– Оленька, ну не ругайтесь, дорогие.

– Сюда идите, – беру её под локоть и тащу за порог квартиры. Плотно прикрываю дверь. – Хоть вы-то, тёть Галь, не будьте дурой. Барских – башлёвые, у них денег как у дурака фантиков. Им оплатить лечение Максима – как раз плюнуть.

– Ну ты же видишь, как он реагирует…

– Пусть Женька надавит. Она на него хоть какое-то влияние может оказать.

В отличие от вас.

– Ну в самом деле! – возмущаюсь, всплёскивая руками. – Арина эта будет как сыр в масле, а Максим последнее должен отдавать. Несправедливо, так же?

Галина тяжело вздыхает.

– Когда она приходила?

– Так на днях…

– И как он её встретил? – прищуриваюсь, ожидая ответа.

– Ой, – качает головой. – Она ж представилась его однокурсницей, вот и я впустила её… дура старая.

Ну Барских… Находчиво, ничего не скажешь.

– Это после её визита Максим такой нервный стал?

– Злился страшно, – кивает она. – А потом ещё ребята пришли попрощаться…

– Зачем эта Арина к нему приходила? – перебиваю. Про ребят мне вот вообще неинтересно.

– Думаю, совестно ей, – наивно предполагает Галина Юрьевна.

– Я вас умоляю! Она явно какие-то свои цели преследует. Ну так о чём они говорили?

– Не знаю, дорогая. Я их наедине оставила. Такая гнетущая обстановка была…

Вот же глупая женщина! Хоть бы подслушала, что ли!

– Ясно, ладно. Такси приехало. Ещё и остановился не пойми где, – цокаю языком, глядя на карту.

– Я тебя провожу, милая.

Пока спускаемся вниз, думаю о том, что реально вот так поздно к Максиму больше не поеду. Темень. Страшно. Подъезд этот ещё… Одни неблагополучные живут как на подбор. Жуть просто!

– И чего он стал там? – вижу, что таксист почему-то заехал с другой стороны. – Идёмте. В общем, тёть Галь, берите сына в оборот и усиленно промывайте ему мозги. На пару с Женькой. Пусть едет завтра в Пирогова и не выкаблучивается.

– Мы попробуем уговорить его, Оленька, – уверяет меня она.

– Вот как хотите, так и убеждайте. Иначе, чую, наделает беды, все потом хлебнём! Приведите уже его в чувство, надавите. А то, смотрю, Максим на шею вам сел и ножки свесил!

– Ну что ты нет…

– Перестаньте потакать ему во всём. Последнее слово не всегда должно оставаться за ним.

– В нашей семье всегда так было, Оленька.

– Очень плохо, что так!

– Девушка, мы едем или нет? – недовольно поторапливает меня водитель.

– А чего вы тут стали? – ору в ответ. – Ещё б на площади припарковались!

– Там арка перекрыта с той стороны. Олень какой-то бросил свою бмв! Скорая подъехала ещё! Не проехать!  – объясняется он, активно при этом жестикулируя.

– Ой всё. Давайте, тёть Галь, – залезаю в машину. – Звоните, если что. Помните, что я на вас рассчитываю.

Она отходит к тротуару и вскидывает ладонь в знак прощания.

– Ма… Я дома.

Скидываю обувь и вешаю брелок на ключницу.

– А чего так долго, Ольга? – доносится из гостиной недовольный голос отца.

– У Максима была, пап.

– Нечего у них там по ночи шарахаться! – грозно басит он. – Максим твой только о себе, что ли, думает?

– Да нет, пап, он тоже меня ругал. Сказал, чтобы так поздно не приходила, – целую маму в щёку и спешу в ванную, чтобы помыть руки.

– Я на боковую, Марин.

Телевизор замолкает, и отец, судя по всему, отправляется в спальню.

– Ольга, у нас оставайся. Завтра отвезу тебя на работу. Не вздумай сегодня тащиться в эту свою конуру.

Конурой они называют нашу с Максимом съёмную квартиру.

– Останусь пап, – кричу в ответ.

– Идём чай пить, Оль, – зовёт меня на кухню мама. – Петечка, спокойной ночи.

Я с ногами забираюсь на диванчик. Она закрывает дверь в коридор и начинает суетиться у плиты.

– Ужин не предлагаю, поздно уже, а вот чайник только закипел.

Я бы перекусила, но молчу. Моя мать помешана на биологических ритмах и правильном питании.

