Паника к этому моменту пробирается в каждую клеточку моего тела.

Запах больницы. Слова Галины Юрьевны фоном. Окидываю взглядом небольшую комнату. Многочисленные кубки. Медали. Какие-то грамоты. Фотографии в рамках, и все они так или иначе связаны с Его спортивной карьерой.

Маленький мальчик у бассейна. Подросток, с улыбкой демонстрирующий награду. Рядом мужчина. Рука на плече в знак поддержки. Отец?

– А вот и наша гостья…

Поворачиваю голову влево.

Галина Юрьевна хлопочет у постели, взбивая подушку. Отходит.

– Однокурсники помнят о тебе, хотят поддержать.

Весь этот месяц мне казалось, что нет ничего страшнее, чем явиться к человеку, которого ты едва не лишил жизни.

Что ж, я ошибалась… Посмотреть этому человеку в глаза. Вот где истинное испытание.

Тот самый парень. Всего один взгляд. И да, он прекрасно понимает: никакая я не однокурсница. Сперва на его лице отражается недоумение. Ему на смену приходит удивление, но затем… не знаю как, но он будто вдруг понимает.… Понимает, кто стоит перед ним. Даже учитывая тот факт, что прежде мы не встречались.

– Ребята гостинцы тебе передали, – его мать с улыбкой на лице продолжает нести выдуманный мной же бред. – Ты хоть спасибо скажи, приятно ведь как!

Несколько долгих секунд мы смотрим друг другу прямо в глаза. Даже не могу передать, что чувствую. По ощущениям всё это время на мои внутренности будто серную кислоту льют.

Громов медленно склоняет голову чуть влево.

– Ей? Спасибо? – переспрашивает мрачно, забивая тем самым гвозди в моём гробу.

Очевидно, что и мать начинает замечать то искряще опасное напряжение, что повисло между нами. Она переводит потерянный взгляд с меня на него. Обратно.

Лёгкие сдавило, и в глотке будто крошево из осколков, но я всё же нахожу в себе силы на то, чтобы произнести эти страшные слова.

– Здравствуй, Максим, – разрезает звенящую тишину мой голос.

Он в ответ молчит. Лишь вскидывает бровь и продолжает сверлить меня тяжёлым взглядом.

– Галина Юрьевна…

Пауза. В попытке успокоиться непроизвольно делаю судорожный рваный вдох. Зрительный контакт с Громовым не разрываю, даже в тот момент, когда горячий стыд заливает щёки, а острое чувство вины сотнями иголочек пронзает тело.

– Меня зовут Арина Барских. Это я сбила вашего сына…

Даже в страшном сне я никогда не видел себя в инвалидной коляске. И ни разу за свои двадцать шесть лет не думал о том, что однажды в ней окажусь. Вот уж чего представить не мог совсем, так это то, что домой я отправлюсь именно так.

Ощущение собственной беспомощности – отвратительное чувство. Принимать некоторые вещи морально тяжело. Понимать, что ты даже не в состоянии самостоятельно добраться до машины. Видеть с какой жалостью смотрят на тебя твои близкие и друзья. Осознавать, что в твоей жизни одним моментом всё изменилось.

Это ли не кошмар наяву? Да, можно конечно слепо утешать себя тем, что вообще жив остался после такого ДТП, но, честно говоря, помогает это слабо. Мысли всё равно крутятся совершенно в другой плоскости. Ведь вместо того, чтобы отлёживаться в больнице и собирать себя по частям, я должен бы сейчас собирать сумку и настраиваться на олимпиаду.

Но жизнь порой вносит свои коррективы…

– Давай за меня держись, Макс, – Лёха ловко закидывает мою руку себе на плечо, и я, сжав челюсти, поднимаюсь с этой чудовищной железной конструкции.

С глаз долой бы её…

Ощущения в теле самые что ни на есть дерьмовые. Голова кружится. Под рёбрами до сих пор ноет, болит спина, с ногой – вообще ад. Несколько дней назад мне сделали операцию – погружной интрамедуллярный остеосинтез. Вроде так называется. Проще говоря, сопоставили костные отломки и зафиксировали их на весь период сращивания. Теперь там внутри металлические штифты и винты.

Железный человек, твою мать.

– Осторожнее, Лёш, – взволнованно просит сестра.

