– Готовить не умею, – признаётся она.

– В смысле совсем? – пытаюсь сделать вид, что не озадачен подобным заявлением.

– В смысле совсем, – подтверждает девушка, кивая. – Понимаю, что слышать подобное заявление от владельца ресторана несколько странно.

– Учитывая, что в вашей семье есть личный повар, предсказуемо, – занимаю стул напротив.

– Нет, было время, когда я загорелась идеей научиться готовить. Будучи несмышлёной шестилеткой, пыталась сварить суп (забросив туда всё до кучи), но… не получилось. Вторая попытка пришлась на моё одиннадцатилетие. Возомнив себя хозяюшкой, решила исполнить по рецепту пирожки, наивно полагая, что если делать шаг за шагом, то я справлюсь.

– И как? Получилось? – пододвигаю к ней тарелку, а затем накладываю и себе.

– Нет… Там с самого начала с тестом что-то пошло не так. Но я не остановилась, решила идти до конца. В общем, мои опыты закончились тем, что сработала ловушка. Приехала пожарная машина, отец…

– Что случилось с пирожками? – осторожно осведомляюсь я.

– Из-за адовой температуры они превратились практически в угли, – кухню наполняет мелодичный девичий смех.

– Как такое возможно?

– Заболтались с Троицким по телефону, – отмахивается, накалывая на вилку картофелину. – Папа попросил воздержаться от подобных экспериментов. Сонечке наказал следить за мной. Ну и… всё, я и забила. А нет, вру. Как-то раз проснувшись у Захара в квартире, сподобилась приготовить завтрак. Яичницу, но даже с ней я умудрилась накосячить. Она знатно подгорела, но Троицкий её покорно съел. Как самый настоящий друг. Правда попросил больше не проявлять инициативы. Якобы он как волк-одиночка предпочитает заниматься готовкой сам.

В этом весь Захар…

– Вкусно, кстати, – хвалит мою незатейливую стряпню.

– Пойдёт.

Но да, она права, недурно вышло. Курица сочная, хрустящий картофель.

– Хватит извращаться с вилкой и ножом. Прям смотреть на это не могу, – раздражённо закатываю глаза. – Ей богу, Барских, ты не в этом своём пафосном ресторане. Неудобно же, ешь курицу как нормальный человек.

Она перестаёт пилить несчастную ножку многострадальной птицы.

– Ну ладно, – откладывает нож в сторону.

– А что за история с твоим побегом на Байкал? – всё же решаю спросить. Рассказ Софьи Павловны заинтриговал меня ещё тогда.

– Откуда ты знаешь? – шокированно замирает. – Сонечка рассказала?

– Да.

– Болтушка блин, – закидывает в рот картофелину. – Мне лет тринадцать-четырнадцать тогда было. Купила карту, сняла наличку, взяла отцовскую машину, забила в навигатор пункт назначения и поехала.

Она так спокойно об этом рассказывает…

– И самое обидное, что меня в итоге тормознули, – досада так и читается на её лице. – Я проехала почти тысячу километров и тут на тебе! По ориентировке остановили. Папа расстарался.

– Его можно понять.

– Он всё испортил, – обиженно хмурит брови. – Устроил целый план-перехват с ментами. Не мог немного подождать? Я бы доехала, сделала свои дела и…

– Дела? Это ты про своё желание погладить байкальскую нерпу? – перебиваю её я, чтобы сразу уточнить.

– Ну, – её щёки розовеют. – Да.

– Дались они тебе…

– Увидела программу «в мире животных» и… захотелось их потрогать. Видел, какие они милые? – улыбается.

– Барских, ты в своём уме? Где Москва и где Восточная Сибирь? Это же больше пяти тысяч километров! – в изумлении качаю головой.

– Что такого-то? – искренне удивляется.

– Что-что… Дроздов был бы в шоке.

– Я бы доехала, – упрямится.

– Не сомневаюсь.

– Серьёзно, Максим, – продолжает убеждать она.

– Ты хоть представляешь, как рисковала? Ребёнок-подросток, девочка, и такая дальняя дорога.

– Ну девочкой я была непростой. Мужской характер, отсутствие инстинкта самосохранения...

– По дороге могло случиться что угодно.

– Ой да ладно… Мерседес – надёжный автомобиль. К тому же, я уже тогда отлично ездила за рулём, так что всё было бы нормально, – заявляет самоуверенно, убирая пустые тарелки со стола.

