:

— А ты что, братишка, скажешь?

— Я как общество. Скажут выйти — пойду, не скажут — тут саблей махать останусь.

— А ты, Матвей, что думаешь?

Чубатый медленно поднялся с камня, машинально отряхнул штаны пониже спины:

— Верно хлопцы гутарят. Я согласный.

Валуй крепко задумался, подбородок упал на кулак. Крепкий ветер гнал тяжёлые тучи, похрустывал тонкий ледок под сапогами — казаки, ожидая решения атамана, поднимались, подтягиваясь к Лукину. Вокруг столпилось не менее полусотни бойцов. Все ожидающе поглядывали на него. Валуй решительно поднялся:

— Что, все так думкают?

Азовцы почти разом крикнули:

— Все!

Худущий Стасик, подхватив чью-то саблю, махнул ею решительно. Казаки, глядя на него, улыбнулись.

— Вишь ты, и Стасик так же думает. — Борзята одобрительно покачал головой.

Валуй поманил пальцем Василька:

— Дуй, братишка, ты до Тимофея Яковлева. Расскажи, что надумали. Пусть решает, обрыдло уже всё, правда что.

Кивнув, Василёк направился к спуску с завала, решительно раздвигая толпу.

Почти тут же с другой стороны показались свежие отряды турок. Внимательно поглядывая на казаков, начали приближаться.

— Стасик, брысь отседа! — Валуй скомандовал, не отводя глаз от врагов.

Паренёк, опустив плечи, поплёлся вниз. Отойдя шагов на десять, оглянулся. На него никто не обращал внимания, и Стасик шустро нырнул за ближайший камень.

Отбиваясь, и чувствуя, как утекают последние силы, казаки не заметили, как к ним присоединились Василёк и Тимофей Лебяжья Шея, атаман, заменивший погибшего Осипа Петрова. Зато заметили янычары, когда двое краснокафтанников рухнули ему под ноги. Шипя от ярости, они отступили. Валуй краем глаза заметил, что Сусар, только что отчаянно размахивающий саблей, как-то неловко согнулся. Добив своего "напарника", кинулся к нему. А там уже янычары бегут, увидели, гады, что казак занемог. Подхватился и Герасим. Вдвоём остановили врагов. Но те хоть и не продвигаются, но и не отступают. Тяжело передвигая ноги, подтянулся Борзята. И всё одно еле держат. Совсем плохо стало казакам. Того и гляди, сомнут.

Валуй хищно прищурился, пытаясь пробудить ненависть к врагам. Не, не получается, усталость сильней. Уже и рука не поднимается, занемогла от работы, перекинул саблю в левую. И эта как-то неуверенно ударила. Почувствовали слабину янычары, навалились скопом. Шаг за шагом отходят казаки. Скользнул вражеский топор над едва зажившим ухом — еле успел пригнуться. Отбил следующий удар, красные от недосыпу глаза, кажется, видят уже не так чётко, как раньше. Словно дымка подёрнула всё вокруг. Скользнула нога по кирпичу, еле устоял. Аж в холод бросило. Понимая, что не успевает, Валуй на миг потерял ориентацию. Еле удержавшись и почему-то ещё живой, он вытер рукавом глаза. Немного прояснилось. Турок, что должен был убить его, лежал ничком. Внизу кто-то знакомо мыкнул. Валуй опустил взгляд: рядом на коленях стоял бледный Стасик, сжимающий саблю, а с неё капала кровь.

— Молодчина, но а теперь давай ползи отсюда. — Короткая передышка помогла, теперь Лукин снова видел ясно.

Стасик, что-то помыкивая, так, не поднимаясь, уполз за камни. Валуй не смотрел ему вслед, но подумать подумал: "Потом спасибо скажу, если жив буду".

И снова наседают и сразу двое. Хорошо, Борзята подскочить успел, подстраховал. Отбив несколько ударов, свалив ещё одного врага, оглянулся: везде казаки бьются насмерть. Молнией сверкнула сабля, опять Бог отвёл — отклонился, рубанул навстречу. Здоровый янычар взвизгнул — острие располосовало лицо. Руки прижались к ране, то, что нужно — Валуй уже без сил просто толкнул саблю в грудь. Завалился враг. Борзята прохрипел рядом, наседая на другого краснокафтанника:

— Держись, братка, счас подсоблю.

Валуй собрался с силами, несколько шагов дались, как сотня сажень. Не ожидали враги, сразу двоих завалил. И ещё шагнул дальше. Казаки поддержали. Крики "бей бусурман" заполнили каменный навал. Валуй отметил про себя, что даже и кричат уже не так крепко. Правда, враги отбежали, по обычаю, дружно. И то ладно. Воспользовавшись передышкой, подскочил к Сусару:

— Как ты?

С другой стороны сына поддержал Герасим.

Панков-младший улыбнулся, бледнея:

— Живой, кажись.

Распахнул зипун, из раны на животе выглядывали кишки. Ничё, страшней бывало, Муратко зашьёт. Валуй вправил крайние, скользкие, как змеи, они не желали укладываться, руки окрасились в красное.

— Василёк, в лазарет его.

Братишка подхватил худого парня под мышки, осторожно придерживая, спиной вперёд начал сползать с бугра. Герасим дёрнулся следом, лицо, что у мертвеца, бледное. Валуй заметил, как откуда-то снизу, из-за камней выскочил Стасик, и ухватился за ноги Сусара, помогая. Рукой остановил Панкова: "Там справятся. Ты здесь нужон".

Герасим поник, но остановился. Валуй вдруг понял, что ему нехорошо. Одышка, дыхание хриплое, будто бежал десяток вёрст. Упав на камни, замер, уткнувшись лицом в колени, пока есть возможность, надо отдышаться.