Хорошо хоть мать уговорили остаться дома. Иначе охов, вздохов и слёз было бы не избежать.

– Оппа, отлично, – комментирует друг, когда мне всё-таки удаётся кое-как сесть в его автомобиль.

Надеюсь, эта колымага не развалится где-нибудь по дороге. Старая тойота не раз подводила Бондарева в самое неподходящее для этого время.

– Уже сюда бежит, коза. Поехали! – оповещает нас Женька, громко хлопая пассажирской дверью.

Поворачиваю голову и замечаю знакомую женщину в нелепом розовом платье. Она стоит, уперев руки в бока, с досадой смотрит нам вслед и, судя по часто вздымающейся груди, пытается отдышаться. Реально спешила нас догнать, но не успела.

Эта дамочка работает на какой-то телеканал. Репортёрша. Вчера пыталась добраться до моей палаты с целью взять интервью. Её разумеется не пустили. И не только потому что я был против. Дело в том, что у моей палаты двадцать четыре на семь посменно дежурили люди Виктора Барских, папаши той умалишённой, которая меня сбила. Нетрудно догадаться зачем так усиленно охранялся мой покой. Адвокат Барских не раз говорил о том, что привлекать внимание общественности к этому делу не стоит. Зря распинался, каждый раз придумывая всё новые аргументы. Контактировать с представителями СМИ в мои планы не входило. Я не из тех, кому охота направо и налево вещать о собственной драме. Так себе хайп, если честно. Понимаю, что рано или поздно пресса всё равно узнает о моей ситуации, но форсировать события не хочу. Мне сейчас точно не до этого.

– Ну ты как?

– Жень, хватит задавать один и тот же вопрос каждые пять минут, – прошу я, пытаясь принять ту позу, при которой перестанет болеть хоть что-нибудь.

Всё-таки зря я сегодня отказался от обеденной дозы обезболивающего. Чересчур в себя поверил…

– Я же переживаю, братиш, – произносит она тихо.

– А где Оля? – интересуюсь, глядя в окно.

Погода, как назло, отличная. На небе ни единого облака, солнце повсюду раскинуло свои лучи. И жители Текстильщиков, изнывая от духоты и жара, спешат укрыться в тени зелёных деревьев.

Автомобиль немного подпрыгивает на кочке, и у меня из глаз аж искры летят. Быстрее бы уже оказаться дома. Казалось бы, простая поездка на машине, а сколько доставляет неудобств.

– Сейчас заберём её. Она уже должна быть на остановке, – отвечает сестра, доставая из сумки телефон. – Могла бы и отпроситься, между прочим, – бормочет себе под нос, но я всё равно слышу.

– Работа, — по привычке защищаю Олю.

– Ой тоже мне, можно подумать! Прям не обошлись бы без неё полдня в этом МФЦ.

– Жень…

– А чё Жень? Это же выписка.

– Тоже мне праздник, – мрачно отзываюсь я.

– Кому как, а мне праздник. У меня и подарок для тебя есть, – весело лепечет она.

– Даже страшно предположить какой.

– Вон она Ржевская, – тычет пальцем в стекло, как маленький ребёнок. – Лёх, притормозишь? Ток подальше от остановки! Вон там стань. Не хватало ещё пять косарей штрафа заплатить.

Друг сигналит, подавая знак девушке, и мы паркуемся неподалёку у аллеи.

Оля неспеша идёт к машине. Как всегда, строгая, деловая и серьёзная. В этом своём костюме она всегда напоминает мне учительницу начальных классов. И не случайно. Образование у Оли педагогическое, правда после практики в школе желание работать со спиногрызами сошло на нет.

– Привет, ребята, – она осторожно присаживается рядом. – Ну как ты, родной?

Снимает солнцезащитные очки, коротко целует меня в щетинистую щёку и напряжённо вглядывается в моё лицо.

– Нормально.

– Бледный такой, – качает головой.

– Не на Канарах загорал, – острит с переднего сиденья Женька.

– Ты врача внимательно слушал? Все рекомендации запомнил? – учительским тоном интересуется Оля. – Это очень важно для твоей реабилитации, Максим!

– Да всё там на бумажке написано, – беззаботно отмахиваюсь и непроизвольно кладу руку на ногу.

Болит, собака.