– Мешки такие под глазами, Оль! – как всегда не скупится на комплименты. – Устала, рыба моя?

– Да вообще ужас как! – массирую шею. Весь день болит. – На работе полный завал, ещё и Хорикову со Степановой сократили. Мне теперь вдвойне пахать. Итак головы не поднимаю!

– Сама виновата. Так бы работала в школе с восьми до четырёх. Как белый человек.

– Ой мам, вот только не начинай опять…

Она до сих пор пилит меня за то, что я наотрез отказалась идти работать учителем. Преступление века совершила, понимаешь ли, – прервала династию педагогов в нашей семье. Мать расценила это как предательство. Целых пол года на меня обижалась, да так и не смирилась. Всё ещё надеется, то и дело подсовывает мне под нос объявления.

Нет спасибо, мне по горло хватило институтской практики. Это ж просто невыносимо. Не хочу я как она чужих идиотов до самой пенсии учить. Уж лучше МФЦ.

– Это был твой выбор, так что не жалуйся.

– А я и не жалуюсь! Ты спросила – я ответила! – начинаю заводиться.

– Как там Галя? – неожиданно меняет тему.

Что ни говори, но вот умеет мама вовремя остановиться и не доводить до скандала. Мне бы этому у неё поучиться.

– Нормально. Но она так сдала в последнее время. Обратила внимание сегодня на её морщины. Спасибо, – придвигаю к себе чай. – А сахар положила?

– Сахар – это зло, и ещё мне кажется, что тебе надо немножко похудеть. А то не влезешь в своё свадебное платье.

– Почему эт я не влезу? – пищу возмущённо.

– Говорила я, что рано покупаете, и вот, посмотри, как вышло.

– Ой мам, это ж временные трудности! Максим поправится, и мы сразу же сыграем свадьбу.

– Как некстати это ДТП, как некстати! – присаживается напротив и внимательно вглядывается в моё лицо. – А ты чего такая грустная у меня, а?

– Да поругались…. – утаить от неё что либо крайне сложно. Не даром же отец за глаза зовёт мать «Гестапо». – Фу, опять ромашковый чай, ма? – морщу нос.

– Пей давай. Это тебе не та отрава, которую ты хлещешь на работе. Там же состав такой, что можно сразу в могилу ложиться! – по привычке причитает она. – Ну что там с Максимом? Почему вы поссорились?

– Потому что, – обиженно надуваю губы. – Он себя плохо чувствует, вот и срывается на мне. Обижается, что я редко прихожу. Ну и до сих пор злится за переезд.

– Ничего, перебесится. А как он хотел? Чтобы ты его обслуживала днями напролёт? – насмешливо спрашивает она.

– А как же «в горе и в радости»? – выгибаю бровь.

– А ты клятву ещё не давала. Не жена пока, а значит, ничем не обязана. У него мать есть – вот пусть она им и занимается. Ни к чему, тебе, молодой девчонке, эти хлопоты.

– Нет, ну так-то что могу я делаю, – поясняю в своё оправдание. – Вон фруктов ему притащила сегодня, пирог испекла. Поддержать всячески стараюсь, приободрить, а то совсем нос повесил.

– Не мудрено…

– Купила ему вторую партию лекарств в начале недели. Недёшево так вышло…

– Правильно, а мать тут последнее за квартплату отдаёт! – ворчит себе под нос.

– Ма, я вот думаю, Максим ведь должен понимать, что я не могу за ним сейчас ухаживать? Тетя Галя всё равно уроки на дому даёт. Смысл мне терять работу?

– Всё правильно, молодец! – она принимается за своё любимое вязание. – Я тебе уже говорила. Женщина шея, мужчина голова. И никак иначе.

С маниакальным рвением вяжет мне очередной шарф. Уже девать их никуда. А этот ещё такого ядрёного цвета… Ядовитая зелень, не иначе.

– Ты прикинь, сидим мы значит, смотрим сеанс твоего Чиповского, и тут в комнату заходит Барских!

– Да ты что! – она на секунду останавливается и поправляет очки. – Папаша?

– Нет, дочь! Арина эта.

– Которая сбила его? – широко распахивает глаза.

– Ну да! – отпиваю ненавистный ромашковый чай.

Фу. Тяну руки к вазе с вафлями, но мама бьёт меня по рукам.

– Оля, у тебя итак уже зад разнесло.

– Чё эт разнесло? Нормальный зад! – вспыхиваю я.