– Отлично ездила за рулём? Как показывает практика, этого не всегда достаточно, – язвительно замечаю я. Естественно намекая на ситуацию с моим ДТП.

– В этом ты прав, да…

Как-то сразу сникает. Бледнеет, меняется в лице. В воздухе повисает тяжёлая, напряжённая пауза. Не надо было, наверное, поднимать эту тему.

Арина хлопает дверцей посудомоечной машины, какое-то время стоит ко мне спиной, но потом внезапно разворачивается, и сама начинает говорить со мной.

– До сих пор ругаю себя за то, что отвлеклась на телефон. Честно. Я редко позволяла себе подобное, но конкретно тогда моя подруга оказалась в беде, и я очень нервничала… хотя понимаю, что это не оправдание.

– Давай не будем?

Честно говоря, вспоминать тот поздний вечер я не люблю.

–  Знаешь, Максим… – она вдруг становится очень серьёзной и задумчивой. – Когда в больнице ты сказал мне, что мы должны прекратить общение, я сперва обиделась.

Вот на черта она про это…

– А потом прокрутила в голове все события и поняла, что твоя реакция вполне логична и закономерна. Я же тебя считай, что бросила там на обочине.

– Арин…

– В тот момент я струсила. Испугалась. Поддалась панике. Пока ты лежал и умирал, я малодушно отгородилась от ситуации. Закрылась в машине, позвонила отцу. По привычке. На автомате. Как всегда, рассчитывая на его помощь.

Даже не увидела, в какой момент тебя забрала скорая. Настолько за свою шкуру переживала, – прищуривается и кивает. – Прежде всего меня страшила тюрьма, и только потом чужая жизнь.

Слышать всё это неприятно, но девушку уже, похоже, не остановить.

– Откровенно говоря, я выдохнула, когда отец сказал, что ты жив. Думала, что выдохнула, – поправляет себя она. – Целый месяц убеждала себя в том, что жизнь продолжается. День рождения, встреча с друзьями, работа. Я пыталась вычеркнуть тот ужасный день из памяти, а становилось всё хуже. Не могла есть, нормально спать. Даже к психологу ходила… А когда Захар ещё и статью подкинул…

Затихает. Садится на стул и подпирает ладонями щёки.

– Прочла  – и на душе стало ещё тяжелее. Я же у тебя считай, что мечту украла. Думаешь, не понимаю? – поднимает на меня глаза. – Это из-за меня ты здесь, а не на олимпиаде о которой мечтал…

– Какой смысл говорить об этом, – отзываюсь мрачно.

Былой лёгкости как не бывало. Настроение мгновенно уходит в минус.

– Мне очень жаль, Максим. И стыдно. Стыдно за то, что совесть проснулась лишь спустя время...

Не люблю просыпаться рано, но сегодня утром почему-то происходит именно так. С семи ворочаюсь и не могу уснуть, хотя накануне легла довольно поздно.

Пока принимаю душ, вспоминаю вчерашний разговор с Громовым. Меня знатно так понесло. И это ещё мягко говоря... Необходимость высказаться возникла внезапно. Я вдруг почувствовала, что хочу рассказать этому парню о том, что творилось в моей душе на протяжении двух с половиной месяцев. Мне захотелось быть искренней и откровенной. А главное – честной. Честной с ним, честной с собой. Удивительно, но после этого незапланированного монолога мне стало гораздо легче. Я как будто наконец-то смогла вдохнуть воздух полной грудью. Словно сбросила удушливую петлю со своей шеи.

Что касается Максима… слушал он меня молча. По выражению его лица было совершенно непонятно, о чём думает. Однако парень не перебивал меня, не задавал вопросов, да и в целом, никакой реакции на сказанное мною не проявлял. Но мне и этого было достаточно. Выслушал – и на том спасибо. Я должна быть благодарна ему уже за это...

Контрастный душ бодрит и помогает окончательно проснуться. Провожу ладонью по гладкой поверхности зеркала и скептически оцениваю девушку в отражении. Выгляжу я так себе, но больше всего раздражают проявившиеся на коже синяки. Шея, руки, бедро. Клянусь, сегодня, глядя на всё это, я начинаю ненавидеть Игната ещё больше. Злость накатывает молниеносно, ярость горячей кровью стучит по венам. И знаете, всё хорошее оказывается вмиг перечёркнуто. Одним вот таким поступком. Кто-то скажет сама виновата, но мне плевать. Громов прав, прощать подобное никак нельзя. Какими бы не были обстоятельства!