В 1914 году Россия оказалась втянутой в Первую мировую войну. Правда, это бедствие не везде ощущалось одинаково. Слишком уж велика Российская империя для того, чтобы горе отразилось повсеместно. Война и мир существовали в разных плоскостях. Где-то далеко гремели бои, а в тылу, в том числе и в Москве, продолжалась привычная жизнь.

Ильинские жили в Глинищевском переулке. Напротив, через Тверскую улицу, в Большом Гнездниковском переулке находился театр «Летучая мышь», созданный Никитой Фёдоровичем Валиевым. Он вышел из недр «капустников» Художественного театра. Однако потом репертуар его заметно разросся. Там ставились и одноактные оперетты, делались инсценировки классических рассказов, звучали песенки Беранже, разыгрывались интермедии на злобу дня.

Эти представления очень нравились юному Ильинскому. Хотелось подражать их создателям. Он делал попытки писать юмористические миниатюры, даже предлагал их в «Летучую мышь». Однако завлит театра и сам Валиев пробу пера юного дарования проигнорировали.

Всё же эти произведения были небесталанны: одну сценку в маленьком театре «Мозаика» у Игоря приняли к постановке. Он получил заслуженный гонорар — 10 рублей. Для сравнения: фунт осетрины стоил тогда 30 копеек, мешок картошки летом 1 рубль, зимой около двух, чёрная паюсная икра — 1 рубль 80 копеек за килограмм. Бутылка водки (это-то Игорю совершенно не нужно) стоила 60 копеек. Бытует мнение, будто корова до революции стоила 3 рубля. Ничего подобного — порядка 60 рублей. А средняя зарплата «по больнице» была 24 рубля.

Даже в привилегированной гимназии Флёрова ученики были политически безграмотны. Они наблюдали за происходящими в стране событиями, не вникая в их суть. У каждого были свои увлечения. Игорь Ильинский серьёзно увлекался театром. Он видел себя артистом.

Подобная перспектива не вызывала дома особого энтузиазма. Отец уговаривал его отказаться от этой вздорной затеи. Владимир Капитонович сам баловался любительским театром, понимал, что актёрская судьба не сахар — слишком зависимая профессия: от режиссёров, партнёров, драматургов. Зрителей в конце концов.

На ловца и зверь бежит. Стоя в очереди на распродаже обуви, Игорь случайно познакомился со своим ровесником Акимом Тамировым. Юноши разговорились. Выяснилось, что у них есть общие интересы, оба увлечены театром и подумывают об артистической карьере.

Вскоре новые друзья решили держать экзамены в две студии одновременно. Стояла весна 1917 года. Они мечтали учиться в студии Художественного театра. Однако из-за Февральской революции в том году приёма туда не было. Остановились на студии-школе при Московском драматическом театре, размещавшемся в саду «Эрмитаж», и студии Фёдора Фёдоровича Комиссаржевского, родного брата легендарной актрисы. Её имя носил находившийся в Настасьинском переулке театр, при котором была студия.

При этом Игорь и Аким ещё не окончили гимназию. Но уроки кончаются в три часа, занятия в студиях начинаются в четыре-пять, можно успеть.

Игорь на каждом экзамене читал стихотворение Никитина «Выезд троечника[4]». Малоизвестное произведение не самого известного поэта. Однако юноша чувствовал: в данном случае важно не что, а как. Поэтому смело ринулся на приступ студийных твердынь.

Два раза читал, и оба раза был недоволен своим исполнением. Думал, его не примут, и заранее переживал из-за провала. Дома даже не говорил о попытках поступать. И вдруг — о, чудо! — через пару дней выходит из дома, а навстречу мчится сияющий Аким: приняли!

Молодых людей зачислили в обе студии. Пришлось почесать затылки — на чём остановиться. Иной раз при сложном выборе, говорят, мол, у каждого варианта есть свои про и контра. Но здесь оба кажутся равнозначными. Нужно полагаться на интуицию.

Друзья остановились на студии Комиссаржевского и не пожалели о своём выборе. Там царила очень свойская, почти домашняя атмосфера. Всё было по душе — и маленький зрительный зал, и уютное фойе, а главное — отношения между студийцами и их наставниками, которыми являлись сам Фёдор Фёдорович Комиссаржевский и его соратник Василий Григорьевич Сахновский. Это были люди, взгляды которых на искусство импонировали Игорю. Они тактично прививали студийцам мысль о том, что на сцене нужно не просто копировать реалии жизни, а отображать их с помощью условной театральности.

Занятия в студии не мешали гимназии. Скорее помогали, особенно изучению литературы и психологии, поскольку оба предмета преподавались и в гимназии, и в студии.

В 1917 году советская власть отменила восьмигодичное обучение. Игорь автоматически завершил своё среднее образование и поступил на работу в Театр имени В. Ф. Комиссаржевской, таким образом став артистом. Впервые на профессиональной сцене он выступил 21 февраля 1918 года в комедии Аристофана «Лисистрата». Юноша играл роль Старика.

Свою работу в этом театре Ильинский совмещал с выступлениями во многих других. Хотелось бы перечислить все, но…

Об Игоре Владимировиче сложно писать подробно. Он жил размашисто, представлял собой воплощённую энергию, был непосредственным участником многих событий. Воспроизвести картину такой насыщенной жизни можно лишь крупными мазками, поскольку нельзя объять необъятное. Во всяком случае, спустя несколько лет, уже будучи одним из ведущих актёров Театра Мейерхольда, Игорь Владимирович с улыбкой вспоминал о периоде бродяжничества:

«Где я только не работал! И в «Летучей мыши», и в оперетте Потопчиной («Гейша», «Корневильские колокола»), и у Фореггера, и у Бебутова, и в детском театре (коронная роль — медведь Балу в «Маугли»), и в Теревсате, и в Пролеткульте, и в Темусеке, и в театре «Четырёх масок», и в Вольном театре, и в Гос. Показательном театре, и в Моск. Драматическом театре (Тихон в «Грозе»), и в Ленинградском б. Александрийском театре, и в театре им. Комиссар-жевской. Во время этих скитаний я причаливал и к самому Художественному театру. Но что-то там мне не понравилось (в то время). Почему-то он напоминал мне либеральную Флёровскую гимназию с инспекторами и классными наставниками. Все ходили на цыпочках. И я тоже походил с месяц на цыпочках, не получил никакой работы, только обещали дать роль одного из шести сидящих на заборе в «На дне», роль со словами: «Эх… эх… эх…»^{108}.

Неизвестно, сколько бы ещё молодого актёра мариновали в ожидании ролей, но в это время на горизонте появился Мейерхольд с лозунгами «Театрального Октября».

Критик Николай Кладо так сформулировал причины, заставлявшие Игоря Ильинского часто менять театры, роли, амплуа и жанры: «Жадность к жизни, к знанию, стремление переиграть как можно больше ролей, научиться всему, что таит в себе искусство актёра, познать радость восприятия открывающегося перед ним света…»^{109}

Вроде бы общие слова, однако суть выражена точно. Во время поисков и метаний молодой Ильинский зримо увидел, что на одних природных данных далеко не уедешь, мастерству необходимо учиться, нужны театральная школа, твёрдая система.